ЕВГЕНИЯ ДЖЕН БАРАНОВА

ЗВЁЗДОЧКИ НА МЕТАФОРАХ

И ЛЕТЯТ ГОЛОСА

И летят голоса, что птицы с твоих карнизов.
Мир суров, как Суворов.
Как Пушкин на полотне.
Не печалься, котёнок,
ты тоже не будешь издан,
потому что героев – не издают вдвойне.

Потому что герои – плывут и плывут наружу,
как вексель под жабрами скапливая века.
И если ты
– болен
– жалок
– смешон
– не нужен
то в этом есть скрытый смысл.
Наверняка.

Он спрятан на дереве, в море, под облаками.
Его стережет Горыныч, друзья, ОМОН.
Тебя наградят – не справками, так венками.
Тебя наградят – коронами из ворон.

И будешь ты свят.
Оэкранен самим Сизифом.
И будешь ты – рекламировать кофе.чай.
Когда ты уйдёшь,
тебя тоже испортят мифом.
Не думай. Не кайся. Не сплетничай. Не прощай.

***

Скажи только то, что обязан сказать.
Иначе – не говори.
Я вижу, как в небе горят поезда
и день у грозы болит.

Я слышу мотор и движения в нём.
Над станцией – птичий рай.
Мы все – улыбаемся, зреем, живём.
Не нужно. Не продолжай.

Часы.
Остановка.
Реальности грим.
Ответы – зашиты внутри.
И если ты кем-то до горя любим,
не стоит, не говори.

BRIC-A-BRAC

То ли Vogue, то ли век.
Упадём, упадём
на резиновый снег
под холодным огнём.

Зажимая в руках
неотбеленный холст,
мы увидим, что страх –
это то, что сбылось.

Мы запомним лишь тех,
кто летать обречёт.
То ли бог, то ли смех,
то ли пули расчёт.

Пустяки. Перебой.
Утомляет слегка.
То любовь, то люголь,
то на горле строка.

***

И мой браслет,
и слёз собачьих блеск,
и осени божественная лажа.
Звони.
Звени.
Я уношу свой крест,
как тайну неглубокого корсажа.

Звони-звени!
Оливки.
Фонари.
«Всё по 15».
Барышни в балетках.

Когда уйдут все наши корабли,
на океан наклеят этикетки.

И разольют мой город по холмам,
по пузырькам для моложавых пальцев.
Когда уйдут все наши…
Океан
подыскивает новых постояльцев.

ПОСВЯЩЕНИЕ ЛЬВОВУ

И чёрный зверь чужой природы
тянул назад.
Я говорила с небосводом:
была гроза.

Хотелось мылом мыть брусчатку
(was maiden of).
Мой лев, мой Львов, моя тетрадка
и семь веков.

Мои епископы, аллеи –
глоток вина.
От вечности заиндевели
их имена.

Хотелось вытоптать украдкой
столетий мох.
Мой Львов, мой лев, моя загадка,
мой герр Мазох!

***

Поезда. Поездам. В поездах.
Я скольжу, как молекулы Данте.
Как скрещённость отравленных шпаг,
как единственный дар дилетанта.

Я увидела сорок земель.
Ещё сорок застыли в исподнем.
Если жить, почему не теперь?
Если плыть, почему не сегодня?

Поездам. В поездах. Поезда.
Проводница в измятой толстовке.
Если рельсы – всё та же вода,
я всего лишь бумажная лодка.

ОN THE ROAD

От расставания до встречи
лишь расстояния скользят.
Любой маршрут бесчеловечен,
как сорок тысяч октябрят.

Любой маршрут несовершенен,
как исключительный глагол.
Ключи. Рюкзак. Такси. Есенин.
Билет. Журналы. Светофор.

Молчать – прощать.
Меняться – плакать.
Внутри, внутри, а не во вне.
Очаровательная слякоть
очаровательна вдвойне.

Пережидать звонков досаду,
воспоминаний гарнизон.
От «не пущу» до «очень надо».
Вокзал. Дыхание. Вагон.

ДОЖДИ!

Завтра будут дожди и дожди
и на кошках простывшие блохи.
Если долго куда-то идти,
то приходишь к началу эпохи.

Если долго рассматривать дверь,
всё равно не пойдёшь на прогулку.
Телефон, как прирученный зверь,
вытирает хвостом штукатурку.

Тянет лапу рекламный медведь.
Вот и август пройдёт. И полгода.
Ничего никому не хотеть,
кроме чаю и новой погоды.

Догорает – последний фитиль,
добивает – последнее слово.
А поэзия, как ни крути, –
только дудочка для крысолова.

ХЕМИНГУЭЙ

А я нашла Хемингуэя
в одном донбасском городке.
Он не любил духи, коктейли
и флирта долгое пике.
За неимением другого
играл, конечно, в world of tanks.
А мир искал дворами слово,
определяя трезвых нас.
А мир был честен и отчаян.
И предсказуем – вопреки.
От тишины горела тайна
и догорали мотыльки.
От тишины сквозили чувства,
как дверь бюджетного жилья.
Луганск. Развалины. Искусство.
И никакого бытия.

ЗВЁЗДОЧКИ НА МЕТАФОРАХ

Я открываю почту, я вижу сплав.
Ни слова, ни вздоха –
лишь звёздочки да метафоры.
Долгий сентябрь,
скверы дождём взломав,
проводит тебя по кругу библейским пахарем.

Проводит тебя по слухам, по пустякам.
Вяжет крючком.
Заставляет болеть больницами.
Что остаётся?
Разве что пить бальзам.
Скрещивать пальцы –
ждать ли,
прощать,
жениться ли.

От ожидания света почти темно.
Чего только не было…
Lucy ушла с алмазами.
Я открываю почту,
я вижу дно
и понимаю, что нечего пересказывать.