ТАТЬЯНА НЕКРАСОВА
Кишинёв

БЕГЛЕЦ НА БЕЛОМ ПОЛЕ

ВОЛЬНОЕ

до времени, душа моя, прощай!
лети себе и ни о чём не помни.
теперь мы – камни, а судьба – праща,
и вслед летят прицельно копья молний.

душа моя, счастливого пути!
лети себе и ни о чём не думай,
тогда плохое нам не повредит,
а доброе – хороший штурман.

и, наконец, душа моя, прости.
лети себе и ничего не бойся,
а встретимся – нас боженька срастит,
как землю с небом сращивает осень.

а если нет – нам будет всё равно,
душа моя, нам и сейчас почти что
легко – и ты прощаешься со мной,
а я не слышу.

ОКТЯБРЬСКОЕ

рассмотрела осени лицо,
там такое самообладанье,
словно смерть не точит червецом,
а целует солнечными ртами,

золотит, румянит, придаёт
новый смысл, а старый провисает
паутины шёлковым бельём,
ивы спутанными волосами.

и теперь, невнятный человек,
знаю приблизительно и грубо,
что в её осенней голове –
ветер, листья, солнечные губы.

КУДА ОТ ЭТОГО

зачем ты, сссобака, мне снишься
и каждую божию ночь,
мигая фонарной зеницей,
пытаешься сон превозмочь?

проснусь – ничего же не вспомню,
целебен забвения мёд.
невидан, неслыхан, непонят.
но птица, но лист промелькнёт –

испорченному телефону
никто и ничто не указ,
и вот же – споткнулась и помню
эх, раз
ещё раз
каждый раз

ЛУЧШИЕ ДНИ

любовь моя которой ни следа
а только слух и благорастворенье
для нас не будет страшного суда
недоумения и подозрений

а только сад осенний райский сад
айва и облепиха и шиповник
и ослепительные небеса
неглубоко в них

ДЕКАБРЬСКОЕ

а был бы снег… – когда бы не тепло,
не жалкий жёлтый лист на чёрной ветке,
и не текло тогда бы, а легло
легко, как сон, и остудило веки.

невидимость, неслышимость, туман.
забвение, смирение, а дальше –
стигмат звезды, погасшие дома
и в сонный мир новорождённый мальчик.

НЕ ТОРОПЛЮ, НО

не суетись, не хлопочи лицом,
и будет всё, что будет, необидно
и в самый раз и вовремя – как сон,
конца не видно.

я буду жить,
по краю жёлтый лист –
ну, сколько там отпущено счастливым? –
и столько лиц навстречу, белых лиц,
кромешный ливень.

НАВЫНОС

догоняют любимых на этом свете,
но всегда опаздывают, поскольку
временные петли, удавки, сети
оставляют следы перемены горькой –

и тогда невзаимно, тогда напрасно
настигать, окликать, отражать смятенье.
так не надо, не надо за шапкой красной
от ствола к стволу в безнадёжном теле.

и под шапкой шут его знает нынче
кто да что да зачем да с каким приветом
ах любовь навылет и жизнь навычет
и прости что тебе говорю об этом

ОЩУТИМОЕ

дни буднично-неповторимы
так жить и жить бы вместе нам
и ледяные мандарины
разламывать напополам

о главном не сказать конечно
да просто не произнести
не потому что страх и нежность
а потому что низкий стиль

и прошлое непримиримо
и настоящее легко
и будущее мимо мимо
неуловимо под рукой

СМЕРТНОЕ

всё это так по-человечьи
предательски и налегке
что даже воздух обесцвечен
надышанный бог знает кем

чёрт знает кем преображённый
в горючую взрывную смесь
за искрой искра да за что нам
не с нами не сейчас не здесь

НАЧАЛО

впусти туман, подставь ему лицо,
пока он жмёт протянутую руку,
и то, что называется концом –
уже начало, движемся по кругу:

какой-то год, но осень всё равно,
и огненные листья холодны, как
багровые закаты над страной,
горящей, нет, не рукописью – книгой.

найти бы эту рукопись и, нет,
не сжечь – перечитать, расставить точки,
и с мёртвой точки двинется сюжет –
беглец на белом поле чёрной ночи.

ПОПРАВИМОЕ

всё поправимо – сказала, – пока мы живы.
похоже, поторопилась, была наивна,
здорова, беспечна, не знала больших ошибок,
любила стоять под ливнем.

с тех пор умнее не стала, но знаю точно:
мелочи поправимы, когда не просить о большем –
и с божьей помощью мне голубиной почтой
будет записка, что ты в порядке –
теперь уж точно.

непоправимо то, что стерпе… слюбилось
намертво, будто имя в смешную кличку.
люди, не бойтесь жить, даже если в минус,
и умирать не бойтесь, оно привычно.

ОПТИКА

свет становится рассеян,
будто бы со всех сторон
Ирий людям, и растеньям,
и животным отворён –

два-три раза в жизни словно
чьи-то, сами не свои:
сложной оптикой изломан
каждый – перед ним стоим,

ясные, как луч, прямые,
разноцветные, как сны…

миг – и сумерки размыли
нас до пятен ледяных,

до привычных невротичных
искажений именных.