АНДРЕЙ КРАЕВСКИЙ

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ СТАНИСЛАВА АЙДИНЯНА «ЧЕТЫРЁХЛИСТНИК»
(Станислав Айдинян «Четырехлистник: –
Константин Бальмонт, Анастасия и Марина Цветаевы, Анатолий Виноградов» –
очерки, статьи, исследования. –
Москва: Экслибрис-Пресс, 2017. – 424 с.)

Перед нами новая книга Станислава Айдиняна «Четырёхлистник», изданная в издательстве «Экслибрис-Пресс» в 2017 году. Автор, чья предыдущая книга стихов «Механика небесных жерновов» стала своего рода итогом его многолетней поэтической деятельности, в этот раз погружает читателей в мир минувшего, в духовный мир и атмосферу жизни четырёх ярких представителей отечественной литературы первой половины XX века: Константина Бальмонта, Марины и Анастасии Цветаевых, Анатолия Виноградова.

Обращение к прошлому не случайно – накопленный Айдиняном богатый литературоведческий материал только ждал момента, когда настанет его час, час такой развернутой публикации. Станислав Айдинян не торопился, не обгонял время, рассматривая ценность накопленного с разных позиций, чтобы преодолеть искушение опубликовать нечто тривиальное, в ущерб реальной эпохальной масштабности персоналий. И он, как всегда, не прогадал, взвешено отнесясь к собранному им материалу; в результате портреты описанных им русских литераторов на страницах книги предстают настолько рельефно и живо, что порою кажется, будто они ожили, каждый со своими специфическими особенностями характера и судеб. А подобное удаётся далеко не всякому писателю, взявшемуся писать о своих старших братьях по цеху, давно, ещё при жизни, получившими у читателей заслуженное призвание.

Мир великих и популярных в России литераторов, в который погружает читателей автор книги, разнообразен и неоднозначен – у Ст. Айдиняна они предстают на страницах книги людьми со многими присущими только им особенностями, слабостями и достоинствами. Вот Константин Бальмонт, великий русский поэт-символист Серебряного века, эссеист и переводчик Шарля Бодлера, Герхарда Гауптмана, Перси Биши Шелли, Эдгара По и многих других зарубежных классиков – как тонко и в то же время объёмно, образно раскрывает Айдинян перед нами его духовный мир, его богатую творческую натуру через несколько сохранившихся автографов поэта, через описание встреч с близкими Бальмонту людьми, его родственниками. Осторожно и внимательно подходя к подбору информации, автор «Четырёхлистника» вводит нас в ту атмосферу межличностных отношений, что в определённой степени влияла на творчество русского поэта, формируя у него шкалу творческих приоритетов. И в то же время, сама эта атмосфера изменялась и выстраивалась под сильнейшим воздействием волшебного влияния на неё со стороны поэтического гения Бальмонта. Воспоминания о К.Бальмонте его дочери – Нины Константиновны, пожалуй, одна из самых тёплых и нежных страниц в биографии поэта. Их ценность в том, что Айдиняну посчастливилось самому общаться со старшей дочерью Бальмонта и вынести из этого общения яркий образ поэтического гения Бальмонта, засиявший внезапно ранее неизвестным светом, запевший неслышными ранее голосами.

Как много людей предстаёт перед нами, тех, кого озарил поэтический светоч великого поэта, хотя бы даже короткой своей вспышкой или длительным свечением! Среди попавших под «свет Бальмонта» целая когорта выдающихся россиян, на многих из них, после их общения с поэтом, начинаешь смотреть словно бы новым, прояснённым взглядом. Здесь и великий русский врач Григорий Антонович Захарьин, которого Чехов и Лев Толстой считали «первым врачом России»; и Тициан Юстинович Табидзе – великий последователь поэта Александра Чавчавадзе, друг и коллега Есенина, Маяковского, Бориса Пастернака; и Юргис Балтрушайтис, поэт-символист, переводчик, в отличие от многих своих коллег, удачно сочетавший литературную деятельность с карьерой дипломата. И эти, мало сказать, незаурядные личности предстают перед читателями книги Айдиняна своеобразными созвездиями, составляющими галактику Бальмонта.

Отдельной темой, в раскрытии которой Айдинян исключительно компетентен, предстают сёстры Цветаевы: Марина Ивановна и Анастасия Ивановна. Что говорить, – здесь Станислав Айдинян предстаёт во всём блеске своего таланта исследователя-эссеиста, а порой и мемуариста. Он, как опытный лоцман, знакомый с подводными камнями и коварными течениями, твёрдой рукой проводит повествование о дочерях профессора Ивана Владимировича Цветаева, ярчайшего представителя русского подвижничества в науке и культуре. Русская поэзия не щедра на очень масштабных женщин – яркие поэтические маяки, каждый из которых указывает своё индивидуальное направление в стихосложении. Но Марина Ивановна Цветаева как раз тот маяк, тот светоч, что наподобие Бальмонту может претендовать на свою поэтически заметную галактику. Гений Марины Ивановны не возник из ничего – его рождению, возможно, способствовала та удивительная атмосфера, что образовывали вокруг профессора Цветаева и его семьи друзья, соратники, единомышленники и самые близкие Ивану Владимировичу люди, такие как, например, Л.А. Тамбурер, а ещё больше – романтичная и медиумичная мать, Мария Александровна.

Айдинян верно подмечает, что выявлению поэтических достоинств Марины Ивановны безусловно способствовали дарования её окружения, что подобно кольцам Сатурна силой творческой гравитации накрепко были вовлечены в орбиту гигантской планеты, планеты по имени МЦ – Марина Цветаева. И автор книги приводит точное высказывание Ницше, объясняющее природу гения Марины Ивановны: «Нельзя долго смотреть в бездну, чтобы она не отразилась в тебе». А ведь кто только не обитал в ближайшем приближении к будущей русской поэтессе, щедро делясь с нею великими своими талантами и дарованиями! Однако она оставалась сама собой, неповторимым Поэтом. Несмотря на то, что так близко были – Борис Пастернак, Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Константин Бальмонт и, опосредовано, даже Райнер Мария Рильке – один из самых влиятельных поэтов-модернистов XX века. Айдинян пишет о духовном влиянии Рильке на творчество Марины Цветаевой: «она (Марина Цветаева), заглянув в “бездну” творчества Рильке, всю остальную жизнь несла эту бездну, спрятав её в сложно плетённых строфах своей трагической лирики».

Марина Цветаева всегда верно и искренно определяла свои творчески-поэтические отношения с Рильке и его поэзией. Айдинян цитирует их переписку, в которой Марина Ивановна признаётся своему кумиру: «Вы – воплощённая пятая стихия: сама поэзия, или (ещё не всё) Вы – то, из чего рождается поэзия и что больше её самой – Вас…». Далее Айдинян продолжает: «Такого она не написала бы ни одному из смертных, а только Рильке, причисленность коего к лику “бессмертных” она чутко осознавала». Несмотря на то, что Айдинян вслед за Анастасией Ивановной отмечает, что «её (Марины Цветаевой) полную неспособность подвергаться какому-либо влиянию на всю жизнь…», он абсолютно не сомневается в том, что был «духовный импульс от Рильке, сыгравший для Марины Ивановны роль ещё одного творческого истока. Переписка двух великих поэтов первой половины XX века, поддерживаемая обеими сторонами до самой смерти Рильке, только подтверждает процитированный вывод автора «Четырёхлистника».

Станислав Айдинян, которого связывала многолетняя совместная творческая работа и искренняя дружба с Анастасией Ивановной Цветаевой, невольно развенчивает один из мифов, созданный вокруг жизни Марины Ивановны поборниками всевозможных конспирологических версий. Миф возник после известного события в Елабуге 31 августа 1941 года, когда Марина Ивановна покончила жизнь самоубийством. Сначала шёпотом, а в период хрущёвской оттепели, и особенно в перестройку, получила хождение версия, будто Марину Ивановну уничтожили сотрудники НКВД, имитировав при этом её самоубийство. Станислав Айдинян, ссылаясь на то, что знала Анастасия Ивановна об этом трагическом случае, дает понять, что непосредственной «руки НКВД» в трагедии поэтессы не было. Её самоубийство явилось следствием глубокого духовного кризиса и нервного стресса, обрушившихся на Марину Ивановну после приезда её с семьёй в СССР, когда сын её стал от неё резко отдаляться, а её муж Сергей Эфрон, (тайный агент того же НКВД) и его дочь-помощница попали в тюрьмы и лагеря.

Кроме конкретных фактов, свидетельствовавших о причинах гибели Марины Ивановны, Станислав рассказывает и о «эффекте близнецовости», который наблюдался у сестёр. Дело заключалось в том, что с самого раннего детства обе сестры имели довольно специфическую душевную, психофизическую, если не медиумическую связь друг с другом, выраженную, в частности, даже в том, что им в юности снились одни и те же сны. Не эта ли их связь послужила отправной точкой для сочинения Мариной Ивановной в 1914 году стихотворения «Асе» – адресованного младшей сестре? Оно долгие годы оставалось неизвестным для широкой публики, и только в 1992 году было впервые опубликовано Станиславом Айдиняном в журнале «Россияне». В нём, как определяет автор «Четырёхлистника» – «вся мера любви и признания Марины Цветаевой – Анастасии Ивановне».

Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе в след чьи-то очи.
Что за книгой книгу пишешь, но книг
Не читаешь, умилённо поникши,
Что сам Бог тебе – меньшой ученик,
Что же Кант, что же Шеллинг, что же Ницше?
Что весь мир тебе – твоё озорство,
Что наш мир – он для тебя просто не был.
И что не было и нет ничего
Над твоей головой, кроме неба.

Будучи в русской интеллигентской семье младшим ребёнком, Анастасия Ивановна заметно и незаметно для себя впитала от старших всё самое лучшее, творчески ими обогащённое, она по-своему переосмыслила и переработала этот бесценный багаж, полученный от них в наследство.

Младшая дочь профессора Ивана Цветаева «очень рано взялась за перо – с восьми лет писала сказки, с двенадцати стала вести дневник. Анастасия в детстве и потом в старости представляла собою человека, всерьёз верующего в бессмертие душ не только людей, но и животных, называя этих существ на «Вы», объясняя удивлённым скептикам: «А как же, разве Вы можете поручиться, что у них в голове?». Кто только не прошёл с нею бок о бок по длинному её жизненному пути, с какими корифеями культуры она ни была знакома, какие следы в её душе и её судьбе были оставлены навсегда этими личностями – перечисление одних только фамилий заняло бы не одну страницу. И для многих из них Анастасия Ивановна нашла заслуженное и достойное место в своих «Воспоминаниях», где они не пребывают, а живут собственными неповторимыми жизнями.

В начале книги, ещё рассказывая о Бальмонте, Айдинян приводит его стихотворение «Rondo» и делает при этом необходимое примечание о рондо, как о форме стихотворения, в котором происходит «движение по кругу». А само rondo можно представить себе, как некий «круг», круг единомышленников, духовно близких людей.

Как облако, бегущее проворно,
Как лёгкий и прозрачный дым,
И с робостью смешной и с нежностью покорной,
Я ускользаю пред лицом твоим.
Как замирает звук в пустом, огромном зале,
То с грустью тайною, то с рокотом глухим,
Исполненный и ласки и печали,
Я ускользаю пред лицом твоим.

Вот этот круг, не всегда чётко воспринимаемый сторонними наблюдателями, замыкал в своих пределах столько ярких и необычных личностей, что они не могли не повлиять на становление у молодой Анастасии высокой писательской культуры. «Кого только не видела, не знала Анастасия Ивановна… она была на похоронах Льва Толстого, дружила с Максимом Горьким, в “Воспоминаниях” её немало глав посвящено старшей сестре – поэту Марине Цветаевой… В небольшой московской квартире, со стен, со шкафов – фотографии друзей – поэтов, художников, прозаиков. Здесь – трагический тёмный взгляд Волошина, гордый лик Мандельштама, рядом – стремительный каждой чертой Пастернак» – этот круг, это «рондо» не могло оставить Анастасию Цветаеву на уровне деткой сказочницы. «Окружение формирует человеческую личность» – с этой истиной нельзя не согласиться. А Анастасия Ивановна, по свидетельству близко знавшего её Станислава Айдиняна «…была восприимчива. Воспринимала не только глазами, которые с юности близоруки, не столько слухом, который с возрастом ослаб, но всем существом – душою, душевным опытом, душевным богатством, накопленным за жизнь». И в своих книгах-воспоминаниях Анастасия Ивановна щедро делилась с читателями этим богатством, приобретённым ею в том самом кругу, в который была заключена с детства.

Однако, как свидетельствует Ст. Айдинян, Анастасии Ивановне был хорошо известен и другой круг, не круг творческой интеллигенции, а круг мистиков и оккультистов. Она была знакома с учениками Георгия Оттоновича Мёбеса. Мёбес, автор «Курса энциклопедии оккультизма», мог, по словам Анастасии Ивановны, зажечь прикосновением руки лежащую на столе лампочку. Известный мистик, гипнотизёр и масон, Борис Михайлович Зубакин имел с Анастасией Ивановной телепатическую связь. Айдинян говорит: «Жить рядом с Зубакиным и не сопричаствовать чудесному было нельзя». К тому же, в отношениях между Зубакиным и Анастасией Ивановной возобладал мотив, на который Айдинян указывает так: «…оба были религиозны и не подходили к материалистическому “светлому завтра”». Именно теме запредельных явлений – посвящены новеллы Анастасии Цветаевой «Вещунья» и «Зайка» и другие её миниатюрные «духовные были», составившие книгу «О чудесах и чудесном».

Самостоятельно, без какой-либо реальной помощи «извне», от сестры или многочисленных знакомых, Анастасия Ивановна со временем стала большим русским писателем со своим характерным творческим почерком. Так, по словам Ст. Айдиняна, «…читатели – поколения за поколениями – открывают книги сестёр Цветаевых и находят в них силу вдохновения и неисповедимую тайну творчества, ключ к которой лежит в хрустальных далях, чьё имя – Бессмертие…». И ещё одна авторская фраза, которая выводит читателей на мысль о природе литературного дарования сестёр Марины Ивановны и Анастасии Ивановны: «Всем хочется пить из незамутнённого источника, в глубине которого – прекрасные отражения Верности, Любви, Таланта, Самопожертвования…». Жизнь и творчество обеих сестёр, на что правильно указывает Айдинян в своей книге, были подчинены этим высоким принципам.

Рассматривая главных персонажей своего повествования, как звенья одного причудливо сцепленного «ожерелья», автор книги подводит нас к мысли, что все они, как многочисленные составляющие, связаны друг с другом, зависят один от другого – разорви одно звено, и всё ожерелье рассыплется, перестав быть единым целым. Так, медленно и не торопясь, Айдинян подводит читателя к последнему сыну литературной жизни России первой половины XX века, к писателю Анатолию Корнелиевичу Виноградову. Ныне о нём мало кто помнит: в школьную программу по отечественной литературе Виноградов не попал. Но люди старшего поколения, особенно пенсионного возраста, ещё не забыли самых известных произведений этого писателя, таких как «Осуждение Паганини», «Чёрный консул», «Три цвета времени», «Братья Тургеневы»… Сейчас эти книжные публикации назвали бы давними бестселлерами, но во времена, когда жил и писал Анатолий Корнелиевич, достаточно было читательского признания, чтобы писатель ощутил свою востребованность и социальную значимость…

Став известным советским писателем в 1930-ые годы, Виноградов сначала прошёл путём крупного чиновника от культуры, – назначенным самим Лениным директором Румянцевской библиотеки, позднее называвшейся Ленинкой, а теперь – Российской государственной библиотекой. Именно ему было поручено на основе фондов Румянцевской и немалого числа преданных ей фондов, создать Первую и Главную библиотеку страны. В 1931 году, когда Виноградову исполнилось уже сорок три года, он написал и издал самое сложное и самое объёмное своё сочинение в жанре исторической романистики «Три цвета времени», по существу являющуюся портретом не только Стендаля – главного героя произведения, но и всей противоречивой эпохи, в которой жил великий французский писатель.

При чём тут Виноградов, советский писатель, исторические романы которого проникнуты революционным пафосом и классовыми симпатиями автора, ведь речь идёт о книге Айдиняна, о представителях высокого литературного искусства Серебряного века?

Айдинян нашёл ту нить, которая протягивается от сестёр Цветаевых к директору «Ленинки» – в годы учёбы обеих сестёр, ещё до Первой Мировой войны, Анатолий Корнелиевич, есть такая легенда, что он занимался с девочками как репетитор. Этого Ст. Айдинян в книге своей не пишет… От семьи Цветаевых, оставившей воспоминания о встречах с А.К. Виноградовым, будущим директором «Ленинки» (но накогда не бывшем им «женихом»), связующая нить времён выводит читателя к Андрею Белому, отправившему Виноградову рукопись своей большой статьи «Кризис сознания». По странному стечению обстоятельств рукопись до Виноградова не дошла, её искали, Белый сильно переживал… Когда страсти улеглись, она внезапно образовалась на рабочем столе Виноградова с бумагой, на которой вызывающе было начертано одно слово «Вот!». Как ни странно, но многие незначительные обстоятельства жизни Виноградова, со временем суммируясь, привели его к тому трагическому и нечеловеческому финалу жизни, который произошёл в 1946 году.

Когда мы читаем одно из лучших произведений Виноградова «Осуждение Паганини», встречаем в тексте такие строки «В дни, когда новое столетие стучалось властно в двери старинной Европы, Паганини ощущал на себе освежающее влияние бурных ветров и весь отдавался поискам нового музыкального мира», мы не догадываемся, что автор писал о себе, о той попытке вырваться душою из затхлой атмосферы тоталитарного догматизма, в 30-е годы XX века приводившего в отчаяние не одну творческую личность. Сейчас даже представить себе трудно, как в 1932 году, директор «Ленинки» внезапно подал документы на поступление в лётное училище, когда ему перевалило за сорок четыре года. Зачем? Видимо только в небе Виноградов ощущал себя хоть на короткое время вырвавшимся из удушливой социалистической действительности в «освежающее влияние бурных ветров», только там он, певец романтизма, мог ощутить в полной мере Свободу и лёгкость Полёта.

Виноградов летал с экипажами тяжёлых бомбардировщиков за передовой край в годы Великой Отечественной войны, писал очерки и репортажи о славных сынах Отечества, сражавшихся не на жизнь, а на смерть с исчадием фашистского мира, только там, оторвавшись от опостылевшей чиновничьей службы ненавидимого многими библиотечного или литературного начальника, он чувствовал себя птицей, которая не поёт в клетке.

Война закончилась, Виноградов спустился на землю, начались безрадостные будни советского литератора, находящегося под партийно-цензурным прицелом идеологических цензоров самой коммунистической из коммунистических партий в мире. Писать становилось всё тяжелее… Виноградов мало писал о современности – тогда было невероятно опасно поменять слова в неком предложении или забыть о идеологически правильной «пунктуации»… Семейного счастья не было – война продолжалась дома, потому что тыла (семейного очага) для него давно не существовало. В апреле 1946 года его по возрасту отправили в запас из рядов ВВС…

Ходили слухи, что его вторая жена, Анна Лебле, затягивала Анатолия Корнелиевича в увлечение некими химическими соединениями, сулившими видимость лёгкого ухода от действительности. Присутствовал и алкоголь. Этого не пишет Станислав в своей книге. В августе того же 1946 года вышло печально известное постановление оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», когда Анна Ахматова и Михаил Зощенко подверглись направленному унижению и втаптыванию в грязь… А.К. Виноградов существовал только на писательские гонорары, в семье этим были недовольны, привыкнув к материальному благополучию более высокого уровня, к его офицерскому жалованию летчика-корреспондента. Болезненное психологическое состояние, невыполненные творческие договора с издательствами… 26 ноября 1946 года пружина, постоянно сжимавшаяся внутри Анатолия Корнелиевича внезапно лопнула. Подполковник запаса взял оружие и принялся стрелять…

Когда он увидел, что попал в жену и сын, точнее пасынок, ранен – он застрелился сам. Что вспоминал он в те последние сотые доли секунды, когда палец нажимал на спусковой крючок?

Ему мог привидеться грандиозный московский пожар 1812 году, свидетелем которого он сделал Стендаля в своём романе «Три цвета времени». Мы теперь никогда не узнаем, что за секунду до рокового выстрела думал советский писатель и авиатор, начинавший свою литературную деятельность ещё в Серебряном веке. А, может быть, он всё-таки догадался, кто «осуществил» ту злополучную пропажу рукописи Андрея Белого с многозначительным для него названием «Кризис сознания» и понял, что кризис сознания обратился против него!?.

Спасибо Станиславу Айдиняну, что, приложив за много лет огромные усилия, он собрал и сохранил для нас ещё один всполох света, осветивший память о том времени, о той истории, казалось бы, навсегда ушедшей вместе со своими героями, но нет – живой, снова сегодняшней.

Эти странные люди… Эти странные лица… Эти странные письма… Эти странные мысли. Книга о живом, о бьющемся и творящем живом! Книга Станислава Айдиняна – звучит как литературоведческая энциклопедия определенного круга писательской жизни России первой половины XX века. Надеемся, что со временем появится её продолжение…