Елена Севрюгина

ФЕВРАЛЬСКОЕ

бессонница бесснежье стивенфрай
зима стеклобетонные пейзажи
но есть ещё надежда на февраль
тобой и мной придуманный февраль
который ляжет

надорванным конвертом на трюмо
чуть-чуть горчит глоток бумажной речи
скорее встань посуду перемой
потом гулять о чём ещё зимой
о чём под вечер

а впрочем всё такая чепуха
сминаю слов податливое тесто
потом опять ну кто не без греха
дроблю стальную музыку стиха
на интертексты

пока в сети стенают фрост и пруст
цепляю жизнь на удочку де вега
в начале грусть и до начала грусть
порывы ветки ветра лёгкий хруст
и шёпот снега

***

люди плывут видишь люди плывут на работу
по дороге теряют шляпы плащи и боты
и у всех на лице заботы дела заботы
и так до субботы до выходного дня…
и наверное надо кому-то сказать «спасибо»
за то что повсюду плавают люди-рыбы
я это чувствую я это вижу ибо
от рожденья особое зрение у меня

и волнуется море и небо блестит как смальта
а людям кажется они идут по асфальту
по простому такому по серенькому асфальту
и нет у них жабр и причудливых плавников
и все они так глубоко в своих тайных норах
прячут от мира загадочный рыбий норов
и никогда не уйдут из своих камор off
камер закрытых от света и сквозняков

и я обращаюсь к аллаху кришне и будде
пусть они скажут что люди совсем не люди
что у них вместо ног хвосты гениальный руди-
мент чтобы плавать на самом глубоком дне
но остаётся на сердце тяжёлый камень
люди идут размахивают руками
пренебрегая звёздами сквозняками
и огромная рыба (вот уже в стотысячный раз наверное)
опять умирает во мне

ЧУКОТСКОЕ

человечек мой…человечек мой…
и сказать-то как будто нечего –
раскололись на «я» и «ты».
вроде латано, вроде лечено,
но грустит ангелочек вечером –
неземные глаза пусты.

но сказать-то как будто надо бы…
тучи мечутся над Анадырем,
в море баржи врастают в лёд,
мерзнут домики за оградами,
в небе выгнувшись чёрной радугой,
разрастается рагнарёк.

расставанья фрезою резвою
я себя по живому резала,
рассыпался по сердцу снег –
разрывалась над снами-безднами,
усмиряла себя да без толку…
был – и без вести… был – и нет…

не найти тебя – горе. горе ли,
что во мне бесконечно спорили
север, запад, восток и юг?
старых весен сгорает чучело
выбегают из чумов чукчи и
горловую тоску поют

колыбельную баю-баиньки
я пою тебе, милый, маленький
на Чукотке настала ночь…
я бы свет погасила в спаленке,
а под утро сваляла валенки –
только нету меня давно…

***

я ложусь перегноем, как грузди ложатся в кузов,
как подводный мирок забирает в рукав река –
пусть земля будет пузом, большим набухающим пузом,
сберегающим семя небесного чердака,
вот и встретились, пра,
вот и встретились, мать
(ерь на ум),
нам друг друга вовек обнимать,
целовать в затихающей зыбке
золотой тишины безъязыкой.
ты так долго меня кормила
тёплой смесью песка ли, ила,
чтобы легче в тепло зарыться
неприкаянным рыбьим рыльцем,
а потом привыкать – не сразу, но постепенно
к алфавиту без слов, к вязкой влаге густых корней –
пусть вода будет пеной –
во мне возрастающей пеной,
чтобы сердце вселенной искало меня на дне…
в глубине…
в белизне…
вне…

СЛОВА

Благословляю вас на все четыре стороны.
Марина Цветаева

слова живые вронские каренины
медово забродившие на дне
летите же на все четыре времени
на все четыре племени во мне
до глубины распахнутого облака
и до длины последнего стежка
на все четыре образа и облика
ничем ещё не связанных пока
пускайтесь ввысь нестройно и рассеянно
тяните песню хрупкую свою
сплетая сеть от сервера до севера
а может быть от севера на юг
слова мои затейливые запонки
к манжетам неопознанных листов
скрепляйте сны до завтрака на западе
а к ночи пусть срастается восток
опавший день отцом ли братом деверем
глядит сквозь стебли выцветшей травы
а я молчу я вера верность дерево
и в чьё-то горло впившийся ковыль

ИМЯРЕК

бесконечны паузы небес
человечек умер и воскрес
век челом печали без числа
праха порох память плеск весла
то-то человечка будут грызть
страхи боль раскаянье корысть
малые с горошину но всё ж
имярек иначе в мир не вхож
имя реки имя на реке
мелкий мир дрожит на поплавке
мается держи меня держи
не сорвался в омут значит жив

***

что тебе до магии имён
что тебе до мании знамён
что тебе до тяжести креста
если ты покой и пустота
у тебя ведь нет ни рук ни ног
у тебя ведь нет ни да ни но
нету у тебя ни до ни да
ты сквозняк воздушная среда
ты река
текущая строка
ты строка
текучая река
прорастает в корне языка
звук не осязаемый пока
и горит надмирный горловой
голос твой

НЕБЕСНЫЙ ВОКЗАЛ

закрыт вокзал небесный на ремонт,
темнеет заколоченная касса,
и мальчик, пассажир второго класса,
готов узнать, один ли в мире он...
и смотрит в запотевшее окно
вагона засыпающего, но
внезапно растворились силуэты
немых теней, спускающихся вниз -
и шепчет он «вернись-вернись-вернись»,
ловя за хвост непрожитое лето,
потом рисует время, ветер, свет,
скалистый остров и парад планет,
и слушает, как нервно дышат корни,
готовясь выпускать из-под земли
пронзительную чувственность дали
и звуковые нити мариконе,
и палиндрома лёгкую капель,
и ассонанса страстную свирель
и древний стиль …готический… романский…
англо-саксонский – всех мастей и форм...
желанием создателя влеком,
он в день бесцветный добавляет краски…
а мир, что астенически продрог,
вдруг понимает – это юный бог...

НЕКОЛЫБЕЛЬНАЯ

долго-долго не спи –
обернись, посмотри, повтори
песню-мантру ветров, что стучится в коралловый риф,
и молитву зари – ту, что небом встревоженный гриф
унесёт в neverland или в нервный ночной тель-авив –
твой рассвет так прекрасен и свеж – тут терпи-не терпи...
крепко-крепко не спи

сладко-сладко не спи,
чтобы в чаше небесных весов
свято грезить, что это не сказка и даже не сон,
что твоей вековой немоты отворится засов
и затихнет биение старых безумных часов,
чтобы ветром сорваться с давно надоевшей цепи –
свято-свято не спи

ветхо-ветхо не спи –
стерхи солнца садятся на снег –
значит, снова не спать и сто раз просыпаться во сне,
значит, сердцем эсфири – разнузданней, звонче, тесней –
прижиматься к твоей первородной и страстной весне…
этой радостью ветхозаветной себя окропи,
но не вздумай, не спи…

веще-веще не спи –
вещи тоже хотели бы знать,
как срывается с видимых форм вопросительный знак,
как внутри допоздна тихо спорят луна и луна,
как легенды забытой итаки поёт тишина…
пусть случайный сирокко свистит, ударяясь в сосну,
как ты вновь не уснул... как ты сладко вовек не уснул…

ВАРИЛА ЩИ

варила щи компот варенье…
колола на зиму дрова
слетали с уст стихотворенья
пустые мертвые слова

созвучья пестовала нежно
сплетая вздохи с тишиной
а небо оставалось прежним
внутри меня и надо мной

под гнётом квасилась капуста
слепые сонные в углу
от боли умирали чувства
зачем-то сказанные вслух

ОБЛАКУ

сердцем застыну за гранью войны,
здесь одиноче и проще
комната – mir мой – четыре стены -
призраки делят жилплощадь

не оправдать равноправие прав
тех, кто пришёл не по праву...
рвётся надежды ветшающий драп
прошлого пьётся отрава

прошлого пришлого прошлого из
тех закромов, что запретны –
к облаку вышла бы – прямо и вниз –
я, для других незаметна...

к облаку оком в оконную даль,
чары дверные разрушив,
комната выпустит – вечному в дар –
всех постояльцев наружу

вниз по карнизу по темной реке
призраки, ризы и звезды ...
ты прикасаешься к зыбкой руке –
в звон разбивается воздух...

ОСЕНЬ БЛОКА

осенняя пора...memento mo...
ночь улица фонарь уже не в моде
но ты как будто пишешь мне письмо
но ты как будто дышишь мне письмо
как выдох-вдох на выходе и входе

туда где свет откуда путь назад
заговорен до точки невозврата
но прыгает глазная стрекоза
перебирая строчек образа
внезапной невесомостью распята

нисколько не боясь перегореть
горит свеча среди природной хмари
к заветному приблизившись на треть
приказываю телу умереть
и растворяюсь в палевом тумане

и видит твой печальный материк
что до меня добраться так же просто
как мне остаться в осени на миг
как мне остаться в осени на крик
слегка суицидального подростка

не доверяя дням календаря
ты на мгновенье прикрываешь веки
и видишь как друг в друге повторясь
астральные осколки фонаря
стучатся в дверь заброшенной аптеки

***

бережно касаться пустоты,
что была вселенной до «сегодня»,
канул в море камень алатырь,
с плеч обуза… стало ли свободней
в шумном одиночестве дышать,
жить в миру легко и безголово…
бьётся в окна прошлого душа –
болью обескровленное слово

черви обезличенных ночей
копошатся в сердце полусонно –
спит пересыхающий ручей,
голоса росток до срока сорван,
чуть водой из космоса плесни –
оживёт, поднимется до неба…
скорбный странник – «мыслящий тростник» –
кем ты был, когда в помине не был

отчего заветный горизонт
затворил невидимые грани –
вспоминать о главном не резон,
если мир обыденностью ранен…
но однажды чей-то робкий свет
сердце до краёв собой наполнит,
чтобы сокровенный человек
в нём пустил невидимые корни

***

два гения совпали – Бог и Бах…
затрепетав у мира на устах,
вспорхнули птахи – терции и кварты,
и начался фонический потоп –
диезов звёзды, лилии альтов
с полей небес подобием валторн
лились в азарте.

два гения, две правды – Бах и Бог,
и снова задышала – выдох/вдох –
разбуженного неба диафрагма,
и, проиграв прелюдии на бис,
земные горизонты поднялись,
и вырвался на волю жизни смысл,
как магма…

два гения – и ожил в этот миг
век, что лежал, бесплотен, безъязык,
и звуком был вселенной вправлен вывих –
и ветру было сказано «шуми»,
и грому было сказано «греми» –
вдох/выдох…

ТАК СЛУЧАЕТСЯ…

так случается – он приходит всегда внезапно,
не сообщает времени (месяца, дня, минуты) –
ты узнаёшь его голос, походку, запах,
и, едва на него взглянув, попадаешь внутрь
колеса сансары, где снова тебя встречает
твой забытый слегка, но очень родной Тибет –
он берёт тебя на руки, словно дитя, качает –
ибо если ты в нём, то значит и он в тебе.
ты плывёшь в его море – не страшно тонуть, не жалко,
что мальком бултыхаешься в кровной своей плаценте –
а потом набираешь вес, расправляешь жабры,
вычленяешь знакомые ноты в чужом акценте.
в тело водорослей ныряешь, ищешь какую-нибудь
особенную, не похожую на другие…
а когда находишь – ложишься под ней вздремнуть
и тебя до утра берегут её берегини…

а к утру ты теряешь дом, окруженье, компас,
твой зелёный глазок навсегда потухает в чате, но
ты понимаешь – с тобой приключился Космос –
и тонешь уже окончательно.

НА «Л»

в твоём саду растут мои стихи
люпины лебеда и лопухи
на «л» три слова…
ты спросишь что я делаю в саду
зачем сюда без повода бреду
но голос сломан

свистящий ветер выстрелит в гортань
и станет больше на одну из ран
и будет равной
рассвету ветка шороху трава
но жизнь что не по-новому нова
прервётся рано

я в тело сада медленно уйду
мои стихи растут в твоём саду
а счастье в доме
и засыпая в сердце тишины
я буду падать яблоком хмельным
в твои ладони

и будет ветер-вертер голосить
неся мою тоску от сих до сих
от страсти к страсти
и просыпаясь бисером в траву
произнесу когда я оживу
ну здравствуй мастер

в моём саду растут твои стихи…

***

выживем в августе – выплывем в январе,
вызнав заранее звонкой весны лекала.
это особое время иное вре…
мятные звуки томятся на дне бокала
ты их искала?
вот же они, держи,
жизни желай тому, что в тебе томится,
мчится дрожит по натянутым рекам жил
снов твоих рыцарь.
вновь из парада радуг, из прозы гроз,
из лабиринтов рук,
из любого плена
явится звук, моментально идущий в рост,
перекрывая размеры твоей вселенной
ритмы твоей все лен-ной –
зыбкой назойливой фразой набив мозоль,
ты постигаешь заново и навечно
канны и карму, звёзды и мезозой,
рот обжигая кровоточащей речью

ВРОВЕНЬ

тебя окликну на пути
по зову крови
хочу растить себя расти
с тобою вровень
с тобой до сумерек седых
стареть не стану
и буду вечно в молодых
как стих Ростана

и пусть не писан тот устав
оттенка стали
что нужен стан себе под стать…

себя оставив
тому в чей мир не возвращу
лучей весенних
тому в ком столько лет ращу
своё спасенье
я буду нянчить на руках
больное лето
но будет вложена строка
в иную лепту…

и будет лёгкое письмо
летать по миру…
его пишу себе самой
ступай же с миррой
ступай не стой ступай не с той
пусть будет рада
под именем и темнотой
скрывая правду…

а мне держать в морозный зной
стеклянный стебель
и подниматься над волной
с крючками в теле

и безрассудный делать шаг
от мира тайно…
горит сивиллова душа
свечой алтарной

С УТРА МЕТЁТ…

С утра метёт. Ты в метре от метро,
где турникет – залапанный Харон –
молчанием приветствуя народ,
бумажной дани требует на входе.
Дешёвым кофе тянет из бистро,
и, «contra» перемешивая с «pro»,
играет в застарелое таро
сутулый день – такой обычный вроде.

И хочется кричать сквозь толщу лет,
что ты нашёл потерянный билет,
В руке неловко скомканный билет –
твой постоянный пропуск в подземелье
и верный шанс, что там (идите на)
тебя найдёт такая глубина!
И сладко жить надеждой, что она –
твой тайный Амстердам и милый Мельбурн.

Выходишь вон – и снова на мели,
где правят бал копейки и рубли,
где в сотый раз кого-то понесли,
где твой успех твои же тупо слили…
А ты идёшь – вздыхаешь, но идёшь,
усталый ощетинившийся ёж,
и, возвратясь домой, по сути бомж
от пустоты и тщетности усилий.

Да будь он хоть Лас-Вегас, хоть Тибет -
теряется в потасканной судьбе
простая фраза – лучшее в тебе.
Но, даже не задумавшись, в тебе ли,
ты верил: жизнь – зачуханный вокзал,
забыв о том, как много лет назад
плескался космос в ласковых глазах
и чутко мир дремал у колыбели.

ШАГАЛ

дурак шагал по небесам
один шагал по небесам
неужто сам? конечно сам!
дурак шагал по небесам
не глядя под ноги себе
и доверяя голубой
его ласкающей траве
и твёрдым был его ответ
зачем шагать по небесам

а снизу умная толпа
такая мудрая толпа
смотря на прелесть этих па
зашикала «вот шантрапа
у нас такие тут дела
беда безденежье бардак
короче полный кавардак
у нас бордель у нас вертеп
а он как будто бы ослеп

ему как будто дела нет
совсем представьте дела нет
до наших слёз до наших бед
от дураков один лишь вред
мечтой бессмысленной своей
живет поёт как соловей
что мир прекрасен и высок
идёт и пьёт небесный сок
по небесам наискосок»

и все кто глух и насеком
и зыбким счастьем не влеком
глаза засыпали песком
чтоб не встречаться с дураком
и не общаться с дураком
чтоб не довлел дамоклов меч
ненужных жутких этих встреч
все встречи надо бы пресечь
от них детей своих отвлечь

а у меня на чердаке
лежит верёвка в гамаке
я так хочу её достать
я так хочу под небом встать
верёвкой в облако попасть
в большую облачную пасть
и нагуляться в небе всласть...

и усмирив свою печаль
кричать из неба «не скучай
и верь что ты не одинок»
ведь знаем я и мой сынок
дурак не шёл – дурак шагал
летел по небу как Шагал
дурак от умных убегал...

***

Новолента бегущих дней,
Киноявленный голос нови –
Утро вечера модерней
Или может быть модерновей.
Приказав языку терпеть,
Совмещаю Аммир и Римму,
Но куда поплыву теперь
По вечерним волнам мейнстрима?
То ли подле вола трава,
То ли вол на траве – неважно.
Предъявляя свои права,
Лупит молот по наКовальджи...
Новым смыслом полна строка,
Звукоряд с каждым днём богаче.
Перед сном улыбнусь слегка
И засну на своём бокКаччо.
Так из модных модерн-миров
Вырастает Декамерон.