ЕЛЕНА ДОРОФИЕВСКАЯ
Вышгород

ТЫ ДОЖИВЁШЬ ДО ДЕВЯНОСТА…

Ты доживёшь до девяноста, я приду
акации ломать в твоём саду,
жечь травы, чабрецам срывать меха…
У бога время в вечных должниках –
медвяный вечер будет лить гречишный свет
в твоих морщин тиснённые узоры…
Нет в памяти провалов – есть зазоры,
и, умещая в них и миг, и век,
ты станешь пуговку трепать на рукаве,
пока не обнаружишь, что разорван,
как ниточка, и сам… Вскипит гроза,
и, если слёз не спрячешь – прячь глаза,
…и громыхнут ругательства, и стёкла
на окнах звякнут, маятник дамоклов
обяжет стрелки ринуться назад –
на запад, в западню, и на авось –
в сегодня, что уже оборвалось.

СОЛНЦЕ НА ПРИЧАЛЕ

Как идёт тебе это солнце, выползающее на причал,
всё к лицу – и сомнение пастора, и сознательность палача,
так пришла к тебе я, чуть живое своё избранничество волоча –
голос создан тобою, словом твоим зачат.
Так держи же меня под рукой, чтоб выглядывала из-за плеча,
будто смятый значок параграфа, тоненькая свеча.
Ну какой же я, к черту, светоч, какой из меня очаг?
Если этот огонь убивает – лучше бы зачах.

И молчу, обращаясь к солнцу ли, к тебе я,
а большущее небо прозрачное битый час
непрощающе и расточительно голубеет.

НОЧЬ ПО РЕКЕ КОЧУЕТ…

Ночь по реке кочует.
Иди сюда,
избегая потока назойливых жёлтых фар.
Тонкая заболоченная слюда
сдержит, волнуясь, любой световой удар.
…два гудка – две шестнадцатых – к черту бемоли – фа –
и река подбирается к горлу.
И вдруг вода
отделяет тебя – от города – плоть – от гор,
обирает, как самозванца бездушный вор.
Смерть чужая – такая же, как твоя,
и любовь-не-любовь – такая же, как твоя.
Всё решают на небесах – почти произносят да,
но сворачивают разговор.

КОГДА ИЗ МАКОВКИ ПРОСЫПЛЕТСЯ ЗЕРНО…

Когда из маковки просыплется зерно
на дно тумана,
ты услышишь всплеск.
И коротко вздохнёт сосновый лес,
и лесу станет страшно и темно,
и странно.

Здесь высокая трава…
Какая тишь здесь – вещая, пустая:
вот наберёшь тумана в рукава,
а через час, гляди, рукав растаял.
Туман – твой спутник, пастырь и двойник,
теряй в корчах изношенные кеды,
касайся мхов, – лови его, исследуй
пока не растворился и не сник…

Во время вод и ступ
слепые звёзды катятся на стук,
ломаются о розовые чаши,
сосновые бессонницы растут
из влажной хвои в непролазной чаще.
Так, босиком,
неверная жена,
иди по травам, сбрасывая схиму:
покрыты манной, трутся жернова
несовместимых…

………………….полночь у костра,
где в котелке заварен крепкий страх,
кипит вода и вертится душица,
а рядом, в капле клеверной росы,
хлеб увеличен, и овечий сыр
безликой бледности перед огнём стыдится.

Пусть не хватает воздуха и рук,
пускай с лихвой молчания и дыма,
туманом не объята –
об-хо-ди-ма
вокруг.

О БЕРЕГАХ

давай поговорим о берегах,
которые не будут нам по вере:
там жёлтый вечер и лиловый вереск,
и старые ботинки на ногах…

…а завтра в каждом городе чума,
короста, лепрозории и танки.
глядит сквозь линзу трёхлитровой банки
кудесник и злодей аллан чумак.
и липнут пальцы к буквам да тире –
над горизонтом солнце в белой марле.
наш карантин куда похуже травли:
я не права, скажи мне,
ты не прав ли,
что к черту бьётся древняя тарель,
кромсая горизонт?
ага, ага…
давай молчать об этих берегах.