ТАТЬЯНА ОРБАТОВА

ВОЙНА ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ

1.

Здесь, где дома ещё мирно глядят
на безбрежное море,
где солнечный город
ещё цел и в кладбищенской церкви
лики хранят безмятежность,
где свет пасхальный
уже ощутим,
здесь
небо открыто
для вечных молитв
и не закрыто от бомб.

2.

Кричащая тишина,
не умолкающая
биение сердца глушит –
тишина перед взрывом.

Небо и Земля
вглядываются друг в друга,
ищут что-то.

Печаль на оба мира,
боль сумрачная на оба глаза,
идут вдоль дерева обугленного,
вдоль дома разрушенного – мимо
любого, кто под небом жив ещё.

3.

Нет людей, нет города, нет деревни,
ни стены, ни церковного алтаря.
Горе, полынное горе,
гулкое до стона, до нутра.
Ветер гудит долго, выдыхает
сквозь могильные норы –
до самой земной души,
со всхлипом
пробирается, будит предков,
чтобы всякая кость
встала поперёк горла врагу,
чтобы острые камни
впились в его колени.

4.

Время не повернуть вспять,
туда, где ещё живы
первые ласточки Мариуполя –
дети, не повзрослевшие
на одну смерть,
играющие
в прятки с ангелами.

Время идёт,
в его горсти все, кто наследуют землю.
В скольких из них каиново семя
прорастает ложью:
«я не сторож брату моему»,
в скольких – генокод империи
взбухает как дрожжи в нужнике…

Где они –
псы войны,
собиратели земель,
холодные делатели отморозков? –
однажды взрываются,
или гниют на полях сражений,
презираемые самой природой –
под небом,
открытым для вечных молитв
и не закрытым от бомб.

НЕБО ВРАСТАЕТ В ИЗВЕЧНУЮ КАРТУ ДОРОГ

И добро и зло – в твоём сердце.
(японская поговорка)

1.

Господи, дом, из которого каждый глядит,
в кубок с холодной росою – вино наливая,
смотрит на чашу с виной, где война мировая
вскормлена пенками лжи и увечных обид, –
это ли слово?
Злобы сухой леденец,
голос прогнившего фрукта на блюде державы,
шершень, бодающий небо, дракон многоглавый
и усекающий звуки смертельный свинец, –
это ли право?
Главного дерева ствол –
долгие проводы паданцев с яблочным вкусом.
Вечность и время меж тайной плода и укусом,
между плодами, что вечный огонь поборол.

2.

Горькое слово не выплакать – сушит печаль,
с миром не выплеснуть горе. Яриться и жить.
Буча, Чернигов, Гостомель… Не гаснет свеча,
Небо врастает в дымящиеся миражи.
Небо врастает в извечную карту дорог,
каждая степь или поле сражений – среда.
Чья-то убитая доченька, чей-то сынок –
облако над Бородянкой, святая вода.
Пашня бесхлебная, тёмная. Враг наш – не брат,
русые волосы наши природы иной.
Неба багровое рубище, сон-коловрат
полон обстрелянным словом и болен войной.
Враг наш – не брат нам. Ветер, кусающий дым,
роется в давнем глаголе, взыскуя игры.
Права ему не дано – умереть молодым,
бродит, зовёт молодых, но – пустые дворы.

3.

Снова ракета – по небу бессонному,
хладен не день, а туман.
Смерть перелётная и многотонная,
смерть или чёрный экран.
Чёрный квадрат, но какие там символы –
угольной бездне милей?..
Головы светлые, головы сивые,
белые сны журавлей.
Что там – на детской картинке – мятежного? –
домик, родители, сад.
Головы светлые, головы нежные,
холод обугленных хат.
Церковь, театр, вокзал – наша кровушка
в землю свою голосит.
Но для ордынца есть «колья» и «колышки»,
ночь самых острых осин.
День окаянный и ночь окаянная,
домик, родители, сад…
Маяться каждому гостю незваному,
или макабр плясать.

апрель 2022

ПЕСНЯ О ДОМЕ

1.

Всё, что зовёт душу петь, – глубоко внутри.
Но слухом измеряешь землю, пока сердце оглушается войной.
Её разнузданная сила наполняет мысли хаосом, обесцвечивает лица.
Звуки войны – в крови, смешавшейся с землёй, в студёной волне смерти.
Катится волна сквозь стены домов, от её сотрясающей силы не спасают
невидимые знаки защиты, начертанные воображением.
Волна безжалостно смывает иероглифы иллюзий, наползает на города,
ещё далёкие от катастрофы.

В жилище своё прорастает человек – в стены своей крепости.
Чтобы уйти, надо рвать себя с корнями.
Но, увитые вселенской пуповиной, они растут в небо,
их вечная нежность питает душу.
Подобно тёплому свету, они безропотно расточают себя,
лёгким, почти сонно-невесомым своим существом прикасаясь ко всему,
с чем роднит память.

Перебирает чётки душа, их длинные нити похожи на дороги.
Разноцветные бусины давно отточены словом и временем.
Не жемчуг, не янтарная смола, не рябиновые ягоды – звуки пути.
Слушаешь гудение пчелы, собирающей нектар и пыльцу с одуванчиков.
Слухом измеряешь землю, сторонишься слухов.
Трава на линии фронта жухнет от огня, шепчет – о безумии человеческом,
о том, как подгорает слово в гортани на последнем выдохе.

2.

Гудит пчела, горек мёд с полей сражений.
Гудит пчела вослед жизням, убывающим в бою.
Топчет землю орда – хтонь тёмная, сила злобная,
ненавистью своей отравляет реки и моря.
Адом полнится жерло войны, множится лёд искажённой свастики.

– Будешь лепить фигурки из хлебного мякиша, не забудь главное.
Голос мерцающего Неба обретает крылья, простирается за окоём,
ныряет в морские глубины, трезубцем поднимается над бушующей стихией.
Пенится море, как пузыри на воде лопаются кораблики,
недолог их зубовный скрежет, треск металлической скорлупы.
В кипящих волнах оловянные солдатики захлёбываются собственным криком,
ужасаясь мимолётности своей жизни.
Но крики чаек вечны.

– Главное, чтобы хватило хлеба для фигурок?
Ищет ребёнок родное звучание –
ударит в бронзовый гонг, дунет в морскую раковину.

– Главное, чтобы птицы не остались голодными.
Горлица из небесной прорехи бьёт крыльями по всякой тени –
до пера, упавшего в бездну, летит до бесконечности в закат,
чтобы на востоке засиять солнечно.
Дыханием своим оживляет звёзды, чтобы речь их услышать.

3.

Там, где ложное кажется истинным, где исконные кажутся крайними,
где перлами кажутся прописи, «голый король» зашивает
гнилыми нитями пропасть между алчностью и благочестием.
Ад его вытекает из-под багрового шва.

Акт первый, акт второй – фигуры космической речи,
но «Бог всегда остаётся геометром».
Что стоит по двум заданным фигурам построить третью?
Что стоит мысль озаряющая?
Гляди, как Пифагор приносит в жертву быка,
слепленного из пшеничного теста.

Акт первый, акт второй – пьеса бродячего цирка.
Над морем слёз плывёт мыльный пузырь третьего Рима.
Сколько в нём оттенков красного!
Обитель живых мертвецов, катающих камешки во рту,
кубло патриотов семантической химеры.
Кишмя кишит словесное пекло, себя воспроизводит червь сетей.
Но крошатся камешки во рту, когда оживает чьё-то сердце:
– Где будем, Господи? Где существуем?

4.

Небесные всполохи пугают воробьёв. Воробьиные ночи.
Чёрные снопы туч и зигзаги огненной ярости.
Война глядит в каждое зеркало, ищет себя.
Днём и ночью бьются глиняные кувшины,
полна скудельница черепков, но всё полнится.
В глубине новых сосудов родовые памятки:
кому – живое слово и благословение,
кому – метка империи и проклятие.

Дважды не найти одну реку, не выйти из одной клетки дважды.
Гудит пчела. Что ей громовой голос стихии…
Гудит напоследок, оставляя мёд всем, кто в нём нуждается.
Лёгкого облака тебе, труженица, лёгкой дороги туда,
где древние матери чтут каждую колыбель!

Помню песню твою – об ароматной маттиоле на закате,
её молитва несёт утешение и особенно сильна ночью.
Помню сказку твою – о том, как летний берег, томимый жаждой,
пьёт солёное отражение луны, но знает, сколько километров слов
надо преодолеть, чтобы прийти туда, где свет обретает очертания дома.
Помню меру правды твоей – каждый, кто разрушает чужой дом,
разрушает и свой дом, свой род, свою земную вечность, – умирая для Неба.

Июнь 2022

***

Уходили на бой солдаты.
Уходили и вновь уйдут.
У войны нет лица и даты,
она – там или тут.
Ей – слова, что вода в песочек,
капнет море в бездонный рот.
Баю-баю, ты спи, сыночек,
мир придёт.
Баю-бай, не тревожьте дочку,
спит она не один годок,
снится ей, что в белой сорочке
над окопами ходит бог.

2019

НИЧЕЙ

Гудели злобно тёмные ветра,
крутился флюгер или век военный.
Адамы, евы – из его ребра
шли в новый бой.
И боговдохновенно
на клиросе звучали голоса –
почти без пауз, вовсе без сомнений,
и смертников тугие пояса
вмещались в сотни длинных уравнений,
где жизнь течёт с подсвечника во тьму,
где смерть не затмевает бурных вёсен,
где грезят ваньки-встаньки по уму,
но топчутся всегда среди трёх сосен.
Из пламенных, напыщенных речей
фигуры слов свинцовые до дрожи
вставали в круг, в котором мир – ничей –
с обугленной мечтою вместо кожи
застыл, как обгоревшая свеча.
Крутился флюгер или век военный,
малец во сне неистово кричал:
за убиенных!..

2017

ПЛАВЯТСЯ ПТИЧЬИ ЗВУКИ

День. Ежедневно сводки.
Смерть. Ежедневно смерть.
Хватит Харону лодки –
лодки одной, но сверх-
мощной для сотен тысяч
жертвенных душ? Ханжи,
веру до смерти высечь –
хватит вам всякой лжи?
Хватит вам долгой жизни
в доме, где умер мир?
Красок в моей Отчизне
хватит на ваш ампир?
Ходит по кругу туча.
Небо вам – не резон?
Голос Днепра ревучий
не бередит ваш сон?
Долгая ночь, увечен
сон затяжной. Война.
Сколько кому осечек
в дар принесёт она,
сколько возьмёт соседских
братьев, сынов, мужей…
Кровью пьянит – мертвецки,
кровью пьянит – свежей –
новый рассвет. Агоний
сколько в нём, и земли.
Сколько команд: огонь! и
сколько коротких: пли!..
Кровью из вены – речи,
Боже, прости мой слог.
Ужас любовью лечат –
Ты нас любил и мог
выдержать крест и муки,
горьких насмешек град.
Плавятся птичьи звуки
в грохоте канонад.

2015

***

Там, где парады военные, я умираю,
в землю забитая былью солдатских сапог.
Смерти адепты толкуют из ближнего рая:
– Знай свой шесток!
Их позвонки – эполеты величья и славы –
чёрные, с выводком душ.
Падают головы с неба великих держав и
падают яблоки мира в ладони кликуш.
Мальчик смеётся – в губную гармошку – на фронте,
в ямочках щёк окопалась военная пыль.
– Всё в нём не хуже, чем в каждом известном архонте, –
шепчет ковыль.

2018