ТИНА АРСЕНЬЕВА

БАЛЛАДЫ

СОЧЕЛЬНИК

1.

Клянусь Вам твердью гробовой доски,
Что страсть моя – шить бисером по шёлку,
Что ту же робость кажут угольки,
Зардевшись сквозь каминную решётку.

Гашу их, бросив вымокший венок,
В знак чести, что к любви однажды вхожа.
Клянусь, та шкура, что у Ваших ног,
Честней престола и вернее ложа.

Покинутое зеркало, и скрип
Ночных дерев, и тление сандала…
А днём лицо моё, как манускрипт,
Который ночью на столе видала.

Чуть свет войду я в спящий городок;
Соборный шпиль покажется мне сирым.
Но ангел мне шепнёт латынью строк,
Что он с моим беседовал вампиром.

2.

А когда я тебе прискучу
Простотою своею – так
Отягчает снежинка тучу,
А слепца веселит пятак, –

Ты не дашь рокового знака,
Пребывая в горних мирах
Древних книг твоих, – и, однако,
Я в ладонях почую прах,

В сердце – страх. Поспешу к собору,
Осторожно сниму засов,
Отгоняя молитвой свору
Чёрных мыслей – голодных псов,

Слыша в воздухе рёвы боен, –
Гляну: там, где восход горит,
Отрешённый крылатый воин
С занесённым мечом парит.

3.

Сегодня сговорились бесы,
И тьма настала до поры;
Паломники под звуки мессы
Зажгли тревожные костры.

Почти у самого портала
Остановили Вы коня;
Из драгоценного металла
Была возложена броня

На образ Девы: преклоненья
Пред чистотой – роскошный дар.
А я, сквозь пелену волненья,
Сквозь трепет огоньков и жар

Костров – гляжу: там в сене жёсток
Настил; там бесконечна ночь;
Там, в зябкой лжи небесных блёсток,
Родит Спасителя подросток –
И впредь ничем ей не помочь.

4.

Как быть с упорной ученицей,
Прилипчивой и злой:
Опять заложена страница
Эротовой стрелой!..

Виском к виску, – в час сокровенный,
Срываясь, как в галоп,
Над книгой боговдохновенной
Всё норовит – лоб в лоб!

И беспокойными глазами
Всё рыщет между строк,
Вдруг вдохновенными низами
Вещая, как пророк.

И взор, исполненный горенья,
О чём-то молит вновь…
Как быть, когда в ней нет смиренья,
А есть – одна любовь?..

5.

Глядит зима сквозь мокрые ресницы
На царствие своё:
Как на останках осени-царицы
Пирует вороньё.

А я линялой шалью грею плечи
В ознобе Рождества,
И в комнатах моих трепещут свечи,
Как жёлтая листва.

Но в сумраке глаза мои дичинкой
Пусть не пугают Вас:
Пирог румяный с яблочной начинкой
Любой отводит сглаз.

Дарить сегодня – Божье повеленье!
Итак – вина глоток, –
Гранатовые чётки: наставленье
Молитве, – и платок.

Намёк – на счастье уроните чашу! –
Под стать хоть королю.
Вот Вам обет: свой грех и слабость Вашу
Прилежно замолю.

Да что подарки, – суета мужская, –
И где Вам знать, мудрец,
Что маленькая ведьма городская
Упрячет в свой ларец.

6.

Ах, душа моя ныне,
Как огонь, весела,
Чтоб нетленной святыне
Догореть в ней дотла!

По сосновому лесу
На седьмую версту
Выйду, сдёрну завесу
И впущу пустоту

В сердце. Небо просторно –
Может быть, на беду.
На четыре на стороны
Я поклоны кладу.

На полынную, тминную
Землю – горсткой монет –
Ссыплю горстку каминную:
Дом, где нас уже нет.

Помяните же крестницу,
Эта память легка:
По верёвочной лестнице –
Босиком – в облака!

7.

Должно быть, полночь; ибо ветер смолк,
И твёрже стали губы, очи суше,
И стало слышно, как витают души,
Взыскующие с мира давний долг.

Мне прошлой ночью слышалось: «Пора!», –
А там, где, как вещали небылицы,
Пылает сердце, – там сквозит дыра;
Порою сквозь неё летают птицы.

Так не сумеют яд или кинжал.
Итак, на зов последовать готова.
Мне, слава Богу, мир не задолжал –
Ни злого, ни смешного, ни святого.

Дай мир душе. Мир. То есть – города
И веси; лики, лица и личины.
Опять взойдёт над городом звезда…
Вот только б не заплакать без причины.

РЕТРО-НОКТЮРНЫ

1.

Пронзительных стрижей скользящий крылопад
И чей-то смех внизу на остановке.
В синеющем окне воздушный акробат
Качается на тоненькой страховке:

Снуёт циркач-урод, тяжёлый крестовик,
Заткав окно страховочною сеткой.
Почтовый ящик пуст. Чернея, вечер сник.
В нём желтизны прямоугольник едкий,

Где, намертво вцепившись в свой канат,
Застыл неутомимый акробат.

2.

И тусклая тоска огней в слепом тумане
За шторою ночной.
И прямо у виска, в мятущейся мембране,
Далёкий голос твой:

Всплывёт – и пропадёт, – и загудит пространство, –
И вновь слышны едва –
Какой-то главной лжи лоскутное убранство –
Весёлые слова.

Свидетель-небосвод внимает суесловью,
Стеля версту к версте.
Ты, любящий меня неназванной любовью,
Смолкаешь в пустоте.

Мы добрые друзья, и всё у нас в порядке.
Вновь тихо и темно.
Сокрывшись в пустоте, вдвоём играем в прятки,
Но с чем, сказать грешно.

3.

В ночной квартире, в тихом свете бра,
Под фотокопией цветаевской улыбки,
Старинный спор – о сути зла, добра;
Как на ладони, ближнего ошибки
Ясны разумному в уютном свете бра.

И всевозможных классиков гора,
Которую премудрый одолеет;
И мысль неуспокоенная реет,
Как на одной струне, исчадье скрипки,
Пассаж, толпу разящий наповал.

Она: «Трагизм», – а я ей: «Карнавал».

Ох, поздно. Мне домой идти пора.
Она запрёт за мной входные двери
И кран откроет, тишине не веря,
И звякнет ложка ноткой серебра…

День кончен, перевёрнута страница.
И будет мысль о стены долго биться
В ночной квартире, в тихом свете бра.

4.

Став с разбегу, вслушайся скорей,
Горожанин, – вот твоё спасенье:
Белое крещендо фонарей
В горьковатом сумраке осеннем.

Рухнула незримая стена,
В пустоту обвалом убегая;
Над раскрытой бездною луна
Взмыла, ослепительно нагая.

Башенки в прозрачной пустоте
Замерли в почётном карауле;
Фонари-соперники, и те
Перед ней стальные шеи гнули.

И в такую оторопь ввела,
И такой беспамятно-нетленной
Предстоит луна, белым-бела,
Настежь распахнувшейся Вселенной.

В средоточье лунного огня
Мир всё чище, проще, невесомей.
Я стою и вижу: нет меня, –
Сквозь меня к луне уходят сонмы.