АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО

ПАРАДОКСАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ НАТАЛЬИ ГРИНБЕРГ
(Наталья Гринберг, Диван в стиле викторианской готики и другие пьесы. –
Халландейл Бич, Флорида. Blue Ocean Theater Studio, 2019)

Талант Натальи Гринберг уникален тем, что ей одинаково хорошо удаются как юмористические, так и трагические ноты. Её дар ярко проявляется и в комедии, и в драме. Это качество сообщает её творчеству большую амплитуду, удивляет читателей и зрителей разнообразием душевных движений. Радость и печаль в жизни возникают порой синхронно. И Наталье Гринберг удаётся быть убедительной как в миноре жизни, так и в её мажоре. Три пьесы, вошедшие в новую книгу, «Диван в стиле викторианской готики», «Ровесники-ровесницы» и «Ураган», широко и разнообразно представляют талант этого драматурга. «Паровозиком» новой книги Натальи выступает «Диван», на данный момент её самая крупная работа. В «тургеневской» тематике отцов и детей Гринберг находит современный нерв. Дела о наследстве – настоящий Клондайк для драматурга. Надо только самому находиться в гуще жизни.

Пьесы Натальи Гринберг ценны тем, что касаются первооснов жизни. Родители мечтают, чтобы яблоки от яблони далёко не упали. В этом – залог сохранения рода и продолжения фамилии. На примере отдельно взятой семьи Гринберг размышляет о стойкости и выживании человеческого рода. В конфликте отцов и детей она – на стороне любви, на стороне традиций. Издревле существовала родовая преемственность, которая предписывала сыну мельника становиться мельником, а сыну плотника – плотником. Но теперь – «всё смешалось в доме Облонских». Дети идут своими нехожеными тропами, не боясь в самоутверждении конфликтовать со старшим поколением.

«Что есть мера любви?» – к этому вопросу нас осторожно подводит автор пьесы, драматург Наталья Гринберг. Мы измеряем любовь количеством действий, вниманием, энергией, устремлённой к сердцу любимого. Если родители любят нас сильно и неистово, это устанавливает внутри нас некий духовный ориентир, который служит нам мерой любви. И когда ответная любовь наших детей уступает этому критерию по степени самоотдачи, она может показаться нам нелюбовью. Любовь, которая кажется нелюбовью, создаёт в обиженных сердцах апокалиптическую ситуацию. Мы говорим о замечательной пьесе Гринберг «драма», поскольку никто не погибает. Но в сердцах родителей это настоящая трагедия. Яблоко от яблоньки упало к каштану, и в голове у яблони происходит сумятица. Родителям, чтобы выжить, надо перепрограммировать заново свою жизнь. Что вообще очень непросто. Надо занять себя чем-то другим, помимо внуков. Например, творчеством.

Наталья Гринберг мастерски варьирует сцены из прошлого и настоящего. Сама смерть словно бы отступает в тень, оживляя персонажей пьесы. И повсюду у Натальи – «театр в театре». Все мизансцены, даже между второстепенными персонажами вроде валетов, глубоко театральны, со своей внутренней драматургией. Гринберг порой достигает гоголевской глубины характеров. Гротеск, сарказм, мягкий юмор – вот далеко не полный перечень литературных приёмов, которые щедро использует автор. Краски сгущены. Достоинства и недостатки персонажей порой нарочно преувеличены. Безусловно, у Натальи Гринберг есть в этой пьесе ещё один театр – виртуальный. Коллизии разворачиваются в умах людей. В то же время, пьеса абсолютно реалистична. Действие проходит по тонкой грани между жизнью и смертью, во всех смыслах этих нравственных и философских категорий.

В пьесах Натальи Гринберг – «вкусная жизнь», живая, фактурная. Это ещё и «война укладов жизни» – русского и ново-американского. Постепенное взросление отдаляет детей от родителей. Но родительская любовь не уходит в песок. Согласно закону сохранения энергии, родительская любовь помогает Бену поверить в себя и стать успешным человеком. Он закончил Гарвард! Друзья мамы и папы завидуют его успехам! Вот только родителям от этого не легче. Назвать собаку именем сына – это у них уже бездна отчаяния, которое выражается в «хармсовским» юморе. У родителей происходит сублимация любви – вместо «строптивого» сына они заводят преданного пса. Это уже другая любовь – «на расстоянии», «отодвигая» от себя объект любви. «Посмертная» любовь ещё при жизни. Конечно, она очень похожа на нелюбовь. Дети часто невнимательны к родителям просто потому, что у них происходит передислокация внимания. Общение с родителями постепенно перестаёт быть для них самым важным в жизни. А на второстепенное часто и времени не хватает. Любовь родителей начинает утомлять детей своей избыточностью. А ещё – родители привыкли всё делать сообща, семейственно. А дети живут более индивидуально. Сейчас возник ещё и технический, и мировоззренческий барьер между поколениями. Мы искусственно наполняем близких людей собственным видением мира. Живём вроде бы рядом, но каждый обитает на своём отдельном облаке.

Прежде трагедией для родителей часто бывал неравный брак. В пьесе Натальи – и брак равный, и молодые супруги любят друг друга, и детей у них много, и мыслят они в унисон. Но родителей это не радует. Мелочи, накапливаясь, их расстраивают. Негатив перевешивает. Сам процесс общения между старшим и младшим поколением рушит устоявшиеся традиции. Причём молодые не спорят, а просто навязывают старшим свои воззрения. «Я так решил» – и точка. Разрыв с почвой тоже воспринимается родителями как нелюбовь. И эта нелюбовь, существующая, может быть, только в головах родителей, в конце концов, выливается у них в ответную ненависть и разрушает их жизнь. Люди находятся в плену своих воззрений и не могут вырваться за их пределы на свежий воздух. Они «накачивают» себя ими же созданным негативом и потом всю жизнь от этого страдают. Не мудрено, что молодое поколение убегает от этих распрей куда-то в иную, свою реальность. На мой взгляд, «Диван» – самая полифонная пьеса Натальи Гринберг, начинавшей свою творческую жизнь в качестве музыковеда.

Жизнь есть путешествие сознания. И пьеса Натальи – наглядное тому подтверждение. Скажу больше: сознание во многом определяет наше бытие. А не наоборот, как нас долго учили в советских школах. Персонажи Гринберг полны жизни. Они не схематичны, как это часто бывает. Они проживают на сцене большую, яркую жизнь. Переодевание одних персонажей в других (например, сына Бена в адвоката Ауэрбаха) усиливает театральность происходящего. В пьесе постоянно присутствует невидимая глубина. Есть что-то такое, что не проговаривается в словах. Истина, затаившись, только мерцает между строк. Это как у айсберга – его невидимая часть не менее значима. Герои порой поступают нешаблонно – и, казалось бы, немотивированно, парадоксально. Пушкин, когда выводил свою известную формулу «гений – парадоксов друг», видимо, имел в виду как раз глубину нестандартного мышления. Наталья Гринберг так хорошо компонует фрагменты жизни в своей пьесе, что они, оттеняя друг друга, выигрывают в таком соседстве. Мы сопереживаем видимому миру героев Натальи. И пытаемся разгадать невидимое, часто иррациональное, немотивированное в поступках героев. Герои смотрят на нас и разного времени: где-то они счастливы, где-то, наоборот, несчастны. Но все персонажи – тёплые и душевные. Воюют между собой не души, а их мировоззрения. Если подытожить сказанное, Наталья Гринберг в «Викторианском диване» повествует нам о проблеме формы, в которую бывает облечена человеческая любовь. Родителям Бена не легче от того, что их любили, если форма любви была неподобающей.

Я убеждён, что Наталья Гринберг первоначально планировала финал как «посмертный реванш» родителей. Но, потом, видимо, решение переигралось. Сын Бориса и Наташи оказался, на поверку, не таким «плохим». И такой финал видится мне более глубоким. И в жизни, и в кино, и в любимых книгах нам часто хочется «переиграть исход». То, что нелюбовь сына на самом деле существовала только в сердцах его родителей – это словно бы «драма в драме». Невидимое в видимом. Гринберг показывает явление со всех сторон и в перспективе. И это тоже – драматургия. Объективность Натальи Гринберг проявляется и в том, что даже ретроспективную жизнь героев в Советском Союзе она показывает многосторонне: и критикует плохое, и ностальгирует по хорошему. Счастливый талант!

«РОВЕСНИКИ-РОВЕСНИЦЫ»: ТРИ ИСТОРИИ ЛЮБВИ

«О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность», – писал на склоне лет Фёдор Тютчев. Наталья Гринберг готова возразить в своей пьесе нашему признанному классику. Для неё любовь не «безнадежна» в любом возрасте, если она взаимна. Пьеса «Ровесники-ровесницы» построена по принципу крещендо: повествование всё время идёт по нарастающей. В первых двух частях пьесы её героини влюблены, но не готовы даже к маленькому компромиссу, невзирая на то, что счастье, казалось бы, само идёт им в руки. Женский инстинкт оберегает от доверия к легко дающемуся. Лики предлагаемой любви кажутся дамам неприемлемыми и в чём-то даже оскорбительными. Зато в третьей, заключительной, части пьесы хэппи-энд берёт у судьбы сокрушительный реванш. Казалось бы, всё здесь складывается против героев. Но они настолько целеустремлены навстречу друг другу, что готовы одолеть любые препятствия. И это, вкупе с насмешливостью обстоятельств, производит неизгладимое впечатление. Помните рассказ О`Генри «Дары волхвов»? Мужчина купил своей девушке гребешок, а та остригла волосы, чтобы тоже сделать ему рождественский подарок? У Гринберг героиня делает любимому человеку царский подарок, которым он не может воспользоваться. Но, как у О`Генри, в пьесе «Ровесники-ровесницы» любовь побеждает. Она непобедима, когда люди готовы всем пожертвовать ради неё, «прыгнуть с пятого этажа». Такая любовь не нуждается в телесной красоте для поддержания жизнеспособности: она сама – красота. Красота души. Пьеса Натальи Гринберг чрезвычайно остроумна и изысканна. В конечном итоге, она повествует нам о победе духа над плотью. И мы переживаем катарсис от невероятности удачи, от этой победы, случившейся вопреки всему.

В начале 80-х годов прошлого века в театре «Современник» шли «Провинциальные анекдоты» Александра Вампилова. Были показаны две его одноактные пьесы, объединённые режиссёром театра в одной постановке. Наталья Гринберг, в сущности, тоже рассказывает нам «анекдоты» из жизни одиноких пожилых людей. Одновременно пьеса Гринберг являет собой мягкую сатиру на обычаи и нравы русских эмигрантов, когда разное произношение одного и того же слова может стать почвой для глубоких разногласий между людьми и даже вражды. Писательница наделена высокой степенью понимания жизни.

В чём привлекательность этой пьесы Натальи Гринберг? В богатстве эмоций, часто – диаметрально противоположных. Отчаяние и радость следуют друг за другом. Анекдотичные ситуации, в которые попадают герои, выводят нас на глубокие размышления о природе человеческих чувств. Пьеса местами фривольна, но в целомудренных дозах. Там, где нужны тонкие, особые формулировки, язык Натальи – всегда на высоте. Женщины и мужчины – словно существа с двух разных планет, однако каждый из них готов самообмануться в угоду своим мечтаниям. Впрочем, далеко не всегда «один – любит, а другой – позволяет себя любить». Порой любящий не прощает любимому «пауз» в любви, справедливо полагая, что чувства должны быть равноценными и непрерывными. Победа любви – это всегда победа над человеческой косностью, ограниченностью, над одиночеством – и, в конечном итоге – над смертью. Часто драматург у нас – это просто «переквалифицировавшийся» прозаик. У Натальи Гринберг есть чувство сценичности происходящего. То, о чём она повествует, театрально само по себе, независимо от степени талантливости отдельно взятых реплик героев. Умение видеть мир как театр – редкий дар. Умение мыслить парадоксально – столь же большая редкость. Поэтому очень хочется, чтобы пьесы Гринберг как можно скорее увидели сцену.

ПОСТЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ НАТАЛЬИ ГРИНБЕРГ

Драматургия – особый вид литературы, где герои постоянно разговаривают. Поэтому успешным драматургом может стать тот автор, который умеет ярко индивидуализировать речь каждого из своих персонажей. Для того, чтобы уловить разницу в речи героев, нужен особый слух, и Наталья Гринберг, на мой взгляд, обладает этим талантом. В пьесе «Ураган» Гринберг словно бы сопоставляет по разрушительности две стихии – ураган и войну. Борьба со стихией чётче проявляет характеры людей, их индивидуальные особенности.

Высоцкий говорил, что человек ярче проявляется в экстремальных ситуациях. Поэтому он любил десантировать своих героев в ситуации чрезвычайные, например, в военную обстановку. Герои Гринберг попадают в круговерть урагана и не знают, что им делать. «Быть – или не быть?» – этот гамлетовский вопрос всплывает в пьесе «Ураган» в неожиданном контексте. Плыть по теченью или отдаться воле чувств? Послушаем Шекспира в переводе Бориса Пастернака: «Быть или не быть, вот в чём вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье…». Надо ли что-то предпринимать, оказавшись перед лицом урагана – или лучше смириться и покориться судьбе?

В пьесе Натальи Гринберг герои не столько размышляют над этим жизненно важным вопросом, сколько действуют, как им предписывает их сущность. Характеры людей не так статичны, как нам кажется. Они выковываются жизнью и временем. Стихия только ловит их в определённый момент жизни – и проявляет, как лакмусовую бумажку. Застигнутые врасплох ураганом, герои пьесы не успевают эвакуироваться. Оказывается, что в этом доме на южном побережье Флориды застряли не только Миша и Маша, относительно молодая пара эмигрантов из бывшего СССР, а также их родители, но и малознакомые соседи, дряхлые эмигранты из послевоенной Европы.

Фактически, в пьесе Натальи Гринберг действуют два поколения героев, и суматоху вокруг стихии каждое из них воспринимает по-разному. Это тоже – «отцы и дети», но у одного поколения было страшное военное испытание, а у другого – его не было. Возрастные родители ведут себя как дети, полностью положившись на Машу и Мишу. Сосед Альберт чуть не погиб в эпицентре урагана, так как не вполне мог оценить опасность ситуации, в которой оказался, и героически пытался закрыть коктейльным столом дыру в окне. Можно восхищаться его мужеством. Несмотря на преклонный возраст, он спасает своё имущество, свой дом. Как настоящий мужчина, он выполняет долг защиты и охраны. Младшее поколение морально выдерживает прессинг разгулявшейся стихии, помогая соседям, Альберту и Розе, и заботясь о том, чтобы в квартире родителей были приняты все меры предосторожности. Раньше близость дряхлости часто омрачала настроение Маши. Но испытание ураганом исцелило её от мелких страхов. Помогая старым соседям, выжившим узникам нацистских концлагерей, Миша и Маша неожиданно обнаруживают себя в роли старших. Бразды ответственности переходят теперь к их поколению.

Сказать новое слово в теме, о которой пишут все, или хотя бы посмотреть на неё с другого ракурса – дорогого стоит. Пьеса Натальи Гринберг очень трогательно, нестандартно и неслезливо преподносит тему Холокоста. Военная закалка юных узников концлагерей была своего рода прививкой духа, инициацией. Кто прошёл через этот ад и выжил, стали сильными и мужественными людьми. Война проверяла людей на прочность и отбирала самых сильных и стойких. Люди, опалённые войной, крепче стали. Война выковывает дух на всю оставшуюся жизнь. Что им какой-то там ураган! У них был в жизни ураган длиной в несколько лет! В борьбе человека со стихией у Натальи Гринберг побеждает… любовь.

Люди готовы пожертвовать собой ради любимого человека. Особенно трогательно это выглядит у престарелой пары. Старые герои пьесы выдержали нечеловеческое испытание рабского, концлагерного труда на износ. Они выдержали голод, болезни, скотское отношение, побои, холод. Многие после лагерей кончали жизнь самоубийством, сходили с ума, и только самые сильные духом не копались в прошлом, а жили настоящим и будущим. Психологи пришли к выводу, что во многих случаях лучшее лекарство от пережитых ужасов – не вспоминать их. Побеждают эти люди и в схватке с ураганом. Они сильные! Наталья Гринберг, автор «Урагана», знакома со своими персонажами не понаслышке. Она вспоминает, как была шокирована концлагерными татуировками своих соседей. Она видела их совсем рядом – в одном лифте, на пляже, в бассейне. Пьеса Гринберг звучит как победа человеческого духа, победа любви над злом. Жизнь быстро стирает следы разбушевавшейся стихии. Посмотришь сторонним глазом через пару дней – словно бы и не было жуткого, разрушительного урагана. Как писал Семён Кирсанов, «на душе, как в синем небе, после ливня – чистота».

В чём принципиальная разница между ураганом и войной? Перед войной и даже во время войны люди могут объединиться, чтобы вместе, сообща выступить против врага. Перед стихией и во время стихии они это сделать не успевают. Люди настолько начали доверять прогнозам пути следования урагана с точностью до нескольких миль, что чуть отклонившийся от этого пути ураган застаёт их врасплох. Люди ленятся уезжать – «авось пронесёт», ждут до последней минуты. Застрять в заторе на несколько суток может быть более опасным, нежели пересидеть ураган внутри блочного дома с пуленепробиваемыми окнами и стальными ставнями. Стихия приходит неожиданно, нападая отовсюду, со всех сторон, с нечеловеческой силой. Но любовь побеждает стихию. Любовь и фронтовая закалка старшего поколения.

Люди загорают на солнышке, забыв напрочь о перенесённых в молодости страданиях. Но, поскольку они тогда выстояли и не погибли, в них, теперь уже немолодых людях, таится некая непроявленная сила, неведомая и недоступная другим. В пьесе «Ураган» мы видим ставшее уже фирменным элементом творческого почерка Натальи Гринберг смешение смешного и трагичного. Возникает резонный вопрос: «А кто же главный герой пьесы?» Ибо, по сокровенному смыслу, заложенному в пьесе Натальи Гринберг, главные – это престарелые узники фашистских концлагерей, которые практически ничего не говорят. Что-то есть важное за пределами произносимых человеком слов. Слова – это ещё не всё в человеческом общежитии.

Ураган – вызов людям, проверка их на прочность. Здесь Гринберг идёт за Сартром и Камю. «Ураган» – это новейший постэкзистенциализм. Драматург задаётся вопросом: а хорошо ли относительно молодым людям жить на одном пространстве со стариками? Гуманно ли это? Всё в этом мире относительно. И, если 50-летние молоды в компании 80-летних, то, если поместить их рядом с 20-летними, далеко не факт, что жить в таких условиях им будет комфортно. Наталья Гринберг – великолепный рассказчик. Писать пьесы начала, работая в любительском театре. А даром представлять жизнь персонажей в диалогах Наталья наделена сполна. Её пьесы – это самый широкий срез эмигрантский жизни в Америке. В заключение, хочется пожелать ей непременно увидеть свои замечательные пьесы на сцене драматических театров по обе стороны океана.