ВЛАДИМИР ДЯДИЧЕВ

В.В. РОЗАНОВ И АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА

По-видимому, хронологически первым упоминанием фамилии Розанова в текстах, в документах сестёр Цветаевых является запись Марины Цветаевой от 12 (25) февраля 1914 года в её Записной книжке (№1): «Последние вечера мы с Асей думаем о Розанове. Ах, он умрёт и никогда не узнает, как безумно мы его понимали и трогательно искали на Итальянской, в Феодосии, зная, что он в Москве! Милый Розанов! Милый, чудный старик, сказавший, что ему 56 лет и что всё уже поздно. Но я знаю как безнадёжны письма к таким, как он, и не могу вынести тоски в ожидании письма, которое – я знаю! – не придёт. Ах, это такая боль! Всё равно что писать Марии Башкирцевой или Беттине».

Сёстры Марина и Анастасия Цветаевы со своими годовалыми детьми жили в это время в Крыму, в Феодосии.

Из «Воспоминаний» Ан. Цветаевой и писем Марины Цветаевой (7 марта и 8 апреля 1914) известно, что в феврале 1914 года сёстры открыли для себя «Уединённое» Василия Розанова. Эта книга писателя, имеющая характерный уточняющий подзаголовок «Почти на правах рукописи», вышла весной 1912 года. Книга – сборник коротких записей-размышлений в одну или несколько фраз, в два-три абзаца (сам Розанов называл их «Афоризмами»), сделанных как бы «для себя», как бы «на ходу», попутно с «основной» систематической писательской, журналистской работой. В «Опавших листьях. Короб первый» (1913) Розанов писал об «Уединённом»: «Совершенно не заметили, что есть нового в „У<единённом>“. Сравнивали с „Испов<едью>“ Р<уссо>, тогда как я прежде всего не исповедуюсь. Новое – тон, опять – манускриптов, „до Гуттенберга“, для себя. Ведь в средних веках не писали для публики, потому что прежде всего не издавали…».

Ан. Цветаева в «Воспоминаниях» приводит несколько выписок из «Уединённого» В. Розанова, очевидно, оказавшихся ей тогда наиболее близкими, «сжимающими сердце», «родными». Среди них: «Боль жизни гораздо могущественней интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию…»; «Могила… знаете ли вы, что мысль её победит целую цивилизацию… То есть вот равнина… поле… ничего нет, никого нет… и этот горбик земли, под которым зарыт человек. И эти два слова… „зарыт человек“, „человек умер“ своим потрясающим смыслом, своим великим смыслом, стонущим… преодолевают всю планету и важнее „Иловайского с Аттилами“. Сесть на гробике и выть на нём униженно, собакой…».⁵

На этот «тон», эту ноту розановской книги тогда же (июль 1912 г.) обратил внимание критик А.К. Закржевский: «В своей книге „Уединённое“, искренно-обнажённой книге, книге души, по ошибке изданной и уже втоптанной в грязь толпой и газетчиками, Розанов как бы кается в своём безумном дерзании. И какая скорбь, какая зловещая искалеченность в этом его покаянии, какое бессилие перед смертью, какая растерянность перед вечностью, какая боль от внезапно присосавшейся тоски! <…> По временам пронзительная горечь прорывается в его словах – и куда-то уходит все его „дерзание“, вся его торжествующая плотскость, весь его языческий дух – и тогда перед нами живой, страдающий человек, со всей своей обнажённостью, со всей беспомощностью и тоской, человек, прошедший мимо христианства, забывший, что есть смерть, а теперь вдруг понявший, почувствовавший, что смерть одна-то, и есть, что никакая радость не в состоянии её уничтожить, что смерть – альфа и омега жизни, таинственный призрак, тайна тайн, что смерть есть единственная реальность».

Надо сказать, что сёстры Цветаевы в те феодосийские дни, и, пожалуй, больше – в свои детские, отроческие, юношеские годы не только читали стихи Марины «в унисон» (как раз несколько таких выступлений состоялось зимой 1913/1914 года в Феодосии), но, по-видимому, в чём-то, если не во многом и мыслили «в унисон»…

Известно, сколь драматично, сколь непросто ребёнок, отрок переживает, осознает ту открывшуюся ему во всей полноте трагическую, но непреложную истину, что и он, он (!) тоже, тоже (!) умрёт… По этому поводу существует обширная специальная медицинская, психологическая и иная литература. Применительно к сёстрам Цветаевым дело осложнялось и ранней потерей родителей (матери – 1906, отца – 1913), некоторых других близких людей…

Несколько выдержек из стихов Марины Цветаевой.

Стихотворение «Молитва», вошедшее в её первый сборник «Вечерний альбом» (1910), написано в день рождения автора (26 сентября – по старому стилю – 1909 года), когда Марине исполнилось семнадцать лет. Цветаевская героиня, обращаясь к Христу, «жаждет чуда», бесстрашно устремляется навстречу жизни с максималистским требованием – всё или ничего! Как плата за щедрость Бога – готовность героини к ранней смерти, которая представляется даже героически-желанной: «О, дай мне умереть, покуда / Вся жизнь как книга для меня». И – завершающие строки:

Ты дал мне детство – лучше сказки
И дай мне смерть – в семнадцать лет!

Завершается «Вечерний альбом» стихотворением «Ещё молитва», датированным осенью 1910 г., когда Марине исполнилось восемнадцать лет. Названием оно отсылает к предыдущей, «семнадцатилетней» «Молитве». Кстати, третий, последний раздел сборника «Вечерний альбом», куда входят и обе стихотворные «молитвы», называется – «Только тени»:

Дай понять мне, Христос, что не все только тени,
Дай не тень мне обнять, наконец!

Мыслью о неизбежности и ужасе конца всякой человеческой жизни пронизано и стихотворение «Посвящаю эти строки…», написанное Мариной Цветаевой весной 1913 года:

Знаю! – Всё сгорит дотла!
И не приютит могила
Ничего, что я любила,
Чем жила.

С мая 1913 года Марина Цветаева с семьей живёт в Крыму – в Коктебеле, в Феодосии… Может быть, по некоторому контрасту с безоблачным бытом лета 1913 года, под вечный шум вечного моря, в стихах вновь звучат мотивы о конечности всякой человеческой жизни. Об этом – и отброшенная позднее строфа стихотворения «Идёшь, на меня похожий...»: «Я вечности не приемлю! / Зачем меня погребли? / Я так не хотела в землю / С любимой моей земли!». Трагическая нота звучит и далее – человек, которого «звали Мариной», невозвратим:

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

На слове была самой Мариной Цветаевой сделан смысловой и интонационный акцент. 13 мая 1913 года Цветаева создала стихотворение «Моим стихам, написанным так рано…». Упоминаемые в нём стихи «о юности и смерти» – это как раз и есть «Идёшь, на меня похожий…». Оба стихотворения образуют как бы своеобразную поэтическую дилогию. В том же мае 1913 года написано: «Странно чувствовать так сильно и так просто / Мимолётность жизни – и свою» («Солнцем жилки налиты – не кровью…», 15 мая 1913 г.).

Там же, в Крыму, 11 июля 1913 года написано стихотворение «Идите же! – Мой голос нем…». Лирическая героиня сожалеет, что так, до смерти, осталась непонятой: «Какого демона во мне / Ты в вечность упустил!».

Осенью 1913 года, после похорон отца, Ивана Владимировича Цветаева, в стихах Марины Цветаевой – опять размышления «о юности и смерти», о цветении юности и о конце жизни. 8 декабря 1913 года датировано стихотворение «Уж сколько их упало в эту бездну…»: «Настанет день, когда и я исчезну / С поверхности земли…». Остро переживая равнодушное состояние мира без себя, после своей смерти («И будет жизнь с её насущным хлебом, / С забывчивостью дня. / И будет всё – как будто бы под небом / И не было меня!»), М. Цветаева дает самоописание: «– Меня, такой живой и настоящей / На ласковой земле!». И в конце стихотворения она обращается к читателям:

– Послушайте! – Ещё меня любите
За то, что я умру.

На ту же тему – другое стихотворение тех дней – «Быть нежной, бешеной и шумной…» (Феодосия, Сочельник 1913 г.):

Быть нежной, бешеной и шумной, –
Так жаждать жить! –
<…>
– О возмущенье, что в могиле
Мы все равны!..

Да, там в небытии придётся «стать как лед! – / Не зная ни того, что было, / И что придёт…», «Забыть свои слова и голос, / И блеск волос…», «Забыть… Все шалости свои, все бури / И все стихи…».

В иных стихах лета 1913 года Марина Цветаева выражает и радость общения с близкими. С сестрой Асей, с которой у неё полное взаимопонимание, унисон: «Мы быстры и наготове, / Мы остры. / В каждом жесте, в каждом взгляде, в каждом слове – / Две сестры» («Асе», 1, 11 июля 1913 г.).

Анастасия Цветаева приехала в Крым, в Феодосию, с годовалым сыном Андреем в начале осени 1913 года. И в том же 1913 году Мариной Цветаевой написано и стихотворение «Взгляните внимательно и если возможно – нежнее…», посвящённое сестре:

Взгляните внимательно и если возможно – нежнее,
И если возможно – подольше с неё не сводите очей.
Она перед вами – дитя с ожерельем на шее
И с локонами до плечей.

В ней – всё, что вы любите, всё что, летя вокруг света,
Вы уж не догоните – как поезда ни быстры.
Во мне говорит не влюблённость поэта
И не гордость сестры.

Зовут её Ася: но лучшее имя ей – пламя,
Которого не было, нет и не будет ни в ком.
И помните лишь, что она не навек перед вами,
Что все мы умрем…

Как отмечает Анастасия Цветаева, она с 12 лет вела дневники, вела записи своих мыслей, размышлений… В книге «Королевские размышления» её первые записи помечены: «Апрель 1914 г. Феодосия». Наиболее поздние из вошедших в эту книгу – «Февраль 1915. Москва». Судя по «Королевским размышлениям» и «Воспоминаниям» Анастасии Цветаевой, очень многие размышления сестёр, в первую очередь их «онтологические» мысли – о Боге и неверии, о сущности жизни и смерти – в стихах и в прозе, соответственно, шли близкими, параллельными, порой даже совпадающими, сливающимися путями, «в унисон». Можно было бы составить своего рода компаративистский, интертекстуальный список таких «параллельных» мест в текстах Марины и Анастасии Цветаевых тех лет.

И неудивительно, что писатель, философ Василий Розанов своими размышлениями, исповедально-философскими афоризмами, эссе оказался в чём-то близок молодым женщинам. Кстати, в «Уединённом», кроме «Иловайского с Аттилами» (а историк Д.И. Иловайский приходился сёстрам Цветаевым сводным дедушкой), встречаются и размышления Розанова о Марии Башкирцевой (чьей судьбой, «Дневником», жизнью и ранней смертью долго были захвачены Марина и Анастасия). Известно сколь сильный отклик находят у читателя такие «совпадения»: боже, и он, писатель, тоже – об этом…

Первое письмо Анастасии Цветаевой к В. Розанову – конец февраля 1914 года, отправлено из Феодосии и подписано ею фамилией мужа: Анастасия Трухачёва. «Вам 59 лет, а мне 19, но никакой разницы, – писала Анастасия Розанову, – потому что Вы пишете о том, что вне возраста, – о жизни и смерти и об одиночестве…» (273).

В. Розанов откликнулся на письмо Анастасии Цветаевой…

Надо сказать, что получение В. Розановым посланий от Анастасии и, чуть позже, Марины Цветаевых совпало с ростом у писателя особого интереса к переписке и общению с юношеством, молодежью. Конечно, вопросы просвещения, семьи, брака, воспитания детей и т.п. уже многие годы были главными областями его писательских интересов. Дело, однако, в том, что как раз на почве этих интересов осенью 1913 года Розанов познакомился с редактором и издателем недавно организованного литературно-художественного студенческого журнала «Вешние воды». В. Розанов стал сотрудничать с этим изданием. И с весны 1914 года в каждом выпуске «Вешних вод» стали печататься материалы В. Розанова. В журнале появилась специально созданная розановская рубрика «Из жизни, исканий и наблюдений студенчества». В ней Розанов публиковал письма к нему молодых читателей (обоего пола) со своими весьма оригинальными ответами-комментариями. Как вспоминал позднее редактор «Вешних вод» М.М. Спасовский, свою рубрику «Из жизни, исканий и наблюдений студенчества» «Розанов вёл крайне оригинально. Около его письменного стола в одном из простенков между окон стоял довольно высокий специальный шкаф, имевший до 30 глубоких ящиков <…> Все ящики этого шкафа были набиты письмами. Розанов этот шкаф называл „студенческим“. С Розановым переписывалась или по крайней мере писала ему буквально вся живая, действительно мыслящая и духовно независимая российская студенческая молодёжь обоего пола, отзываясь на те или иные книги и статьи Розанова. Отзывалась молодёжь горячо, возбуждённо, то с негодованием – „где же тут христианство?!“ или „не впадаете ли вы в ересь?”. То с восторгом – „вы необыкновенный мыслитель и диагност и превосходный стилист!” <…> И случалось довольно часто так, что к такому почему-либо характерному письму Розанов писал своё подстрочное примечание иногда в виде целой и даже весьма объёмистой статьи, где очень часто можно было встретить совершенно необыкновенные, чисто розановские озарения по целому ряду религиозно-философских проблем и где он так щедро сыпал своими удивительными выражениями, полными яркой остротой мысли и глубиной чувства».⁷ Предполагалось, что в последующем из этих публикаций Розанова составится книга…

Розановско-Цветаевские «искания и наблюдения» в тексты, появившиеся в «Вешних водах», не вошли…

Отмечу, что история взаимоотношений В. Розанова и Анастасии Цветаевой достаточно подробно освещена самой А. Цветаевой в её «Воспоминаниях». Она, как известно, тогда же, в дни общения с Розановым, готовила о нём книгу, которая, к сожалению, до нас не дошла.

Ряд интересных деталей к теме «В. Розанов – А. Цветаева» привёл Александр Медведев в энциклопедической статье «Цветаева А.И.» в «Розановской энциклопедии».⁸ К сожалению, в приводимых там фрагментах писем Розанова к А. Цветаевой имеется ряд неточностей в расшифровке. Поэтому я их привожу здесь так, как они были прочитаны мною с оригиналов, хранящихся в Архиве А.М. Горького в ИМЛИ.

В первом письме В. Розанов писал Анастасии Цветаевой:

«Спасибо, милая и добрая Настя, за письмо, которое не могло не взволновать меня как человека, как писателя. Я решил „загасить свечку“ литературы, и поговорить „в темноте ночи“ просто как человек. И ты, милая и умная 19-ти лет, всё поняла. Спасибо тебе, родная, и дай Бог тебе счастья.
Не будь капризулькой и „гордецой“ и выслушай простую истину 60-летнего: счастье девушки – всё в замужестве, и от страшной трагедии загадки – выбрать мужа, и „прийтись мужу по душе“.
Ах, <…> (у меня 4 девушки! 7 – 14 лет) все-то вы зависите не от школы, не от учебников, не от <…> „понравился“ (мне), „я понравилась“. Вы сущности – минуты (любовь всегда „сразу“, <…>) <…>
Будь благословенна, Настя, <…>
В. Розанов.
СПб. Коломенская, 33, кв. 21.»

<Оборотная сторона письма:>

«60 и 19 – никакой разницы.
Прежде всего – это два переходных возраста. <…> возраста, когда „всё говорится“. <…>
Когда я говорю то, что я хочу.
А не то, что „вам нравится“.
Кому?
Никому…».⁹

По указанному в письме адресу – Петербург, Коломенская ул., дом 33, кв. 21 – семья Розановых проживала с 1912 по август 1915 года.

Вслед за первым пришло второе письмо:

«Милая, милая девушка! Я теперь целую всё ваше письмо, раньше только взглянул и „сразу написал“ и мне хочется сказать „вдогонку тому письму“: как хорошо всё, что вы пишете, какой глубокий тон. А ведь „Тон“ – тон – музыка. То, „чего сказать не могу и не умею“ и что „главное“.
Всё читаю (1-ая строка): Вы – до самой глубины поняли всё в Уед., как я хотел себя сказать – как себя чувствую и понимаю. Удивительно: а ведь сколько о нём писали: „циник“, „Роз. – циник, Карамазов, Смердяков“ etc. И девушка в 19 л. всё поняла. Но я давно давно догадываюсь, что „литераторы – самый недогадливый народ на свете“. Ничего не понимают.
Буду дальше писать, 3-го апр.»

<Оборотная сторона письма:>

«Как всё глубоко (у Вас): о проститутках. Никогда их не осуждайте (моя жена – чистейшая – никогда не осуждала) <…> О сходстве старости и юности: моя всегда тоже мысль. „В 35 л. – вовсе не интересно“, „Дурак“, „Ничего не понимают“. С юности я любил говорить со стариками, со старухами. Интересно было с 35 лет с ними. <…> И в свои 35 л. я играл с детьми, уважал гимназистов и гимназисток, и почему-то никогда не уважал профессоров, журналистов и общест. деятелей <…>
Читаю дальше.
Всё хорошо, чудно. Мне даже странно, что Вы так стары или опытны или глубоки душою. <…> без несчастья это не может быть. У Вас есть какое-нибудь внутреннее и м.б. тайное несчастье. Тогда… голубушка, терпите, несите крест. <…>
Милая, милая – как всё верно.»

<И – слева по краю, снизу вверх:>

«P.S. Да разве вы женщина, а не девушка? Вот те и на, как говорят мужики. А я Вас принял за „кончившую курс гимназистку“».¹⁰

Тут надо отметить и ещё одно обстоятельство того периода. Конец 1913 – начало 1914 года были для Розанова временем, когда из-за его печатных выступлений, связанных с делом Бейлиса (об «обонятельном и осязательном отношении евреев к крови», о возможности ритуальных убийств и т.п.), от него отвернулись некоторые его литературные соратники, в печати он подвергался остракизму и пр. (Отсюда в письме – упоминания о газетной ругани в его адрес: «„циник“, „Роз. – циник, Карамазов, Смердяков“ etc»)…

Письмо может быть датировано началом апреля 1914 года, так как в тексте письма упомянута дата «3-го апр.», когда Розанов собирался продолжить письмо.

Приписка же Розанова во втором письме свидетельствует о том, что он, очевидно, как раз к этому времени уже получил и прочитал письмо Марины Цветаевой…

Марина Цветаева в чём-то даже ревниво включилась в переписку, начатую незадолго перед тем младшей сестрой. В письмах к Розанову она много рассказала о своей семье и своей жизни.

«Феодосия, 7-го марта 1914 г., пятница. Милый, милый Василий Васильевич.
Сейчас во всем моём существе какое-то ликование, я сделалась доброй, всем говорю приятное, хочется не ходить, а бегать, не бегать, а лететь, – всё из-за Вашего письма к Асе – чудного, настоящего – „как надо!“ <…>
Я ничего не читала из Ваших книг, кроме „Уединённого“, но смело скажу, что Вы – гениальны. Вы всё понимаете и всё поймёте, и так радостно Вам это говорить, идти к Вам навстречу, быть щедрой, ничего не объяснять, не скрывать, не бояться. <…>
Послушайте, Вы сказали о Марии Башкирцевой то, чего не сказал никто. А Марию Башкирцеву я люблю безумно, с безумной болью. Я целые два года жила тоской о ней. Она для меня так же жива, как я сама. <…>
Пишу Вам все это в ответ на Ваши слова Асе о замужестве.
Теперь скажу Вам, кто мы: вы знали нашего отца. Это – Иван Владимирович Цветаев, после смерти которого Вы написали статью в „Новом времени“.
Ещё лишнее звено между нами. Как радостно!..».

Из письма М. Цветаевой к В.В. Розанову от 8 апреля 1914 года – о родителях:

«22-х лет мама вышла замуж за папу, с прямой целью заместить мать его осиротевшим детям – Валерии 8-ми лет и Андрею – 1 год. Папе тогда было 44 года.
Папу она бесконечно любила, но 2 первых года ужасно мучилась его неугасшей любовью к В.Д. Иловайской. <…>
„Опавшие листья“ купили обе. Как хорошо, что фотографии!
И карточки свои пришлём. <…> Мы купили „Опавшие листья“, а когда увидимся, Вы нам надпишете…».¹¹

Первая поездка Анастасии Цветаевой в Петроград и её встречи с Розановым – октябрь 1914 года. В «Воспоминаниях» Анастасия Цветаева говорит о вечернем семейном чаепитии у Розанова и о двух вечерах, проведённых с ним в редакции «Нового времени» (С. 347-354).

А в её «Королевских размышлениях» несколько записей помечены: «Октябрь 1914. Петроград». Среди них, в частности, записи: «И весь этот день, как облако золотое, проносится над головой моей, над холодными улицами Петрограда, над этой великолепной жизнью – в силе и славе своей!.. <…> Мне кажется, что когда-нибудь я подойду к зеркалу, взгляну на себя и сойду с ума <…> Знаешь, что я слышу ужасно ясно? Как земля летит…».

Несомненно, знакомство с книгами Розанова «Уединённое» и «Опавшие листья», переписка и встреча с ним стали одним из мощных побудительных мотивов к публикации собственных наблюдений-размышлений, собственных дневниковых заметок именно в таком «непричёсанном», фрагментарном виде. К этому же, очевидно, подвигало Анастасию Цветаеву и знакомство с «Дневником» Марии Башкирцевой и с «Дневниками…» Е.К. Дьяконовой, как и очевидный успех этих «Дневников» у читающей России того времени.

Книга Анастасии Цветаевой «Королевские размышления» вышла в начале апреля 1915 года (по «Книжной летописи» она поступила в Главное управление по делам печати в период с 7 по 14 апреля 1915 г. Тираж – 500 экземпляров.). Первые записи Цветаевой, вошедшие в книгу «Королевские размышления», как мы уже упомянули, помечены: «Апрель 1914 г. Феодосия». Наиболее поздние – «Февраль 1915. Москва».

Евгения Герцык в очерке «Лев Шестов» рассказала, как в доме Герцыков, в Москве в Кречетниковском переулке, Анастасия Цветаева была представлена философу: «Есть такая девочка, то есть она уж писательница напечатанная, вот (подсовываем ему «Королевские размышления», «Дым, дым…»), она умоляет познакомить её с вами, вы сыграли огромную роль в её жизни. Придёте во вторник? И вот мы их оставляем вдвоём, и Ася, часто мигая светлыми ресницами близоруких глаз, говорит ему что-то умное, острое, женственное…».¹² Всё же, по-видимому, Лев Шестов ознакомился с «Королевскими размышлениями» ещё в рукописи, как об этом повествует сама Анастасия Цветаева (344-345).

В последнем, наиболее полном издании «Воспоминаний» (под ред. С. Айдиняна) появились строки Анастасии Цветаевой: «…И, может быть, уместно сказать здесь, что он <Розанов> напечатал о моей книге статью (в какой-то газете?), мне её не довелось прочесть, что-то вроде: „Глядите – человек взошёл на колокольню и готов с неё сейчас броситься!“ …Единственное, что я позже запомнила об этой статье из его же слов».¹³

Такая заметка В. Розанова действительно появилась в «Новом времени»:

«Задумалась…
Девушка задумалась… Очень молоденькая девушка, по-видимому…
Она шла через большую площадь… Зашла в какое-то непонятное ей здание. Из него неслись голоса, пение. Она их не слушала. Не слышала. Она ничего не слышала в целом мире, кроме своих мыслей…
Мысли эти были „из круга Достоевского“. О чём? О всём.
Попалась лестница, и она пошла по ней. Всё выше и выше, не замечая ничего…
Она всё думала. О Ставрогине, о Кирилове. Мир потух для неё, люди погасли. Во всём мире торчали 6-10 огромных глаз – героев Достоевского.
На Достоевского она променяла мир. В мире она ничего не слышала, кроме голоса Достоевского…
А ноги всё шли. Медленно и задумчиво. Вечерело. Она вошла в какое-то тесненькое помещение. Она не заметила, что тут были колокола, что это была колокольня.
Подошла и подняла ногу… Край, бездна… Она не видит ничего. Город, огни. Она не хочет их. Нет, другое: хочет и не хочет…
Любит и ненавидит.
Отрицает и проклинает.
Размышляет и безумствует…
Она написала „Королевские размышления“ (Москва, – только что вышла).
Господа, мне больно и трудно – кто-нибудь, спасите девушку.
Она забезумствовалась в литературе. Разве это можно? Литература есть всё-таки литература, как бы хороша и сильна она ни была.
Достоевский есть Достоевский, человек, как мы.
Есть домики, семейства, есть город, а вы взобрались на колокольню. Это не дело, это озорство. Спуститесь, войдите в церковь и помолитесь.
Некому? Душа ваша пуста? Вы всё потеряли, „приобрёв только Достоевского“?
Но Достоевский учил о мире и учил любить мир. Вам нужно мир, людей полюбить. Вот в чём спасение.
Но вы его не хотите? В этом одном, именно в этом, вы не хотите следовать Достоевскому?
Ах, „Королевские размышления“ – печальная и страшная книга. И я всё-таки повторяю, что надо как-то спасти девушку. В книге есть зловещая строка: „Мне кажется, в один прекрасный час я подойду к зеркалу, взгляну на себя и сойду с ума“. И ещё: „Тишина – и я слышу, явно слышу, как земля летит в пространстве“. Всё это – жуткие строки. Да, впрочем, – жутка вся книга, от первой строки.
В. Розанов».¹⁴

Несколько комментариев.

Во-первых, печатный отклик В. Розанова появился в газете «Новое время» практически лишь через год после появления книжки А. Цветаевой (а не «Москва, – только что вышла»).

Во-вторых, имя автора «Королевских размышлений», «задумавшейся девушки», «очень молоденькой девушки», В. Розановым в печатном отзыве не названо. Таким образом, отзыв – это как бы текст только для «посвящённых», фактически – ещё одно личное послание писателя к Анастасии Цветаевой и её ближайшему окружению…

Впрочем, в этом розановском тексте имеется и прямое обращение к «задумавшейся девушке» – Анастасии Цветаевой (а не к читателям газеты): «Есть домики, семейства, есть город, а вы взобрались на колокольню. Это не дело, это озорство. Спуститесь, войдите в церковь и помолитесь.

Некому? Душа ваша пуста? Вы все потеряли, „приобрёв только Достоевского“?

Но Достоевский учил о мире и учил любить мир. Вам нужно мир, людей полюбить. Вот в чем спасение.

Но вы его не хотите? В этом одном, именно в этом, вы не хотите следовать Достоевскому?»…

А о Ставрогине, Кириллове (из «Бесов» Достоевского) Анастасия Цветаева говорит уже на начальных страницах «Королевских размышлений».

Цитируемые же Розановым «зловещие» и «жуткие строки» из её книги относятся как раз к записям, сделанным в Петрограде… Это ещё один штрих к тому, что печатная рецензия – всё-таки личное послание автору «Королевских размышлений» и напоминание об их личной встрече…

Вторая поездка Анастасии Цветаевой в Петроград и встреча с Розановым состоялась в марте 1917 года. Об этом А. Цветаева также пишет в «Воспоминаниях» (483-485).

Третье и последнее из сохранившихся писем В.В. Розанова к Анастасии Цветаевой относится к лету 1917 года:

«Друг дорогой! Да – тяжело. Моего – ничего не печатают, а след. и денег „нема“. Что делать – не понимаю. „Вы – не политик, а потому и пишете без души и понимания“, говорят редакторы. Это – так, но ведь могу же я сильно ненавидеть? „Это – не к моменту“, говорят. Конечно, „не к моменту“. И я не знаю, что делать, в смысле „петь“ и „платить за квартиру“. Тебе советую жить при Марине или при Волошиных…».

<Оборотная сторона письма:>

«Когда по-видимому <…> некому помогать и м.б. ничто не может помочь <…>
Совершенно явно, однако, что начавшие революцию бессильны с нею справиться. Помнишь Фёдора Каторжника?
Прощай, милая и дорогая.
Часто думаю о тебе. Прочёл ½ „Дымков“ сплошь.
В.».¹⁵

В одном из своих поздних писем (6 октября 1918 года) к своему биографу Э.Ф. Голлербаху В. Розанов писал: «…4 девушки, две курсистки, 1 учительница музыки и 1 „ни то, ни другое“, но симпатичнее всех на свете курсисток, и даже ещё одна, уже пятая, и „почти одна“, на Кавказе (никогда меня не видавшая) хотели „отдаться“ мне, отдавались мне, на почве лишь безграничного моего к женщинам уважения, на почве, в сущности, той, что я сам на женщину смотрю, её почитаю и чту, как Аписиху. <…> Не чудо ли это, не сущее ли чудо? Чудо близости какой-то ноуменальной. И клянусь Вам, – о, слишком клянусь: из 4-х или даже пяти – не было ни единой сколько-нибудь развратной, сколько-нибудь распущенной, сколько-нибудь „позволяющей себе“. Как одна и выразилась с чудной улыбкой (о брате): „О, – До-ма – ша: О! о! о: ни-ни-ни“. Т.е. брат так думал. Между тем „все наши наслаждения“ сводились к solo: „половые прикосновения”. Ни – любви, ни – „объяснений“. И вместе: и – любовь, и – нежность. В основе, на дне: безграничное моё уважение. К чему уважение? К женщине, к Тебе вот. Но – в твоём женском существе. И – к душе через это. Мне иногда кажется, что я достиг ноумена мира, что я „держу звезду“, но как-то не умею сосредоточиться на этом и даже обратить внимания по литературному „некогда“. Устал. Прощайте».¹⁶

Исследователям-розановедам все упоминаемые Розановым в этом письме «девушки» известны. Та, что «„ни то, ни другое“, но симпатичнее всех на свете курсисток», – Анастасия Цветаева…

В заключение надо отметить, что влияние Розанова – писателя, Розанова – философа, столь явное в первых вещах Анастасии Цветаевой, «Королевских размышлениях» (1915) и «Дым, дым и дым» (1916), вновь стало заметно проявляться в её поздних произведениях, таких, например, как «Старческий дневник», «Что попало» (1992-1993).
_____
Литература
¹ Цветаева Марина. Неизданное. Записные книжки. Т. 1. М., 2000. С. 34-35.
² Цветаева Анастасия. Воспоминания. Авторская редакция с восстановленными купюрами. В двух томах. Т. 2 (1911-1922 годы). М.: Бослен, 2008. Далее цитируемые страницы этого издания указываются прямо в тексте.
³ Цветаева Марина. Собр. Соч. В 7 т. Т. 6. С. 119.
⁴ Цит. по: Розанов В.В. Соч. В 2 томах. Т 2. Уединённое. М., 1990. С. 348.
⁵ Цветаева Анастасия. Воспоминания. Авторская редакция с восстановленными купюрами. В двух томах. Т. 2 (1911-1922 годы). М.: Бослен, 2008. С. 271-272.
⁶ Закржевский А.К. В.В. Розанов. «Уединённое» <Рец.> // Огни. Киев, 1912. № 29. 21 июля. С. 12-14. Цит. по: В.В. Розанов: Pro et contra. Личность и творчество Василия Розанова в оценке русских мыслителей и исследователей. СПб., 1995. Кн. 2. 166-167.
⁷ Спасовский М.М. В.В. Розанов в последние годы жизни. Среди неопубликованных писем и рукописей. Изд. 2-е. Нью-Йорк, 1968. С. 42-44.
⁸ Медведев А.А. Цветаева Анастасия Ивановна // Розановская энциклопедия. М.: РОССПЭН, 2008. Стлб. 1128-1134.
⁹ Архив А.М. Горького. 54261. Птл. 14. 13. Л. 1, 2, 3; 1-е письмо – арх. л. 2. Дата на письме отсутствует.
¹⁰ Архив А.М. Горького. 54261. Птл. 14. 13. Л. 1, 2, 3; 2-е письмо – арх. л. 3. Дата на письме отсутствует.
¹¹ Цветаева Марина. Собр. Соч. В 7 томах. Т. 6. С. 119-120.
¹² Герцык Евгения. Воспоминания. М., 1996. С. 111.
¹³ Цветаева Анастасия. Воспоминания. Авторская редакция с восстановленными купюрами. В двух томах. М.: Бослен, 2008. Т. 2 (1911-1922 годы). С. 352-353.
¹⁴ Газета «Новое время». СПб., 1916. №14385. 25 марта (7 апреля). С. 6.
¹⁵ Архив А.М. Горького. 54261. Птл. 14. 13. Л. 1, 2, 3; 3-е письмо – арх. л. 1. Дата на письме отсутствует.
¹⁶ Цит. по: В.В. Розанов. В нашей смуте. Статьи 1908 г. Письма к Э.Ф. Голлербаху. М.: Республика, 2004. С. 374-375.
_____

Владимир Николаевич Дядичев (1936-2021) – литературовед, биограф, старший научный сотрудник отдела новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Института мировой литературы имени А.М. Горького РАН. Написал и подготовил к изданию целый ряд книг и научных исследований по литературоведению. Основная деятельность была посвящена изучению жизни и творчеству, текстологии В.В. Маяковского, над изданием Собранием сочинений которого работал, за что был премирован. Его перу принадлежат «Личность и творчество Владимира Маяковского в оценке современников и исследователей» (Сост., вступ. статья, подг. текстов, коммент. В.Н. Дядичева. СПб.: 2006), «Жизнь Маяковского. Монография» (2013), «Владимир Маяковский. Облако в штанах. К 100-летию первого издания. Статьи, комментарии, критика», «Лиля Брик. Любимая женщина Владимира Маяковского» (2016). Большой вклад он внёс и в цветаеведение, написав полную биографию «Марина Цветаева: Моим стихам, написанным так рано…» (2017). и «М.И. Цветаева в жизни и творчестве» (2014). В соавторстве с историком В.В. Лобыцыным стал автором книги «Доброволец двух русских армий» (2005) о Сергее Эфроне, писателе-евразийце, муже М. Цветаевой. Писал и об их великих современниках, В. Хлебникове, А. Ахматовой, С. Есенине. В 2002-2011-х годах В.Н. Дядичев подготовил к изданию 11 томов Собрания сочинений В.В. Розанова, которое выходило под общей редакцией А.Н. Николюкина в издательстве «Республика».