МАРИНА НАМИС
Москва

***

Удержи меня
наверху,
на плаву. Пусть глубины кличут,
пусть, оскалившись, стерегут
в заводь загнанную добычу.
Мимо день пробежит босой,
отсылая судьбу ко дну, и
смоет с рук не морскую соль –
растворённую соль земную.
Голоса залечив волной,
в снах январских обиду спрятав,
удержи тишину со мной
на корме.
По ночи дощатой
вслед теням прокрадись и ты,
чтоб коснуться, узнать неловко,
так взволнованные киты
под водою целуют лодку –
не дыша, не ища слова,
не по разуму, не по вере –
просто плачут, поцеловав,
и выталкивают на берег.

***

Вдохнуть его и снова закурить,
надменно медлить, улыбаться липко.
Молчанием давясь, из-за двери
считать шаги, что режут путь до лифта.
Опять считать, но только этажи,
где спят слова, где полумраку тесно,
и видеть, как его толкает в жизнь
горчичный свет затворника-подъезда,
и как его встречают фонари –
с упреком смотрят и стоят у входа,
смолкает снег. Курить-курить-курить,
пока на парапет ложатся годы,
пока вздыхает дом – устал, замолк –
и тянется зима по тротуару,
опомнившись едва, закрыть замок
и спрятать тапки – праздничную пару.
И кутаться, себя не находя,
пустые пальцы опуская в вечер,
пока миры теряют негритят,
а языки лишаются наречий.
Не знать-не знать, насколько хватит сил
о том, как спеет тишь, о том, как некто
уносит свет, как тянется такси,
врастает тень в расщелину проспекта.
И тоже возвращаться – в жизнь, в себя,
до исступленья избегая спальни,
где запахи забвенье теребят,
и день на подоконнике оставлен.

НЕ ХОДИ ЗА ДВЕРЬ

Не ходи за дверь – там чёрный весенний лес,
там промокший свет,
и стоит свернуть за угол –
заскулит капель, смывая слои колец
со стволов,
и мы не сможем узнать друг друга.
Там живое и взрослое время ещё «на Вы»,
у ручьёвого берега ты – всё такой же мальчик.
И к забытому голосу тянутся из травы
желторотые дети сорванных мать-и-мачех.
Мы ютимся в ладонях старого шалаша.
Мир заботливо создан из тёплой господней глины.
Вечер ходит на цыпочках, мягко, едва дыша,
держат небо апостолы – тополи-исполины.

Обернёшься – по просеке тучно ступает дождь,
Зябко жмётся к земле, шепчет себя во сне ей.
Лес становится холоден, изнемождён и тощ,
и чернеет-чернеет.

Не ходи за дверь – там чёрный весенний двор.
В талых далях его ни мне, ни тебе не место.
Просыпается дом – многоокое божество –
Выпускает, зевая, сумерки из подъезда.
Двери кашляют. Лучше поберегись:
боги – не по углу, одежда – не по погоде.
Вместо лиц и речей остаются одни шаги,
да и те уходят.

Там в минувших пролетах – чёрный весенний ты,
март щебечет ветвям, не дотеплев до листьев,
и всё кажется, мир – попытка одной вражды
с нерадивым собой, покинувшим закулисье.
Там заря утопает в робости ветряной,
наглотавшись морозов, облако цепенеет.
Не ходи за дверь,
сегодня побудь со мной.
Я ещё весеннее. И ещё чернее.