Четверг, 01 июня 2017 00:00
Оцените материал
(1 Голосовать)

АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

СТИХИ ИЗ ТЕТРАДИ ЭЛЬГИ

ТЕЙТ ЭШ

НАД ПРОПАСТЬЮ ВО РЖИ

не хватило миров. на двоих – полтора…
опрокинутый кофе остался вчера. два птенца на свободе, разбивши семьи оболочку. мы судьбу дописали, вошедшие в раж, но осталась страница, где год и тираж, и унылый редактор никак не накапает точку.

превращаются в память следы на песке. телефон задыхается в мокрой руке, задыхаюсь и я, но звоню, пересиливши робость. от коротких гудков шандарахнуло в дрожь. и опять – за окном колыхается рожь, и на досках подъездных дверей нацарапано: «пропасть».

ты туда не спеши, это все наяву. я-то знаю, я в этом подъезде живу, и рисую молчанием серые строки ступеней. вдоль потресканных стен – известковый налёт. поднимаюсь в туман – за пролётом пролёт – становясь всё безумней (а скажут – мудрей и степенней…)

но тебе не понять. ты влюблён и далёк, суетишься, как белый тюлешек-белёк. я и так допоздна засиделась с тобой, задружилась. перерыв на звонки, пересчёт трудодней… я домой на метро, ты останешься с ней. пятна кофе и секс, как всегда, назовём «не сложилось». не срослось, не сбылось, но в четыре утра отдаю на убой все мечты комара. пью стихи и коньяк – до изжоги, скуля и дичая. быть офелией? запросто! только – в бреду – повилики с укропом никак не найду. видно, так и топиться в рутине с пучком молочая, так и ждать, так и верить, считая часы, так и мучать соседей, себя и басы, так и жить с этой рожью за окнами!.. выгляни, видишь?.. над гнездовьем кукушек – припадок зари, сквозь туманы июля спешат звонари окропить перезвоном давно ославяненный идиш трёх кварталов, двух кладбищ и сотен котов. все дороги – не в рим, а куда-то в ростов, – рассыпаются вёрстами по буеракам и весям. через поле – на запад, по пьяни, навзрыд, спотыкаясь о прялки, обломки корыт – и о прочие сказки.
что, полюшко, покуролесим?

отмотаем долги, обещанья, года. наливай! здесь и в лужах живая вода! мне бы выпить до дна, захлебнуться свободой – и сбыться… только пропасть зияет, глядит из-под ног, и не так уж и важен – отшельник ли, бог – третий час монотонно твердящий: «не пей из копытца»…

разговор не случился. к чему разговор? –
для других зеленеет рябинами двор, где соседка кричала с утра: «постыдились бы! люди ж!..»
лучше вывалюсь – глупый птенец – из гнезда, но я завтра усну – и вернусь в холода, где на мёрзлой земле колосками написано: «любишь»…

В ПАСТИ У ПРОПАСТИ

Стихотворение Тэйт Эш «Над пропастью во ржи» завораживает с первых строк: «Не хватило миров: на двоих – полтора…». Бывают фразы настолько ёмкие по смыслу, что больше и добавить нечего: всё ясно, как Божий день. Душевно-духовный симбиоз влюблённых не терпит дробей. Когда мир дробится, теряется цельность. Это уже период полураспада. Некое «членовредительство». Надо сказать, что весь этот рассказ в стихах написан специально придуманной для этого авторской строфой. Спрятанная в дебрях «прозаического» текста строфа состоит из шести строк, рифмующихся по принципу ААБВВБ. И рассказу очень «уютно» в жёстких рамках этой авторской строфы. Конечно, ещё важна многостопность размера, которая позволяет автору говорить широко и размашисто. Прекрасные рифмы настолько хорошо таятся внутри текста, что их не сразу замечаешь. Авторская акустика превосходна: «ступеней – степенней, люди ж – любишь».

Чувствуется рука Мастера. Что такое настоящее мастерство? Когда мастерства – не видно.

«Жизнь пронеслась!» – только и успеваешь подумать, читая этот странный и очень «женский» по теме рассказ, но каждый раз ловишь себя на мысли, что это вполне могла быть и «мужская» история. Ночь, спрессованная в жизнь. Жизнь, спрессованная в ночь. Любовь – это когда два человека, держась друг за друга и паря, зависают над пропастью. И когда один из них по каким-то причинам одёргивает руку, второму – прямая дорога вниз, в бездну. Любовный треугольник, притча во языцех, в рассказе Тейт Эш едва помечен. Маленьким штришком. И читатель догадывается, что дело – вовсе не в треугольнике. Треугольник – всегда следствие, а не причина. Поэтому и рассказ – не о нём. Иначе – было бы поверхностно, слишком по-женски.

Хотя автор периодически отсылает нас, аллюзионно, то к Шекспиру, то к Сэлинджеру, могу с уверенностью констатировать: эта маленькая поэма – очень русская по духу. Именно так мы, русские люди, переживаем свои любовные коллизии. Наверное, уже генетически в каждом русском человеке заложено в схожей ситуации напиваться вдрабадан – и пускаться во все тяжкие. Чем хуже, тем лучше. Но стиш (поэма? рассказ?), к счастью для нас, написан в классическом «потоке сознания», который первым опробовал в мировой литературе ещё Райнер Мария Рильке со своими «Записками Мальте Лауридс Бригге».

Настроение ЛГ Тейт Эш постоянно меняется, как погода в мартобре, – даже не столько настроение, сколько отношение к происходящему в её собственной жизни. Она иронизирует над своим возлюбленным, хотя и понимает, что он уже отнял свою руку и тем самым уронил её, оставил одну у края пропасти. Это такая понимающая и прощающая мужские слабости ирония умной женщины. Ничего не дано изменить, и тут уже всё равно, бейся об стенку или смейся. У нас, людей, часто бывает так, что любовь – всего лишь дополнение к другим занятиям. Но мне больше импонирует, когда любовь для человека – вся жизнь, вся без остатка, без дробей. И в таком случае человек очень беззащитен перед судьбинно-космическим фатумом. Любовь часто оставляет после себя пустое место, которое продолжаешь любить. Случается, что это – навсегда, но лучше об этом не думать. Иначе и жить не стоит!

ЛГ Тейт Эш очень великодушна: она не жаждет мести, она не хочет, чтобы её любимый последовал за нею в расставленную им самим пропасть: «ты туда не спеши. это всё наяву. я уж знаю, я в этом подъезде живу…». Как птенец, выпавший из гнезда, ЛГ переживает свою драму как выпадение из сказки. И здесь случается страшно интересная вещь: сказку и выпадение из неё героиня переживает как единое целое! «Мне бы выпить до дна, захлебнуться свободой – и сбыться…». Вот это самое «сбыться» очень важно: не пройдя через ад, который соседствует с раем, сбыться невозможно! Это как высшее знание, квинтэссенция жизни, эзотерическое понимание её полноты… И постскриптум к рассказу, отделённый от повествования тремя точками, лишний раз убеждает: ЛГ устремлена назад, в будущее, к дантовской vita nuova, в ту самую пропасть, где на мёрзлой земле колосками написано: «любишь»

*

ТЕЙТ ЭШ

ЕЁ ЗВАЛИ ВЕРА

её
звали
Вера.

босая, едва жива,
опять повторяет заученные слова
про «только дождаться, не двигаться, не смотреть».
луну обглодали собаки. едва ли треть
осталась на небе. не видно луне-бельму,
как девочка с раненой куклой глядят во тьму.

ударом пластмассовой боли сойти с ума –
от бывшего «ма-ма» осталось больное «ма-…»,
промокшее платье и шрам на ключице.
ты
боишься дышать, задыхаясь от пустоты,
от пыли и гари. и куклу – к себе, тесней…
касается ветер израненных в кровь ступней,
разорвано платье, растерзаны мысли на
осколки бутылок. но здесь, за спиной стена –
ко всем безразличный, уныло-холодный ад.
а в нескольких метрах – мальчишка, погибший брат.

не выжить, не сбыться – на гулкое «не» дробя.
и девочка-кукла бежит от войны в себя,
где страх обрывается тем же обвальным Не,
мерещится призраком в уличной шаркотне,
в разбитых глазницах последних домов и стен.

пригнуться пониже. унылых шагов рефрен
смолкает, смолкает…
и снова – шаги, шаги…
рассветное солнце покрашено в цвет фольги –
сереющей дымкой вползает на свой насест,
глядит на безумные лица, бетон, асбест,
на девочку с куклой. и девочка смотрит ввысь,
на пыльное солнце.

ТАК СТРАННО О ВОЙНЕ…

Порой страшнее, чем летопись войны – хронология её рикошетов, рассказ о тех людях, которые сами не воевали, но по какому-то несчастливому жребию попали под «раздачу слонов». И в этом плане очень «цепляет» стихотворение Тейт Эш «Её звали Вера…» Рассказ о маленькой девочке и её живой кукле, о том, как они попали в грязные паучьи лапы войны, и что из этого всего вышло…

Достоинство этого стихотворения – в том, что судьба человека здесь доминирует над военными реалиями, а сама война автором не конкретизирована – это может быть и Афган, и Чечня, и Беслан, и Украина, и просто криминальная разборка, когда неизбежно возникают невинные жертвы… Да и национальность девочки тоже не обозначена, что дает повод для универсального и широкого толкования этого стихотворения.

Нельзя рассматривать войну вне изувеченных судеб её не-участников. В названии стихотворения Тейт Эш проскальзывает «омонимический» символизм: девочку зовут Верой, но автор говорит о живом человеке в прошедшем времени, и это наталкивает меня на неожиданную мысль, что порой в жизни человека случаются события, которые приводят к потере имени. То есть перемена с человеком происходит настолько разительная, что старое имя уже плохо соответствует новой сущности. И тогда лучше его поменять. Или обозваться ником на период этого длящегося междужизния, междувременья. «Вера» – это ведь не просто имя… Это – олицетворённое будущее девочки. А теперь оно словно бы оборвалось, переименовалось после утраты матери и брата, размылось и стало невидимым. У девочки уцелела только её маленькая кукла – да и та ранена… На такое, даже в авторском пересказе, невозможно смотреть «нейтральными» глазами.

Какая удивительная авторская метонимия! Тейт Эш переносит страдания маленькой девочки на её куклу, и это вызывает у читателя ворох ассоциаций. Кукла – защитница, кукла – опора, кукла – душа… И дальше в повествовании девочка и кукла сливаются в одно лицо: «и девочка-кукла бежит от войны в себя». И понимаешь, что настоящий триллер – это не сама война, хроника боевых действий, а синдром войны, её последствия, хорошо темперированная третья сторона медали; то, что происходит потом – и, к сожалению, часто остаётся «за кадром».

Что же происходит с душой маленького человека, когда мир перевернулся? Она «повторяет заученные слова» – «только дождаться, не двигаться, не смотреть». Дождаться чего? Принятия этого страшного мира? Обретения хрупкого душевного равновесия? Но девочка не хочет и не может продолжать жить в этом чудовищном мире. Она потерялась, она – одна из тех многочисленных потерь, которые не обозначены ни в каких военных сводках… Она – на дне этого кошмарного сна жизни, её ступни уже омывают Летейские воды бездонного колодца, в который она так беспомощно, так бесповоротно угодила…

Ей страшно. Кто-то нашёптывает ей тихие слова. Внутренний голос? Господь Бог? Или Ангел-хранитель, её раненая кукла-душа? Небо бесстрастно взирает на земную трагедию: «не видно луне-бельму, как девочка с раненой куклой глядит в тьму». «Вера» – не единственное стихотворение Тейт Эш, где речь идёт о попрании беззащитного живого существа. Стихи Тейт Эш вызывающе кинематографичны. Явственно ощущается «раскадровка» текущих событий. Можно сказать, что в поэзию внедрены элементы высокого кинематографа. Поэт – сам себе кинорежиссёр. Снимать кино – занятие трудоёмкое и дорогостоящее, а тут ты просто рисуешь видеоряд, одновременно и рассказчик, и художник, и кинооператор. Тейт Эш заканчивает стихотворение растворением рифмы в пространстве и вынесенной, усечённой строкой. Открытая концовка даёт возможность читателю домыслить судьбу героини стихотворения.

Прочитано 3388 раз

Оставить комментарий

Убедитесь, что вы вводите (*) необходимую информацию, где нужно
HTML-коды запрещены



Top.Mail.Ru