Юлия Мельник

***

Не протягивай мне этой гибкой,
Этой белой ладони своей,
Вдруг я душу в неё по ошибке
Положу… Что ты сделаешь с ней?

Может, в воздух подбросишь со смехом,
И она разобьётся у ног.
Или, словно ребёнок монету,
Закопаешь в горячий песок.

Позвенишь, поиграешь, растратишь,
Потеряешь, суда не страшась.
А жалеть - да с какой это стати?
Что за важность - чужая душа?

***

Если б я была глухонемой,
Я б руками, словно плавниками
Взмахивала, шевеля губами,
Как большая рыба под водой.

Я б стояла в двух шагах от слов,
Одарить их звуком не рискуя,
Но на стёклах пальцами рисуя
Тысячу звенящих пустяков.

Я бы шелестела, как трава,
Вслушиваясь в алые трамваи.
Чтоб поверил ты, что я живая,
Ты не бойся, я б нашла слова.

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Без суеты, без выводов поспешных
Шёл первый снег. Шёл просто. Шёл как шёл.
Не дожидаясь звёзд, во тьме кромешной
Он кутал город в зыбкий капюшон.

Сбиваясь в стаи, в окна залетая,
И тощим псом пускаясь по следам,
Он падал - таял, снова падал - таял,
Как будто рвущуюся ткань метал.

Он опускался на асфальт с разбега,
Ликуя, и не зная, как на грех:
Будь он вторым, четвёртым, пятым снегом -
Имел бы больше шансов на успех.

А он летел, потерь не замечая,
На крыши, на траву, в сплошной туман.
Он падал - таял, снова падал - таял,
И под конец отчаялся, устал.

Он уходил по лужам и по крышам.
Ложил с размаху лёгкие стежки
По воздуху. Он знал: зима допишет
Бесстрашные его черновики.

БЕЛОЕ ПЯТНО

Ты карту разложил. Глядишь тревожно.
Измятые Земли материки
Ты топишь под усталостью руки.
Материки всплывают осторожно
Из-под твоей руки. Ты, словно мальчик,
Уроки проказёнивший в кино,
На карте ищешь Белое Пятно,
И не найдя его, тихонько плачешь.
Не веришь ты ни в океан, ни в сушу.
Тебе спасеньем кажется одно:
Умчаться в это Белое Пятно
И на его снегах посеять душу.

АССОЛЬ

Подари мне корабль, сговорившись с зарёй.
Исчерпал мою храбрость этот берег пустой.
Самой грустной песчинке здесь привольней, чем мне.
Кружат чаек косынки, растворяясь в весне.
И без смысла, без толку плещут волны... Смотри,
Сколько алого шёлка у купчихи зари.

ЗИМА

Декабрь... Жалкой Золушкой после бала
В отрепьях, в заплатах лежит земля,
И смотрит бессмысленно и устало
На тонкие лучики хрусталя.

И в лужах полощет звезду и солнце
Худая, стремительная рука,
И вдруг остановится, встрепенётся
Под звон позабытого башмачка.

Ни много ни мало в такой улыбке,
Но только закружится вмиг земля,
И свечи вспорхнут, и прольются скрипки
Горячими ливнями на поля.

И чёрные клёны заломят руки.
И вещие вороны закричат.
И небо, как выцветший холст разлуки,
Распишет глубоким индиго взгляд.

И лунной дорожкой былого счастья
Покинув на ощупь пустынный дом,
Очнётся она посреди ненастья
С единственным крошечным башмачком.

***

Там, где кончается душа,
В нас ничего уже не сбудется.
Там чёрная обид распутица
И годы на ветру дрожат.

И ты заплатами следов
Не исцелишь дорог утраченных,
Когда, тебе не предназначенных,
Покинешь сотни городов.

Там, где кончается душа, -
Чему начаться в той окрестности,
В той обездоленной телесности,
В которой голос мой зажат?

Там пышною морской травой
Качается в глазах бессонница,
Но ничего уже не кроется
За тем, что мы зовём собой.

МУРАВЕЙ

По линии жизни ползёт муравей.
Не зная меня даже в тысячной доли,
Он смело и просто скользит по ладони,
В весеннем луче - по ладони моей.

Кто хрупкой его мне доверил хранить?
Дошёл до конца, замечтался над бездной...
Дорога обратно уже бесполезна.
А дальше - куда? Обрывается нить...
И мне за него ничего не решить.

РАСТАЯВШИЙ СНЕГ

До подъезда опять провожал меня тающий снег -
Лепта дальнего облака в южное наше ненастье.
Кто поймал его первым - конечно, подумал о счастье.
Так домой и унёс - как от сотни невзгод уберёг.

Быстро таял в прихожей, затем раскисал тяжело
На ветвях, забивался испуганно в сердце скворешен.
Кто поймал его первым, наверное, был безутешен,
Он не знал: нашей хрупкой зиме никогда не везло

На снега. А снежинки всю ночь пробивались в окно
И медведицы тёплым сиянием щурились с неба.
Под глазами круги - вот и всё, что осталось от снега,
Да расходятся лужи кругами - под птичьим крылом.

ЗИМНИЕ МУЗЫ

Прозрачными клювами аистов свесились крыши.
И с каждого клюва - на землю стекает вода.
А музы болеют ангиной. Их голос всё тише.
И строки поэтам диктует уже хрипота.

Не выдохуть музам их прежнего лёгкого звона.
И кошек озябших качают они на груди.
И видят, как в небе летит, словно вечность, ворона,
И солнце усталое следом за нею летит.

И бьётся сомнение в их королевских прожилках,
Но всё же находят отвагу они и тогда
Ночами сдувают с нахохленных елей снежинки.
И бьют каблучками по хворосту первого льда.

ДАРЫ МОРЯ

Медузой море - к твоим ногам,
К моим - застывшим сосновым мёдом.
Как слепо море, даря нам
Своё ненастье, свою погоду.

Всё - без расчёта, всё - наугад.
Взлетают волны, лучами щурясь.
Но ты по-детски медузе рад.
А мой янтарик уносит буря.

Г.С.

Не в гости, а просто - позволишь прийти?
Не в гости. Гостей по-другому встречают...
Их - с гомоном, с треском, со звоном, к шести,
А мне бы - горячего , горького чаю.

Не в гости, а значит, в негаданный час.
Скорее всего, это будет ненастье,
Скорее всего - мне захочется глаз
Твоих и чего-то прочнее, чем счастье.

Не в гости, а вдруг, по наитью, вразрез
С делами и страхом явиться некстати,
Явиться без повода, запросто, без
Букета цветов и сиянья во взгляде.

Не в гости. А если захочешь гостей -
Пусть шумно, пусть щедро, пусть свет у порога,
Но только не горечь обиды твоей,
Ведь мимо пройти - это проще простого.

КАИН

Каин, зачем Ему эти колосья?
Выпали зёрна, в глазах твоих горечь.
Мыслей саднящее многоголосье,
голос полночный, зовущий на помощь.
Каин, зачем Ему эта усталость?
Сердце - зажатый за пазухой камень…
Больше в тебе ничего не осталось.
Вот и пришёл бы с пустыми руками.
Может быть, губы твердили обеты…
Может быть, что-то оспорить хотели…
Каин, зачем Ему эти ответы?
Эти увёртки, на самом-то деле…
Жаркими ливнями сердце прольётся,
а по-другому и незачем, Каин…
Знал ведь: поля твои выжжены солнцем.
Лучше пришёл бы с пустыми руками.

РОЗА

Роза за кладбищенской стеною
Промелькнула, как лицо живое,
Как лошадка из небытия…
Но об этом спрашивать не надо,
Что там проросло из листопада,
Из чужой души, из ноября…
Розовый бутон - частица жизни,
На него дожди, лучи и листья,
Крик ворон и утра полумгла
Льются. В нём, как в крошечном конверте,
Есть письмо, но вовсе не о смерти…
О таком обычном, как зима…
О таком привычном, как простуды,
Встречи, расставания, причуды…
И как круп спешашего коня,
Рассекает воздух бок трамвая.
Розовый бутон, не объясняя
Ничего, горит средь ноября.

***

Волна - за выдохом вдох,
Как будто урок дыханья…
Рассеяно, без тревог
уносит шаткие зданья…
Бросает в осенний свет
песчинок лёгкие рои,
каких только замков нет
в гекзаметре этом стройном…
Отдай их, закрыв глаза,
их суетность, их усталость…
Какие-то полчаса
назад - всё другим казалось…

ОДУВАНЧИКИ

Одуванчики - вдруг - на трамвайных рельсах…
Словно нет в целом мире другого места
для полёта, сияния и мечты…
Пролетают трамваи, летят минуты,
неужели продуманы все маршруты?
Неужели рассчитаны все ходы?
Одуванчики - крошечные вакханки…
А трамваи звенят, как пустые банки,
и искрятся над самой головой…
Но полёт не зажать в голубые рельсы,
всё летит, ничего не стоит на месте,
всё свершает свой круговорот земной.
Если б только ко времени всё и к месту…
И снежинки летят за стальные рельсы,
вдруг почувствовав: есть вдалеке поля…
И летят. Осыпаются их головки
в небеса… И трамвайные остановки
пролетают и кружатся, как Земля.

***

Из полуяви вышагнула лошадь…
Должно быть, кто-то допустил оплошность
и выпустил её на эту площадь,
куда меня и утро приведёт…
Но здесь, сейчас, её зрачками, ночью
глядеть так странно в этот миг непрочный…
Не остановишь телеграммой срочной
её спокойный, царственный полёт.
На гриве рыжей - куст чертополоха…
Ей завтра утром будет очень плохо,
когда она увидит ненароком,
как эта площадь иногда тесна,
а иногда - мучительно огромна
для музыки её нерасторопной.
Но только не сейчас, когда за тёмной
мохнатой елью прячется весна…
Сейчас хмельные цокают копыта,
а завтра быт привычно и сердито
её окликнет, но пока не видно
ей ничего - так близорука ночь…
Но не ругай её - ей всё простится,
и даже то, что это только снится…
Не дай ей Бог за ветку зацепиться,
остепениться и рвануться прочь.

АНГЕЛ С САКСОФОНОМ

Я в кафе, где ангел с саксофоном
плеск прибоя проливает в чашки…
Крыльев и бровей изгиб солёный,
взгляд же удивительно домашний…
Все другие с трубами, а этот
там, на небе, видно, меланхолик.
Он скрипит протёртым табуретом,
палубой раскачивает столик.
А над чашками взлетают чайки…
Научится бы гадать на кофе…
Не меня ли ты хранишь случайно,
так по-детски изгибая брови?
Запредельным заливая шумом,
хрипловатым светом обжигая
сердце… То ли Моцарт, то ли Шуберт,
то ли просто волны набегают…
Кто-то на обычную пластинку
после эту музыку запишет,
мы же выйдем из кафе в обнимку,
ничего не видя и не слыша…

***

Нужно пройти насквозь
этот бесснежный день…
Как винограда гроздь,
в облаке чья-то тень.
Он не спеша несёт
августа сладкий свет,
но под ногами лёд
скрипнет: "Такого нет.
Вам показалось, Вы
можете здесь упасть…
Видите, только рвы
и на подошвах грязь…"
Но обернёшься вдруг -
ветер, бесснежье, грусть…
А на губах, как звук,
тайный, сладчайший вкус.

***

В меня слетелись голуби, шурша,
а это просто, не заметив луж,
стремилась на чуть слышный зов душа,
и встречный наш полёт был неуклюж.
Нас друг на друга натолкнул туман,
и показалось: дальше нет пути…
Несли мы, чуть сошедшие с ума,
без цели воркование в груди.
Друг с другом мы смахнули серость дня
и провалились в ветра решето…
Их кто-то звал, и кто-то знал меня,
я до сих пор не понимаю - кто…