ЕЛИЗАВЕТА РАДВАНСКАЯ

СВЕТ ЗМЕЕНОСЦА

***

Взлетает к небу лестница –
Горы седая бровь.
У города две крестницы –
Свобода и любовь.

Весенним равноденствием
Когда-то рождена,
Глядит мне в окна женственно
Тревожная луна.

А завтра всё изменится.
А завтра я – не я.
Печаль – апреля пленницу –
Другие сны пленят.

Забудется, что сказано,
Не сказанное же
Теперь ожить обязано
Хоть в чьей-нибудь душе,

Освобожденным шёпотом
По улицам пройти,
Развилку с двумя тропами
Найдя в конце пути.

Взлетает к небу лестница –
Горы седая бровь.
У города две крестницы –
Свобода и любовь…

***

В том году роковом
Море было настолько красиво,
Что в словах не заметил ни яда, ни горькой тоски.
В том году роковом
Я остаться тебя попросила –
В ту минуту мы с необратимостью стали близки.
Сквозь туманы брели,
Камыши раздвигая руками,
Шли по мокрым камням
И держались едва на ногах,
Но, когда выбирали мы между двумя берегами,
То ступили на сумрачный, превозмогая свой страх.
В том году роковом
Слишком ярко светил Змееносец,
Но его покровительство нас воскресить не смогло,
Когда чёрной обидой влетела безликая осень –
И осыпались души на землю разбитым стеклом.
В том году роковом
Смолкло время, судьба покачнулась,
И застыли слова, на губах оставляя вопрос:
Ты живой или мёртвой воды второпях зачерпнула,
Если ветер спустя столько лет счёт за это принёс?..

ИВА

Когда погаснет фонарь последний,
И станет город похож на призрак,
Где каждый дворик и дом – столетний,
Где вместо празднеств справляют тризны,
Когда умолкнут чужие песни,
И снег растает ещё в полёте,
И стены улиц охватит плесень,
И солнце будет уже не в моде,
Когда разделят на «до» и «после»
Всех нас, наивных, уставших, нежных,
И будет поздно, безумно поздно
Любить!
И будет зима бесснежной,
Мы станем взрослыми и – другими,
С жестоким нравом и грубой кожей,
И что-то главное в сердце сгинет,
И частью мрака мы станем тоже.
Но я приду посмотреть на звёзды,
Туда, ты помнишь, где плачет ива…
…Скажи, а разве бывает поздно,
Пока мы живы?..

СОН

У берегов большой реки,
Где сны сбываются и гаснут,
И время – жизни вопреки –
Остановилось безотказно,

Чтобы успели изучить
Друг друга линии ладони,
Пока рассветные лучи
Ночную нежность не прогонят,

Где город нас благословил –
Людьми навеки осуждённых, –
И свет, что еле уловим,
(От фонарей, вдали зажжённых),

Рисует с чистого листа
Судьбу, которая случится…
Я верю, мы остались там,
И эта жизнь нам только снится.

«ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ»

Под ворохом быта
Уснули поэты,
А все корабли развернулись на юг;
Остался мне голос холодного ветра,
Осталась фантомная горечь разлук.
Теперь – вспоминать не случившийся с нами,
Не прожитый нами, но истинный день,
Когда мы исчезли, став яркими снами,
А мир превратился в огромную тень.
«Летучим голландцем» несётся былое
Сквозь жизненный быт к островам-миражам,
Где всем расставаниям дочь Алкиноя
У моря построила призрачный храм.
Но мы за бортом эфемерного судна,
Лишь издали смотрим в ночной тишине,
Как прочь уплывает «голландец» безлюдный –
В минувшую небыль – к тебе и ко мне.

***

Когда впадают волны дней
Непрожитых – в седое море,
И неопознанное горе
В висках трепещет всё сильней,
Несуществующей весны
Гроза – гремит из ниоткуда,
А неслучившееся чудо
В чужие превратилось сны;
Читай по знакам на воде,
Что для единожды рождённых –
Фантомы дел незавершённых
Важнее завершённых дел.

***

Всё больше фонарей, а ночи все длиннее.
Другие говорят: зимой не видно звёзд,
Но чем темнее мгла, тем явственней над нею –
В созвездии Тельца – Плеяд прозрачных гроздь.

И знаю, отчего – ищу их: сквозь туманы,
Сквозь тучи, когда мрак – почти неумолим:
Не потому, что я – не вижу их изъянов,
А потому, что им – неведомы мои.

Свободна от себя, у старого причала
Смотрю – всё ближе звёзд прозрачная лоза…
Покажется: могу – всю жизнь начать сначала!
…И страшно вздрогнет ночь – незыблемым «нельзя».

***

Она снилась ему – вся в белом,
И стояла у кромки моря,
В бирюзовом аду заката.

Она снилась ему в субботу,
А во вторник случилось горе.
Под ногами шуршал репейник,

Уходила тропинка в небо,
Тишина отдавала болью,
Заалели большие листья.

Где-то рядом играли свадьбу –
Утопическое застолье,
Словно лондонский пир, запело.

И откликнулся эхом город,
Изменились слова и роли,
Улыбался садовник Мюллер.

Напоследок – той летней ночью,
Пока билось о камни море,
Она снилась ему вся в белом…

КУВШИНКА

Солнца красная монета:
Завтра будет ветер.
Напророчили приметы:
Мне тебя не встретить.

Пошатнулся мостик старый,
Всполошились птицы.
Сердца гулкие удары
Отбивают тридцать.

Ниже небо, выше город,
И бессонней – ночи.
Неспроста, наверно, холод
Был нам напророчен.

Износился старый мостик,
Где вдвоём стояли.
Ни обиды нет, ни злости,
Просто – опоздали.

Над водой сгустилась дымка,
Шелестит осока…

…Белоснежная кувшинка
Светит одиноко.

***

Неба ширь –
В квадрат окна.
В точку белую –
Луна.
Руку тёплую –
В карман.
Колыбельные –
В обман.
Сказки нет – уснул дракон.
…Всё поставлено на кон:
Время, хоть не подведи,
Вспять по городу иди!
Чтобы звёздам – падать вверх,
Чтобы – сгинул смертный грех,
Чтобы – хвоя, ночь, река,
И печаль моя – легка.
…Чья вина – не знать бы нам,
Но с ней каждый – сам на сам,
Стала тоньше неба ширь,
Стала шире боль души.
В грусть немую – тишина.
В точку тусклую – луна.
…И, воюя с темнотой,
Всходит месяц молодой…

***

У памяти голоса нет.
Глаза и холодные руки.
До точки сжимается свет,
Блуждая в тумане и вьюге.

И если ему закричать,
Не вздрогнет далёкое эхо.
Поставило время печать
Проклятием и оберегом.

Во сне только голоса нет,
А пахнет вареньем и хлебом,
И ярок до одури цвет
Высокого, чистого неба.

Так радостно… если б не знать,
Что тело их – льда холоднее.
Они воскресают во снах
Родившихся много позднее.

Молчание слушать учись,
В нём – то, что единственно верно.
И сам, если можешь, молчи,
Не делая вечное – тленным.