АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

«Я БУДУ, НО НИ СЛОВА НЕ СКАЖУ»
(Любовь Колесник, Музыка и мазут (стихотворения). –
М.; С-Пб, издательство «Пальмира», серия «Пальмира-поэзия», 2020. – 128 с.)

Скажу сразу, что уровень книги Любови Колесник достаточно высок. В её лирике ощущается огромный потенциал. «Музыка и мазут» – на моей памяти одна из лучших книг «условно молодых» поэтов за последние годы. Вопросы вызывает разве что компоновка материала. Мне показалось, что книга автором не выстроена, а стихи просто накиданы как попало в общую корзину. Наверное, всё это было бы не так уж и важно, если бы в книге Любови не было прекрасных, глубоких, пронзительных стихов. Она не боится говорить о жизни и смерти, о Боге и выборе пути. И говорит об этом по-настоящему, ей хватает и души, и голоса, и таланта.

В шесть часов проснуться от озноба
и смотреть на электрод утра.
Господи, зачем ты сделал, чтобы
вместо сердца у меня дыра
чёрная, горелая, сквозная,
пустотою полная, была?
В мир оттуда смотрит неземная,
мраком багровеющая мгла…
Холодно. Бессильем сводит руки
и как будто отняты слова.
Поднимаюсь. Надеваю брюки.
Кофе ждёт глумная голова.
Господи! Зачем ты это сделал?
Кофе выпит, но меня знобит,
Залит серым и немного белым
из окна индустриальный вид,
Где-то там за серым скрыты звёзды,
и оттуда: «Не сходи с ума.
Я тебя из праха взял и создал,
всё испортить ты смогла сама».

Важно, что речь поэта часто идёт от первого лица, это своего рода духовный дневник. Новая книга называется «Музыка и мазут». Красиво и музыкально, классически сопрягая далёкие по смыслу, но близкие по звучанию слова. Тверь, Торжок, Ржев, Старица – топонимика Тверской области широко представлена в стихах Колесник. И сама она словно вписана в анналы этого края. Зарисовки часто завершаются у поэта кодой такого эмоционального накала, что кажется, будто всё стихотворение писалось именно для такой резкой развязки, «вопроса ребром». Например: «Что ты смотришь, век с запавшим веком, / что ты вечно смотришь на меня?». Причём это именно вопрос (то же самое в «Старике с корзиной»: «Как не бояться невыносимое нести?»). Любовь Колесник может сильно не переживать по поводу премий на конкурсах поэзии. Она уже вошла в антологию русской поэзии вот этим стихотворением:

Я буду снова. Как-нибудь потом.
Я буду. Завтра или послезавтра,
родившись снегом, деревом, котом,
весенним ветром, заревом, базальтом –
я буду, но ни слова не скажу,
не напишу, и буквы все забуду.
Я семечко, летящее в межу,
смиренно покорившееся чуду.
Я то, что не записано в тетрадь,
не издано, не проклято, не стёрто.
(Не существует – незачем стирать).
Я тонкая трепещущая хорда,
протянутая с неба до земли –
я и была такой, но кто б заметил…
Смотрите, в расцветающей дали
я снова есть.
Я облако.
Я ветер.

У стихов Любови появились поклонники среди бомонда. Газеты пишут, что она – любимый автор рокера Константина Кинчева. Лирика Колесник разнообразна и многопланова, однако, лучшие стихи в книге «Музыка и мазут» – на мой взгляд, не о любви, а о смерти. Поэт как-то по-особенному, тонко, остро чувствует эту тему.

багетом взятая каверна
люд протекающий гудит
Шаляпин в роли Олоферна
глазами страшными глядит

багряна киноварью чаша
в которой морок или мед
но жизнь его не настояща
и он взаправду не умрёт

а ты умрёшь а ты взаправду
и привыкаешь потому
по галерее как по аду
брести не зная почему

смотри как страшно одесную
смертельнейшей из вечных див
уже идёт из Ветилуи
твоя красавица Юдифь

Здесь, в сущности, Любовь Колесник использует тему из пастернаковского «Гамлета». Но это тот случай, когда перепеть классика не зазорно. Тема – вечная, можно даже не читать Бориса Леонидовича. Герои пьес и стихотворений существуют в идеальном мире. Гамлет на сцене умирает, а актёр, играющий Гамлета – нет. Однако Гамлет как герой пьесы не умирает, его будут играть и через сто лет. А вот человек, актёр – знает, что точно умрёт. «Пусть даже как поэт я не умру, зато как человек я умираю», – писал об этом Георгий Иванов. А вот ещё одно стихотворение о смерти, сразившее меня великолепным сарказмом.

Юра, мы все поехали, зря ты на нас махнул
не двоепёрстно, рабоче-крестьянски, горстью.
Тебе хорошо, ты умер, а мы тут коптим страну
одну шестую – шестёрки, шестерни, гвозди.
На нас забивают, чтоб нас забивать в гробы –
ты видел, горы лысеют, леса редеют.
Юра, мы рассчитаны на если бы да кабы,
на работу за хлеб и радение за идею.
Ум, честь и совесть горят в голубом газу,
вот она, гибель, весомая, налитая –
ясно, как то, что врёт на голубом глазу
девка из телика, стонущая: «Улетаю!»
Юра, ты правда видел – нет же там никого?
Юра, ты должен знать, тебя тоже, по сути, нету!
Но почему так погано, страшно так – отчего?
Юр, у тебя там блат. Попроси тормознуть планету.

Хороша и «Змеиная голова». Словно бы страшный сон героине приснился… Мы видим, что Любовь Колесник – поэт самого широкого профиля. Так что, пожалуйста, не обзывайте её «урбанистом»! Колесник – это кудесник слова.

Вот сумеречный сад, в котором выть да пить.
Клубника зелена и начинает гнить –
не отцвела ещё, не вызреет уже,
ботва, как мёртвый чёрт, валяется в меже.
Волхвы и мудрецы городят огород,
и ягодной гнильцы зевками просит рот.
Князь по полю идёт по конским черепам,
сообразив на трёх подземных черепах.
Клюка лежит в руке змеиной головой,
и гадина глядит на долгий водопой.
Исхожена в реке туманная вода,
и чередой враги вплывают в никогда.
Одетая в забудь садовница с серпом
распарывает грудь и тянет красный ком.
Течёт клубничный сок, бурея на руках.
И я ложусь молчать
по горлышко в стихах.

Особенно ценным в новой книге поэта мне представляется социальный нерв. «Моя задача, как я её вижу, – говорит Любовь Колесник, – через земные приметы выразить какие-то высокие вещи». Инструментарий и богатство языка позволяют Любови Колесник писать обо всём на свете. «Несчитанные, без причины, / Без окончаний и начал, / Мы всё ещё звучаньем мчимы, / Подвластны гаечным ключам». Звучная аллитерация на «ч» впечатляет! В стихах, вошедших в новую книгу, много переплавленного в строки страдания и сострадания, и в этом плане Колесник продолжает «некрасовско-блоковско-евтушенковское» направление отечественной поэзии. Среди эстетически близких ей поэтов, пожалуй, рискну назвать Марию Ватутину.

Любовь Колесник убедительна в своей бескомпромиссности. Мне нравится, как выставлен у неё кинорежиссёр и политолог Никита Михалков. Несмотря на постоянные апелляции Михалкова к вере, я убеждён, что несёт его именно «сатана», в широком смысле слова. Человек одержим бесом, а вещает другим про Бога. И это настораживает.

Продолжайте движение прямо
через двести и через пятьсот.
Маму моет сияющий Рама –
чисто вымоет, но не спасёт.
Маргариновый мой, говоримый!
Я других земляничных полей,
где летят над людьми херувимы
гореглазых монголов смуглей.
Где слова не сдаются без боя
и, покуда никто не умрёт,
глядя в белое и голубое,
продолжайте движенье вперёд –
вслед за мной, кто горяч и подкован
и взрывает поля и леса,
где несёт сатана Михалкова
в багровеющие небеса.

Это стихотворение напомнило мне блоковское «О, я хочу безумно жить!». В нём звучит героическое устремление вперёд, навстречу жизни. Как говорится, делай, что должен, и будь что будет. У Любови Колесник есть всё, чтобы стать голосом эпохи. Книга «Музыка и мазут» только подтвердила: за творчеством этого автора нужно следить. В книге высока плотность текстов журнального уровня. Стихи цепляют и не оставляют равнодушным. «Вы все во мне живёте, ненаходимые ключи», – говорит поэт. «Ненаходимые ключи» – это и есть, в сущности, поэзия».

Детство покидает тебя, когда
умирает первый твой хомячок.
По лицу протекает огонь-вода,
изучаешь пальцем пустой бочок:
вроде всё, как надо – и шерсть, и плоть;
осязаемо, и он как будто спит,
ставший легче на чуточку… и Господь
его гладит невидимо и молчит,
и тебе показывает: смотри,
Я так сделал, это зовётся жизнь…
Ты киваешь молча. В глазах горит.
Детства больше нет.
А теперь держись.