УИЛЬЯМ ЭРНСТ ХЭЙЛИ
в переводах с английского Игоря Лосинского

BALLADE OF DEAD ACTORS

Where are the passions they essayed,
And where the tears they made to flow?
Where the wild humours they portrayed
For laughing worlds to see and know?
Othello's wrath and Juliet's woe?
Sir Peter's whims and Timon's gall?
And Millamant and Romeo?
Into the night go one and all.

Where are the braveries, fresh or frayed?
The plumes, the armours – friend and foe?
The cloth of gold, the rare brocade,
The mantles glittering to and fro?
The pomp, the pride, the royal show?
The cries of war and festival?
The youth, the grace, the charm, the glow?
Into the night go one and all.

The curtain falls, the play is played:
The Beggar packs beside the Beau;
The Monarch troops, and troops the Maid;
The Thunder huddles with the Snow.
Where are the revellers high and low?
The clashing swords? The lover's call?
The dancers gleaming row on row?
Into the night go one and all.

БАЛЛАДА О МЁРТВЫХ АКТЁРАХ

Где страсти, что они переживали,
Где слёзы, что умели вызывать?
Где дикость нравов, та, что бичевали,
Чтоб мир их смог узнать и осмеять,
Джульетты горе и Ромео страсть,
Отелло гнев и ревность без причин,
Жёлчь Тимона¹ и Милламанты² власть?
Уходят в ночь, все как один.

Где мантии, что там и здесь блистали,
Парча и бархат – лучше не сыскать,
Плюмажи, латы, шлемы для баталий,
Наряды, чтобы при дворе блистать,
Великолепие, пир королевский, знать,
Шум карнавала и военный гимн,
Горячность, юность, обаянье, стать?
Уходят в ночь, все как один.

Дан занавес, и пьесу доиграли:
Франт и Бедняк, пришла пора сдавать
Костюмы, их Король и Дева сдали!
Снег или Дождь идёт – не разобрать.
Где шпаги и влюблённых рать,
Гуляки – знатный и простолюдин,
Танцоры, что хотят плясать, плясать?
Уходят в ночь, все как один.
___
¹ Тимон Афинский, легендарный мизантроп – заглавный герой трагедии Уильяма Шекспира «Жизнь Тимона Афинского».
² Милламанта – героиня комедии Уильяма Конгрива «Так поступают в свете», предмет обожания главного героя.

BEFORE

Behold me waiting – waiting for the knife.
A little while, and at a leap I storm
The thick sweet mystery of chloroform,
The drunken dark, the little death-in-life.
The gods are good to me: I have no wife
No innocent child, to think of as I near
The fateful minute; nothing all-too dear
Unmans me for my bout of passive strife.

Yet I am tremulous and a trifle sick,
And, face to face with chance, I shrink a little:
My hopes are strong, my will is something weak
Here comes the basket? Thank you. I am ready
But, gentlemen my porters, life is brittle
You carry Caesar and his fortunes – steady!

ДО НАЧАЛА

Смотри, я жду – и жду я нож стальной.
Недолго уж – и брошусь я, как в шторм,
В мрак пьяный, в сладость тайны, в хлороформ,
Где ты немного мёртвый, но живой.
Ни с маленьким ребёнком, ни с женой –
Хвала богам – не надо в мыслях мне
Быть в этот час: привязанностей нет,
Чтоб мужества лишить. Вступаю в тихий бой.

Пусть я лишь пациент дрожащий, пусть
Лицом к лицу с судьбой усох слегка,
Надежды твёрды. Воли бы чуть-чуть.
Носилки здесь? Готов. Спасибо. Можно.
Но, санитары, господа, жизнь так хрупка,
Судьбу вы Цезаря несёте: осторожно!¹
___
¹ Аллюзия на слова Цезаря, которые он сказал испуганному кормчему на лодке во время ночной бури: «Чего тебе бояться? Ты везёшь Цезаря и его судьбу!» («Caesarem vehis Caesarisque fortunam» – лат.).

WHEN THE WIND STORMS BY WITH A SHOUT

When the wind storms by with a shout, and the stern sea-caves
Rejoice in the tramp and the roar of onsetting waves,
Then, then, it comes home to the heart that the top of life
Is the passion that burns the blood in the act of strife –
Till you pity the dead down there in their quiet graves.

But to drowse with the fen behind and the fog before,
When the rain-rot spreads and a tame sea mumbles the shore,
Not to adventure, none to fight, no right and no wrong,
Sons of the Sword heart-sick for a stave of your sire's old song –
O, you envy the blessed death that can live no more!

КОГДА РЕВУТ ВЕТРА НА МОРЕ

Когда ветра ревут на море, а в прибрежных скалах
Пещеры – дом для гула волн и путников усталых,
Тогда, тогда дано понять, что жизни всей венец –
Страсть, что сжигает кровь, пока мы, наконец,
Жалеть не станем мёртвых в их могилах старых.

Не спите, раз болото и туман вокруг. Не верьте,
Когда сквозь дождь безвольно море мямлит что-то тверди.
Чем рисковать? За что бороться? Смысла нет, увы.
Сыны Меча, не слыша в сердце песен предков, вы
Завидуете той, что жить уже не хочет – смерти!

BESIDE THE IDLE SUMMER SEA

Beside the idle summer sea,
And in the vacant summer days,
Light Love came fluting down the ways,
Where you were loitering with me.

Who have not welcomed even as we,
That jocund minstrel and his lays
Beside the idle summer sea
And in the vacant summer days?

We listened, we were fancy-free;
And lo! in terror and amaze
We stood alone – alone and gaze
With an implacable memory
Beside the idle summer sea.

РЯДОМ С ЛЕНИВОЮ ЛЕТНЕЙ ВОЛНОЙ

Рядом с ленивою летней волной,
Славными летними праздными днями
Лёгкой любви прозвучала над нами
Музыка, там, где гуляли порой.

Кто, как не мы, наслаждались с тобой,
Как менестрели нам пели часами
Славными летними праздными днями,
Рядом с ленивою летней волной?

Нашу свободу мы выбрали сами,
Только однажды, недоброй порой,
Мы одинокими стали с тобой;
С нами лишь неумолимая память
Рядом с ленивою летней волной.

A LOVE BY THE SEA

Out of the starless night that covers me,
(O tribulation of the wind that rolls!)
Black as the cloud of some tremendous spell,
The susurration of the sighing sea
Sounds like the sobbing whisper of two souls
That tremble in a passion of farewell.

To the desires that trebled life in me,
(O melancholy of the wind that rolls!)
The dreams that seemed the future to foretell,
The hopes that mounted herward like the sea,
To all the sweet things sent on happy souls,
I cannot choose but bid a mute farewell.

And to the girl who was so much to me
(O lamentation of this wind that rolls!)
Since I may not the life of her compel,
Out of the night, beside the sounding sea,
Full of the love that might have blent our souls,
A sad, a last, a long, supreme farewell.

ЛЮБОВЬ У МОРЯ

Из ночи мрачной, что окутала меня,
(О, ветра скорбь, что холодом подул!)
Той, что чернее злого заклинанья,
Вздыхающее море, боль храня,
Звучит как шёпот двух несчастных душ,
Рыдающих в миг страстного прощанья.

Желаньям, что вдохнули жизнь в меня,
(О, ветра грусть, что холодом подул!)
Тем снам, что мне казались предсказаньем,
Мечтам, что к ней летели, страсть храня,
Всему, что мило для счастливых душ,
Я предпочёл безмолвное прощанье.

И девушке, столь близкой для меня,
(О, ветра плач, что холодом подул!)
Раз покорить её не в состояньи,
Из ночи штормовой, любовь храня,
Не ставшей средоточьем наших душ,
Я шлю последнее и высшее прощанье.

A DESOLATE SHORE

A desolate shore,
The sinister seduction of the Moon,
The menace of the irreclaimable Sea.

Flaunting, tawdry and grim,
From cloud to cloud along her beat,
Leering her battered and inveterate leer,
She signals where he prowls in the dark alone,
Her horrible old man,
Mumbling old oaths and warming
His villainous old bones with villainous talk –
The secrets of their grisly housekeeping
Since they went out upon the pad
In the first twilight of self-conscious Time:
Growling, hideous and hoarse,
Tales of unnumbered Ships,
Goodly and strong, Companions of the Advance,
In some vile alley of the night
Waylaid and bludgeoned –
Dead.

Deep cellared in primeval ooze,
Ruined, dishonoured, spoiled,
They lie where the lean water-worm
Crawls free of their secrets, and their broken sides
Bulge with the slime of life. Thus they abide,
Thus fouled and desecrate,
The summons of the Trumpet, and the while
These Twain, their murderers,
Unravined, imperturbable, unsubdued,
Hang at the heels of their children – She aloft
As in the shining streets,
He as in ambush at some accomplice door.

The stalwart Ships,
The beautiful and bold adventurers!
Stationed out yonder in the isle,
The tall Policeman,
Flashing his bull's-eye, as he peers
About him in the ancient vacancy,
Tells them this way is safety--this way home.

ПУСТЫННЫЙ ПЛЯЖ

Пустынный пляж,
Луна зловеще искушает,
Неисправимый Океан грозит.

Высокомерна, деспотична и безвкусна,
Ведя от облака до облака дозор,
Бросая искоса усталый злобный взгляд,
Она сигналы шлёт: там, в темноте, один
Крадётся отвратительный старик,
Он древние бормочет клятвы, оживляя
Рассказом мерзким мерзостную старость
Об их сожительства, что страх вселяет, тайнах,
С тех пор, когда они себя явили миру
В закате Времени, что познаёт само себя:
Уродлива, она, хрипя, переходя на крик,
Плетёт о Кораблях бессчётных небылицы,
Огромных, мощных Рыцарях Атаки,
В каком-то мерзком закоулке ночи
Устроивших во всеоружии засаду, –
Они мертвы.

Прекрасно в древнем иле сохранившись,
Разрушены, грязны, осквернены,
Они лежат, и водяным червям,
Питающимся слизью жизни,
Нет дела до секретов их и сломленных идей.
Так ждут они покорно,
В бесчестии позора зов Трубы,
В тот час, как их убийцы, эти Двое,
Невозмутимы, непокорны, недоступны,
Пытаются детей своих догнать: Она –
Превыше всех, как на светящихся бульварах,
Он – скрывшись, как в засаде у дверей.

Флот верных Кораблей,
Красивых яростных авантюристов!
Поставленный на острове стоять,
Высокий Полицейский всё вокруг
Осматривая и сверкая линзой,
С извечной безучастностью сказал им,
Что безопасен этот путь, что это путь домой.

MARGARITAE SORORI¹

A late lark twitters from the quiet skies:
And from the west,
Where the sun, his day's work ended,
Lingers as in content,
There falls on the old, gray city
An influence luminous and serene,
A shining peace.

The smoke ascends
In a rosy-and-golden haze. The spires
Shine and are changed. In the valley
Shadows rise. The lark sings on. The sun,
Closing his benediction,
Sinks, and the darkening air
Thrills with a sense of the triumphing night –
Night with her train of stars
And her great gift of sleep.

So be my passing!
My task accomplish'd and the long day done,
My wages taken, and in my heart
Some late lark singing,
Let me be gather'd to the quiet west,
The sundown splendid and serene,
Death.

СЕСТРЕ МАРГАРИТЕ

Лишь дрозд щебечет в тишине небес:
На западе,
Где солнце, труд свершив дневной,
Как будто медлит,
Там на старый серый город
Нисходит он – лучистый, безмятежный
Сияющий покой.

Струится дым
В тумане золотом и розовом, а шпили
Сияют, изменив свой вид. В долине
Длиннее стали тени. Дрозд поёт. И солнце,
Своё благословенье завершая,
Спускается. И воздух потемневший
Дрожит в предчувствии: восторжествует ночь –
Ночь с вереницей звёзд
И щедрым даром – сном.

Пусть я уйду!
Мой долг исполнен, кончен длинный день,
Мой труд оплачен, и какой-то дрозд
Один щебечет в моём сердце. В путь
На тихий запад дайте мне собраться.
Закат красив и безмятежен.
Смерть.
___
¹ Margaritae Sorori (лат.) – Сестре Маргарите. Стихотворение написано в Королевской больнице Эдинбурга, и, предположительно, обращено к Святой Маргарите Шотландской (1045-1093). Маргарита, королева Шотландии, была признана первой шотландской святой (историки предполагают, что она была внучкой Ярослава Мудрого). Она покровительствовала больным, и сама в последние годы жизни была прикована к постели.
* Маргаритой У. Хенли назвал свою единственную, рано умершую дочь (1888-1894). Она стала прототипом девочки Венди в книге Д.М. Барри «Питер Пэн».
* Это одно из первых английских стихотворений, написанных верлибром.