К 125-летию А.И. Цветаевой

АНАСТАСИЯ ЦВЕТАЕВА

У НОВОЙ ПОДРУГИ
очерк

Эта «новая подруга» – по возрасту – дочь. Нас связывает давняя дружба её дедов и моя с Максом Волошиным. Собственно Таня Кандаурова могла бы быть мне даже внучкой – между нами около 35 лет расстояния. Она – женщина средних лет…

Оставшись одна в её квартире, она уже ушла на работу, я, чем отличающаяся от себя – в детстве?.. – 90-летняя девчонка, – брожу по незнакомым мне комнатам, дивясь своему – и не знала, что ещё жив, думала – умер давно – интересу к чужой жизни, к чужому уюту…

Иду, одиночеством наслаждаясь, по двум, необычно в обе стороны протянувшимся комнатам – каждая сажень пять длиной, от западного окна к восточному – десять саженей ходу! Мимо стен с картинками в рамках, книжных полок – на иных книги, а вон на той – фарфоровые маркиз с маркизой, белоснежная островерхая раковина, кусок полевого шпата, деревянный стоячий медведь, крошечная группа костяных слоников, кус горного хрусталя… Сколько детских сокровищ! Сиянье светло-зелёного яйца с золотой тенью, а рядом – гранёное синее и – совсем маленькое, всего мне сейчас драгоценнее, тёмно-зелёное, сказочный талисман…

Может быть, это и есть то, что зовётся «впадением в детство»? Но тут весь «остаток» моего интеллекта бушует: это не возраст ходит по комнатам, потому что так я и в 17 и в 25 бродила бы – это душа моя занята бродяжничеством, она прицепилась к чужим стенам, к голым приведеньям деревьев за восточным – перелёт взгляда к западному окну. И косые лучи из восточного перерезали узкую комнату, шкаф, диван, зажгли золотой обод барометра, маленький кинжал в футляре с кистями – и во всю стену, непомерной величины, в раме – фотография: чьё-то восхождение на снежные горы. Где они высятся?

Монблан? Альпы, по которым Марина и я в детстве шли с французским пансионом? – или Бештау? Эльбрус?.. Стою и глотаю головокружительный спуск на верёвке по отвесному краю скалы!

А добротные выдвижные ящики обезглавленного буфета зовут вниз, в прочность домашнего очага. Предполагаю, что в них одно поколение за другим – тома старых, старинных журналов, не имеющих понятия о партийных съездах, о взятии Зимнего, а рассуждавших о роли земских врачей, о реформах.

Шагание по солнечному лучу уводит меня взглядом вверх – к недосягаемым в высоте небольшим квартирам в рамах прошлого века, чья-то жизнь простёрлась там, зримая зрячему, мне по близорукости – непонятная…

Но вот я держу в руках маленький – побольше, чем миниатюра – женский портрет, красками, и под стрелкой бровей – синева глаз, смотрит немо, в мои. Тонкий нос, кроткие ноздри и – или это мне чудится – страдальческий рот. Я хожу тут как близ кратера над погасшим огнём, чьим-то.

А это что? Ф-у-у… череп искусственный – в роли-пепельницы. Вазы, вазы цветочные. Керамика, Фарфор.

Оборачиваюсь – круглый стол. Кто и сколько за ним радовались, утоляя весёлый голод? Но – весёлый ли, лет 60 назад, в годы разрухи? – А над ним – можно ли примириться, что опять – по близорукости никогда не увижу, что за глыбы синевы обрамляют невидимый пейзаж? Кто писал за этим маленьким столом, когда прислонённая немая гитара слушала тишину?..

Да, это тот мир, детский, заповедный, непознанный, что любопытством неутолённым жёг всё детство у выхода из парадного трехпрудного дома…

И ещё – что приковывает, это – неостывшие следы чьей-то прожитой жизни, память о чём тесно связана со словами: «на том свете». Не забыть бы мне в этом моём странствии по чужим жизням, что – в углах обеих сливающихся, как реки, комнат – золотая темень икон.

Я долго молюсь.

Надо присесть?

Иду к дивану. На этом, широком, буду спать я, на другом, узком – хозяйка жилья, Таня… Меж диванов, меж нас – раскрытая дверь. Шаг за неё – коридоры. Я встаю и ноги ведут меня в третью комнату, похожую на ту, что в «Маринином доме» в некогда Борисоглебском, которую я назвала – «комната отщепенец».

В ней жили, наверное, те, с кем поссорились, кто приехал внезапно…

Отражённый в двери зеркального шкафа угол стола, и на нём – пачки книг, нот, журналов – кто когда разберёт их? Дверца шкафа – третье «окно» самой последней, маленькой комнаты. В ней не живёт никто.

Я пришла к концу моего путешествия.

Я устала.

Я, должно быть, должна поверить, что мне 90 лет…