ОЛЕГ ШВАРЦ

ВЕСЕННИЙ ЛУЧ, ПОХИЩЕННЫЙ РУКОЙ

У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ

Этот снег, как залежалая подушка,
Прикорнул у постаревшей пушки,
Беспардонно растолстевший голубь ищет
На плечах поэта сны и пищу,
И приклеивает ветер к бакенбардам
Пушкина хрустящие кокарды.

Снег глубок, – пора примерить лыжи,
На скамью прилягу и приближу
Я к себе сквозь ветки ледяные
Небеса знакомые такие.

И твоя улыбка заиграет
На оконных клавишах трамвая,
Закружит строенья в танце вьюжном,
Зимний город всё-таки был южным,
А теперь, как за Полярным кругом,
Он покрылся снежною кольчугой.

Где-то храм возводится весенний,
Там, где снег не плавят наши тени,
Мы пойдём к весне. И шаг ускорим,
Словно мы на льду, покрывшем море,
Он трещит под нашею подошвой,
За спиною распадаясь в прошлом,
И трамвай, заваленный снегами,
Проплывёт, как призрак, под ногами,
И не хватит денег всей планеты
На его дырявые билеты.

ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА

Над дорожкой застывшая дымка,
Вдалеке силуэты людей,
И бредёт человек-невидимка
По невидимой жизни своей.

Он красив, хоть уже и не молод,
Но в его постаревшей душе
Светлый нрав, превратившийся в холод,
И мечты догорели уже.

Исчисляя дорожку не в метрах,
А в часах, а быть может, в годах,
Он идёт, подгоняемый ветром,
От начала её – в никуда.

Он живёт в своём доме, как в гетто,
На столе ждёт набросок стиха,
Он допишет его до рассвета
И отправит потом в облака.

ВЕТКА

На книжной полке – сорванная ветка,
Весенний луч, похищенный рукой,
Её сорвал мальчишка-малолетка,
Готовит маме он подарок свой.

Не испытать ей солнечные грозы,
Не пить корнями высосанный сок,
Гуммиарабиком свернувшиеся слёзы
Стекают с ветки, точно как со щёк.

Вдруг ветер свежий ветку сдунул с полки,
И с силой бросил на паркетный пол,
И разлетелись звонкие осколки
Хрустальным звоном деревянных смол.

ЗИМНИЙ ГОРОД

Как не похож был мир нагромождений
На тот, что в комнате упрятался моей,
Он поражал упрямством искажений,
Слияньем света, снега и теней.

Петляла ночь, по горло погружаясь
Меж зубьями раскинутых домов,
И ветер ел пространство, не чураясь
Ни выпуклых, ни вогнутых углов,

Боками натирался о предметы
И расшибался, попадая в них,
И были, как молекулы, согреты
Снежинки от дыханий ветровых.

Зима окоченела и завязла,
Запуталась в макете городском,
И тротуары, смазанные маслом,
Упрятались под снежным пирогом.

Казалось, будто комната стояла
На самой недоступной высоте,
Рисуя переулки и причалы
На зимнем свежевытканном холсте,

Штрихи домов и улиц наносила,
Наклеивая снег на желоба,
И проливала рыжие чернила,
Где падала железная труба.

САНКИ

Дед толкнул меня. И санки
Разбежались, понеслись,
Удивилось спозаранку,
Покатилось небо вниз.

Я лечу ему вдогонку,
Зависаю над землёй,
Третьим веком неба пленка
Замигала предо мной.

Домовой со мной играет
Или уличный какой,
Повторяя попугаем:
«Не вернёшься ты домой!»

«Ты летишь, – гнусавит птица, –
Под тобою пронеслись,
Детство, зрелость, заграница,
Вся бессмысленная жизнь».

Бьёт в мозгу пластинки голос,
Может скоро встречу смерть,
Попаду на третий полюс,
И продолжу круговерть.

Там шумы и песнопенья,
И меня там встретит дед,
Как по щучьему веленью,
Станет мне опять семь лет.

Но над улицей сугробной
Санки взвились, понеслись,
Чем стучаться в мир загробный, –
Я начну вторую жизнь.

«Дед, – кричу, – я улетаю!»
В облаках сгустилась грусть,
Обгоняю птичью стаю,
И с зимовки не вернусь.

Вдруг удар. И я в охапку
Зачерпнул скрипучий снег,
Над сугробом неба шапка,
Не видал такой вовек.

Надо мной чужие крыши,
И в окне зажёгся свет,
Словно друг давно погибший
Передал мне свой привет.