ИРИНА ДУБРОВСКАЯ

ЦВЕТАЕВСКИЙ ВЕНОК

I. ПЕШИЕ ПРОГУЛКИ

В век сплошных скоропадских,
Роковых скоростей –
Слава стойкому братству
Пешехожих ступней!

1

А по Москве бродить всё больше не к добру,
И не к добру теперь бесцельные прогулки.
Всё равнодушнее, всё глуше переулки,
И всё больнее сердцу быть не ко двору

На старых улицах, по-новому бурлящих,
Целенаправленно внедрившихся в прогресс,
Где нас с тобой, таких живых и настоящих,
Вобрал поток. Как по реке сплавляют лес,

Так две души в разливе бешеного века
Несёт от берега бесстрастная волна.
И ни к чему теперь державная опека,
Но всё острее сердцу родина нужна.

2

Здравствуй, златовласая спартанка!
Здравствуй, непомерная любовь!
На двоих – московскую баранку
И наполеоновскую кровь.
На двоих Москву – совсем другую:
Холодом пронизанную даль.
Нынче не горда – снуёт, торгует.
Ей теперь последнее отдай –
Бренностью не тронутое имя.
Вмиг растреплет, что с неё возьмёшь?
Нынче так и нужно – быть другими,
Современно мыслящими.
                                     Что ж,
Может, попытаться, раствориться
В обновлённых водах бытия?
Говорят, что выживет жар-птица
Только в серой шкурке воробья.
Расхрабрится, раз, другой подпрыгнет –
Вот тебе и дерзость, и полёт.
Говорят, что сердце не погибнет
Только если спрячется под лёд.
Только если всю свою безмерность
Хладнокровной мерой пресечёт.
Может быть тогда...
Но в сердце верность
Той Москве, которой лишь клочок –
Крохотный! – оставлен нам судьбою,
В островках пробившейся травы…
Тот клочок да небо голубое –
Всё, что нам осталось от Москвы.

3

Непримиримы
В том и сошлись.
Времени мимо
Так пронеслись,

Что не осталось
Места живого,
Только усталость
От рокового.

Непокорённость.
Неистребимость.
В сердце влюблённость
Птицею билась.

Так трепетала,
Так разрасталась!
Кротости женской
В нём не осталось.

Только до стона
Волчьего боль
И обречённость
Встречи любой

На расставанье.
Неутолённость.
Скорость взросленья.
Что там влюблённость –

Чуткой любовью
Вскормленный слух
К всяческой фальши.
Голос не глух –

Звонок и весел,
Чист и высок.
Что же для песен
Ласковых строк

Нам не даётся?
Тем и близки:
Пьём из колодца
Русской тоски.

4

Общность и разность.
      Проникновенье.
Кровная связность –
      по вдохновенью.
По устроенью
      сердца, не слога.
Насмерть горенье –
      общего много.
Настежь открытость
      бурям-напастям.
Сердца разбитость –
      плата за страсти.
О, неизбежность!
      О, безнадёжность!
Скрытая нежность.
      Мнимая сложность.
Так и случилось,
      так и связалось:
первопричинность
      чувства сказалась.
Женская слабость
      к схватке готова
за златоглавость
      духа и слова.
Чёрной полоской
      жизни наука:
так по-московски –
      гордость и мука.
Нынче свобода,
      завтра гонимость.
Пешего хода
      неустранимость.
Вдоль по Москве-то –
      это ль не счастье?
Но ни ответа
      в ней, ни участья.
Так и томиться?
      Так и скитаться?
Но не смириться
      и не расстаться!
Так и даётся,
      хоть не просили,
это сиротство –
      плата за силу.

II. СЕСТРА

Язычница, разбойница, бунтарка,
Печёт мне душу твой болючий след.
Ты смутных, страстных дней моих товарка, –
Я помню их тоску и жаркий бред.

Кричащие вопросы без ответов
И пропасть одиночества в груди…
Была ты мне сестрой среди поэтов,
Была ты тем, что нынче – позади.

Как позади языческая эра
У тихого паломника вершин,
Так дерзкий бунт, ещё не знавший веры,
Остался горькой памятью души.

III. МАРИНЕ

За стойкий труд, за верность ремеслу,
За преданность рабочему столу,
За мужество не кланяться властям,
За гордое презренье к скоростям,
За пламенный и честный голос твой,
Наполненный Россией и Москвой,
За жизни всей трагический урок
Поклон тебе, Марина. Между строк
Читаю укоризны горький жест:
Не сотвори кумира из божеств!
Они легки, не идолам чета,
Им жертвовать живыми – слепота.
Служить – о да! Но в рабстве быть уволь.
Небесный суд тебе за эту боль –
За жгучую, терзавшую уста,
Слепой гордыни муку без креста.