ИЛОНА МИРОНОВА

ЗАБЕЖАТЬ НА СЕКУНДУ

***

И когда мы меняем юности домино
На краплёную карту зрелых амбулаторий,
То свобода, кажется, создана для того,
Чтоб курить в одиночестве.
                                   Знаешь, а те, кто в море,
Обязательно вёсла будут сушить. Кронштадт
Моего межсезонья слишком похож на берег.
Я гребу, я стараюсь. Только прибоя мат
Отвлекает от паники. Вместо ночных истерик
Получается осень.
                                   Тут же, смотри, зонты.
Впрочем, знаешь, зонтам не хочется в парашюты.
Мы ещё не пророки, точно уже коты,
Те, что трутся у сердца в полночь.
                                   Стою, машу там
Беспризорным ветрам и вижу, как рукава
Обнимают немое сердце. Тоска снаружи.
Ты беги без оглядки завтра (ну, какова!).
Бью наотмашь, молюсь в подушку и без оружия
Погибаю.
             А в несвободах густой травы
Заживёт тишина. Накроется перспектива.
На земле спят солдаты часто, а кто-то – в.
То войны котлованы, милый, но мы-то живы.
За собою следов не видно. И без вестей
Нам стоять в душевых кабинах с немытой шеей.
Непременно пусть будет дочка. Спасай детей,
Тех, что жмутся щекой к сюжету в чужих траншеях.
Это небо забыло спрятаться.
                                   Воротник
Помогает тебе укрыться в моём романе.
И в каком ты окопе, милый, в какой там ржи?
Я письмом треугольным сплю у тебя в кармане…

ПЛАТЬЕ

мы никогда не станем теми, кого разлучили.
первую половину жизни
я искала причины
тебя встретить,
а после – всё это запомнить.
и какая разница, у кого из нас дети,
а у кого – море,
главное, что мы чуточку внутрь,
если читать это слева направо.
Пусть даже
житейская утварь танцует чешками
в театре малом.
видел бы ты эти танцы.
а помнишь, этот
отчаянный юноша из Гаскони
по всем каналам искал подвески,
заслуженный кавалер,
а я как платье Констанции,
может и простовато, но точно тебе в размер.

***

Нет, не скучаю. Тупо скулю отчаяньем!
Можешь не верить, выдохнуть и заснуть,
но, подавившись красной строки молчанием,
шарит по венам шариков мелких ртуть.
Ночь в позвоночник! Грустью выходят фокусы
и прорастают сквозь лихорадь лавин.
Что мне признанье кем-то согретых крокусов,
вспудрить бы в зиму рифм твоих кокаин.
Боль безутешно вилы в живот – и плавали!
Нет, я не вою, что ты, при чём тут вой.
Знаешь, а я ведь гордо шагаю, плавно ли,
только одно ведь – искренне за тобой.
Хочешь, я буду сниться витринам города
и отражать всю преданность наших тел.
Я закушу безвыходность краем ворота
белой шинели с надписью «на отстрел».
Нам бы с тобою сердце травить венчанием
или на крайний – хортицей без вины.
Я не скучаю? Тупо саднит отчаянье
где-то в районе выброшенной луны.

***

я не знаю, насколько прав был воздушный шар,
доверяя его губам и объёму лёгких.
не взлететь, а катиться пропадом в перегар
горизонта, где память сыплет им счастья крохи.
он давно перестал смущаться отважных львиц,
даже больше – он жил добычею браконьера.
не стрелять бы ему в предсердия белых птиц,
ну какого он лезет в китель за револьвером.
он простил ей давно безмолвие городов,
тех, что мнут и плюются болью без покаянья.

для чего ему эта спелость и цвет плодов,
если пахнет пивными пробками расстоянье.
пешеходно бродить по нервам, ускорив шаг.
добежать до обрыва первым – и полетели!
кто б из них ни пытался выбросить белый флаг,
всё одно – воскресенье сморщится в понедельник.
он наступит себе на горло, она – на тень.
остановки не станут поводом для маршрутки.
да, не важно кого купили в базарный день
эти рифмы… они по-прежнему – проститутки.
она хочет снимать перчатки, а он – кино,
забежать на секунду в сердце, а там – по делу.
если было зачем-то встретиться им дано,
сделай так, чтобы он не выл от тоски по телу.

***

Да, собственно, что тут, просто опять зима.
У Вас вроде тоже – в город выходят шубы.
Вы знаете, барин, я оттого нема,
Что холодно как-то, если вы врёте в губы.
Была бы умнее – утром ушла бы в порт,
Так нет же, дышу в ладони, пытаюсь выжить.
Зима никогда наотмашь, всегда – в упор.
Хотите, мы поменяем стихи на лыжи?
Зачем нам спасаться? Ищут совсем не нас.
И вовсе не минус, просто остыл наш кофе.
Вы, барин, не поняли, я не прошусь анфас,
Снимите хотя бы на память озябший профиль.
Дышите мне в ухо, вам не хватает той,
Чьё имя скрипят по снегу чужие шины.
Когда вы там спите мало, но не со мной,
Тут кот мой рычит и пялится на снежины.