ЕЛЕНА РОСОВСКАЯ

НЕБЕСНАЯ КАНЦЕЛЯРИЯ

ПРОВОКАЦИЯ

ангелы в чём-то почти как птицы,
смотрят с небес на простых прохожих.
сложно прохожим в земле топиться,
нам бы летать, да не вышли рожей.

хочется сразу: к столу и «манны»,
даром, что глина вокруг родная.
в небо стрелой, а на землю камнем –
строем, а лучше, конечно, стаей.

ангелы выклюют нас из глины,
выпишут справку – летать не годен!
шлёпнут печать на больные спины
и зачирикают о погоде.

АЛИСЕ НАПУТСТВИЕ В ДАЛЬНЮЮ ДОРОГУ

Береги себя, Алиса, прощай,
Будь сильна в борьбе с собой и со злом.
Принимай лекарство, не принимай
Близко к сердцу ни волков, ни ослов,
Ни угодников чеширских. Ни-ни!
От улыбок их пойдёшь по рукам,
Если сможешь, то сама улыбнись.
Береги себя, Алиса, пока…
Ты пока – пока – покатишься вниз,
Где количество бездомных Алис
На квадратный сантиметр потолка,
От небесного пупка до пупка
Чернозёма, так и тянется ввысь.
Береги себя, Алиса, беги,
Сохраняя имена и дома,
Где лежат твои родные враги,
Где друзья чужие сходят с ума,
Где количество крестов и могил
заполняет чернозём, «черно ил»,
плоть от плоти в закрома – в закрома…
Береги себя, Алиса, лети
через север под «кусток», на Восток,
оставляя за собой серпантин
из обстрелов и костлявых мостов.
мимо армий и купцов травести.
Береги себя, Алиса, лети…
там сойдутся всё земные пути,
там Господь целует небо в висок.

ВСЁ ПОВТОРЯЕТСЯ

всё повторяется, друзья идут к друзьям,
под абажуром бредит лампа первым снегом.
и окна, медленно вальсируя, скользят
по гладкой стенке под надёжной крышей неба.
всё произносится вполголоса, всерьёз,
без веры в лучшее, а лучшее так близко.
и как натянутая нить – земная ось
в кулак сжимается у солнечного диска.
всё переводится в пространство – где-нибудь,
когда-нибудь, зачем-нибудь, и будь как будто.
друзья выходят на орбиту – в добрый путь.
всё повторяется: и сны, и снег под утро.

УТЕШИТЕЛЬНОЕ

Когда ураган разнесёт мой последний шалаш
И старый сосед алкоголик забьётся в петле.
Когда Лао-Цзы посетит в первый раз Эрмитаж
И с неба сойдёт темнокожий десантник – атлет

У самого синего моря я сяду одна.
И буду барашков считать и белугой реветь.
И буду смотреть. Как выходит из моря монах.
И море у ног превращается в алую твердь.

Весёлые эльфы со дна поднимают дома.
И фавны вприпрыжку несутся по жирным полям.
Когда мой последний шалаш уничтожит туман
И ангелы божьи – земные часы обнулят,

Над твердью морской, погружённой в предутренний сон,
Как символ последней надежды взойдёт Авалон.

КУДА УХОДЯТ АНГЕЛЫ

Куда уходят ангелы потом,
Когда небесный путь уже окончен,
И день вселенский у чужих обочин,
Глаза закрыв, прощается с огнём?
Приходит сон, легки шаги у ночи.
Мы засыпаем, и друг к другу льнём.

Погаснет свет, оплачен каждый шаг
Ночных иллюзий. Вот она свобода!
Сложнее ждать и верить с каждым годом.
И мы на сонном небе ищем знак,
Где тень от крыльев ангельских у входа
На миг застыла… и ушла во мрак.

Пойду искать. Спрошу отцов святых:
– Там у обочин, знаю, дверь открыта.
– Но что за ней? От скита и до скита
Молчат отцы, и ветреный порыв
Ласкает спины монастырским плитам,
И что-то шепчет, голову склонив.

Пока земля лишь грезит наяву,
Дверные петли смажет утро солнцем.
И новый путь у ангелов начнётся.
От крыльев тень на первую траву
Привычно ляжет, и трава проснётся.
И скажет мир за дверью: я живу!

СОН С СУББОТЫ НА ВОСКРЕСЕНЬЕ

Я, mon ami, не талантлива, я больна,
странный диагноз – вселенные в голове.
Все говорят, что вселенная есть одна,
а у меня, представляешь, их целых две.
А у меня пластилиново-липкий мозг,
левый зрачок – белоснежен, а правый – чёрт.
Я выхожу на прогулку в великий пост,
а возвращаюсь, и кран во дворе течёт.
Пью, прижимаясь лицом к неживой воде,
мне бы живую, но где её, Боже, взять?
Левый зрачок провожает домой людей,
правый зрачок поворачивается вспять.
В каждой вселенной метут до утра полы,
И разливают моря до краёв впрок.
Мне бы туда, mon ami, долететь – доплыть,
Там где живая вода и живой Бог.

ЗЕМЛЯНАЯ ГРУША

знаешь, а здесь ничего и не будет меняться
все мы летим, а верней пролетаем со свистом.
может к добру перемножить известные числа
и написать результат, как обычно с абзаца.
лишь бы остаться при этом здоровым и чистым.
если быть честным, хотелось бы просто остаться

пусть на щите и поверженным, только бы сразу
в маленьком домике, в центре какого-то леса,
можно без стен, на землице, готов под навесом.
главное то, что живые в блаженном маразме
больше не чувствуют боли, устойчивы к стрессам,
к бурям магнитным и лунным причудливым фазам.

вспомни-ка, люди умели летать, нет…не надо…
станется с нас и полётов и всяких свершений
дёргает ниточки гордый упитанный гений
пляшет смешной муравей и послушное стадо
смелых и сильных во всю протирает колени
вниз – это мазо, а вверх – это верное садо

знаешь, а я наблюдательным стал до психоза:
помню все даты от первой главы до последней.
здесь ничего не меняется, разве что «средних»
вывели в лидеры, правда, под сильным наркозом.
с новой строки вроде легче становится бредить,
время полётов прошло, что теперь? время ползать…

ПОЛЁТ

ты собираешь себя в кулачок,
все свои беды, победы, пропажи.
видишь, как сузился лунный зрачок
прямо над крышами многоэтажек.
видишь, как с крыши взлетает студент,
падает, прыгает, машет руками.
нет ничего невозможного, нет,
пьёшь валериану большими глотками.
в воздухе манна, меркурий, моржи,
зимние сказки – больные сиротки.
ты начинаешь считать этажи,
окна, людей с нестандартной походкой,
медленно складывать буквы в слова,
и выводить на бумаге узоры.
после бумагу отчаянно рвать,
пить валериану и спорить, и спорить
с кем-то невидимым в пятом углу,
в третьем, шестом, и две тысячи пятом.
кто этот спорщик, зануда и плут?
в лёгких твоих распускается вата
словно цветок и дыханье легко
через окно переходит к соседу.
ты собираешь себя на покой,
все свои азы и буки и веды.
трупик студента в дырявом белье,
ты пробираешься к трупику боком
видишь беднягу прибило к земле.
холодно, пусто, темно, одиноко.

РЕЦИДИВ

Ты улыбалась отражению в воде.
Я улыбался, продолжая отражаться.
Мы стали ближе на одну из эманаций,
когда не в силах отыскать такой предел,
Где отраженья начинают распадаться,
что сколько б в воду до безумья не глядел,
Видны лишь только очертанья наших тел,
видны лишь только отпечатки наших пальцев,
И состояние болезни и простраций.
Приходит время ощутить себя нигде.
На части суши есть твой дом, и ты сама.
Ты обозначена на карте просто точкой.
Не разглядеть, не отыскать, а если точно,
мы будем долго друг у друга отнимать
Немного жизни, осторожно и построчно,
и часть себя, и ожидание письма,
Как безделушку надоевшую – в карман,
и наше право быть не просто оболочкой,
А что останется, затем отправим почтой –
в одну попытку нисхождения с ума.
Не приходить, не говорить, из сотни «не»
какое «не» нас обнимает во спасенье?
Мы возрождаемся без права на движенье,
мы словно тени от безжизненных планет,
Такие серые бесформенные тени,
которым места нет на нашей стороне,
Им ни при жизни, ни при смерти места нет,
без твоего и моего сердцебиенья.
Я улыбаюсь снова нашим отраженьям.
Ты отраженьем возвращаешься ко мне…

СНЕГ

Снег выходит из берегов, снег вползает в мою квартиру,
Замирает мой старый кот, замирает сама жизнь.
И по краешкам облаков, ходим мы со своим миром,
И глядим облакам в рот, а потом далеко вниз.
Там внизу тоже есть снег, и дома, и в домах ходят
Зажигающие свет и глотающие огни.
Только смотрят они вверх, только кажется им, вроде
Никого кроме них нет, и никто не придёт к ним…