ИЛЬЯ РЕЙДЕРМАН

МИР ПЕРЕПОЛНЕН СЛОВАМИ

***

Мир переполнен словами.
Средь вакханалии слов –
кто же в общении с нами
что-то услышать готов?
Слово – яйцо, но вытек
смысл из него – желток.
Вот и жуёт политик
жвачку газетных строк.
Зря вырубают рощи,
в текст превращают мир.
Не выходи на площадь
и не кричи в эфир!
Произнесённое нами –
речью стало чужой?
Ибо затопчут ногами
то, что сказалось душой.
Мир переполнен словами.
Как же сказаться – до дна?
Мысли неяркое пламя,
внемлющая тишина…
Искреннее (в нём искра?)
слово – летит в пустоту.
Мы не услышали? – быстро
гаснет оно на лету.
Сказанное украдкой
тихо, в беседе краткой.
Может, его доверишь
только тому, кому веришь.
Что не усилено матом,
не вываляно в грязи.
Тихо – тому, кто рядом.
Молча – тому, кто вблизи.

***

Я широко раскинул сети,
я тьму журналов пролистал,
я мыслям всем внимал на свете,
и – удивляться перестал.
Слова, что вне родной стихии,
где жили, рыбами скользя…
Страницы шелестят сухие,
и нам судить уже нельзя
о жизни, что могла сказаться,
что шевелилась на губах.
Как сквозь грамматику прорваться?
Благоразумье? Правды страх?
Где смысл, что в предвкушенье сладком
предчувствовал? Слова – не те.
Всё стало только отпечатком
букв типографских на листе.

***

Уже не важно, что нам говорят,
а важно – где и как, с какою миной.
И умирает смысл, покинув звукоряд,
опутанный всемирной паутиной.
Поверить, что поэзия жива,
что дух высокий в нас вдохнули музы?
Пластмассовые шарики-слова,
бильярдные шары, что метят в лузы…
И треск сухой, и беспрерывный шум, –
та болтовня, в которой все мы тонем.
А если вдруг придёт кому на ум,
мысль настоящая, – то мы её прогоним.

МЕМУАРЫ ПОЭТА

Вот молодость, и головы – в дыму.
Но исчезает жизнь – с табачным дымом.
И как же рассказать её? Кому?
Ведь правда нынче – не необходима.
Во фразе смысл шатается, как зуб.
Концы с концами не свести – ты разный,
и, как гальванизированный труп,
в самопризнаньях дёргаешься страстно.
Коль правды нет, то остаётся – нрав.
Подробностей вываливая груды,
ты, зная, что неправ, тверди, что прав.
А жаль чего? Несбывшегося чуда.
Что сделал этот век с тобой, поэт?
Из чаши бытия ты пил – иль не пил?
…Жизнь – это много пачек сигарет.
А что в остатке? Пепел. Пепел. Пепел.

***

       Давиду Сородскому

Каждому овощу – час.
Гений – умерь нетерпенье.
Что популярно сейчас –
обречено на забвенье.
Бренная музычка масс!
Но бесконечное пенье
ноты, смущающей нас, –
словно в жару дуновенье.
Ловишь и кожей, и ртом
тайную эту прохладу.
Вечное – будет потом,
после времён камнепада?
Всё же калифы на час
нас не лишают надежды.
Вечность – ведь это сейчас,
в паузах, в пропусках, между…
Между деяний пустых –
вечность струится живая,
силою истин простых
временность одолевая.
Только дерзни и поверь
в ноту гармонии, лада.
…В чуть приоткрытую дверь –
вечности тихой прохлада.

***

О чём вы все поёте одичало,
певцы конца? А я – певец начала.
И человек – вне власти всех начал –
как дикий зверь, утробно закричал.
…Ведь там, в начале – и отец, и мать,
всё то, чего нельзя забыть, нельзя предать,
земля, что несмышлёнышей держала,
весь мир, что в колыбели нас качал,
что, с нами вместе жило и дышало,
чему ты всею жизнью отвечал.
Но чтоб ответить – целой жизни – мало!
И – в подлинности Слова и Лица –
началам верь. И начинай сначала.
Всё ново. Всё впервые. Нет конца…

***

Пусть жизнь ведёт себя как сводня,
И торжествует свальный грех, –
не то, что сказано сегодня,
должно быть на устах у всех.
Волнуемого моря пена!
И все халифы и царьки,
чья власть непрочна и мгновенна,
как лопнувшие пузырьки.
Но есть же времени глубины,
есть вечных истин глубина.
И в тех глубинах – мы едины.
Но там – молчанье. Тишина.

***

Заешь обиду сладким чем-нибудь.
О, что бы это ни было – забудь.
Неужто жить и умирать – с обидой,
свой рот кривя в улыбке ядовитой?
Нет, выдыхая тяжесть – жизнь вдохни.
Как хороши серебряные дни,
неяркий свет и мысли тишина.
А что не знаменит – твоя ль вина?
Поэзия ведь вовсе не потеха,
и не в соревновании забег.
Так говори, оспаривая век,
на дальнее рассчитывая эхо.

***

Оттуда – ты уже не скажешь ничего.
А что отсюда говоришь – не слышат.
И я не понимаю одного:
как слово – не услышанное – дышит?
Чем живо? И обращено – к кому?
К приказчику в литературной лавке?
Зачем сегодня пишем – не пойму.
Слова в толпе, что задохнулись в давке,
слова, что обесценены, как гривны…
– Принц, что читаете? – Слова, слова, слова…
И буквы чёрные, как мухи – непрерывно
роятся. Если ты, поэзия, жива,
таись, скрывайся от сетей, как рыба,
на глубине. Верь: орган речи – дух.
И если время – тяжелей, чем глыба,
ответь на эту тяжесть Словом. Вслух.

***

Выхожу на финишную прямую.
Всё, что может ещё случиться – приму я.
Но когда по последней бежишь прямой –
поневоле и речь станет тоже прямой.
Да и времени нет для лишнего слова.
И собьёшься с дыханья, если соврёшь.
Выбиваясь из сил, утверждай же снова,
то, во что веришь, чем вправду живёшь.
И пускай не первым придёшь на финиш,
но и под ветром холодным – не стынешь,
нерасчётливо тратишь душевный жар,
и вперёд глядишь. Эта даль – как дар…