ВИДЕНИЯ
(сестре)

В такие дни
порфиры мягко льнут
к царям-утесам…

Здесь в полуподвале,
скрипач глотает кислое вино.
Под колесницей дохнет тень прилавка.
На тротуарах толкотня и давка,
как на панно.
Лист падает на дно,
Весь век застыл в зрачках Буонаротти.
И на листах горело:
"Боже, кто ты?.."
Свеча, как крыса, грызла темный стол…
За ширмою Пилат понтийский плел
Венок сонетов…
Помнишь сколько света
Пролилось в день, когда Аустерлиц
Кипел в огне чудовищных пророчеств?..
И стих горел, и воздух падал ниц
Под гулким гнетом киммерийской ночи…
Ты помнишь, как мы пили у обочин
Густую смесь авто и быстрых лиц?
Как мы брели под грохот колесниц,
Как плыл Евфрат, как Тигр блистал на солнце,
Как лязгала по бедрам нашим бронза,
Как нас убили возле Сиракуз,
И притащили к погребальной яме?
И далеко, вне нас, теперь над нами!
Уже кричали третьи петухи…
Погиб закат и ночь сменила вечер
В саду мелькали красные огни…

В такие дни…
О, как в такие дни,
мне хочется обнять тебя покрепче.

***

При открытых дверях плохо спится и воздух горит
на покатых бровях целомудренных висмарских кровель,
теплый вермут открою,
с горы мне откроется вид
и ворвется в окно оглушительный запах левкоя.

В этих лунных прогулах фольга на деревьях сильней
И чернее большак,
и задохшись звезда коченеет...
Скоро лампы зажгут,
очертания станут прочнее
и точнее ударит готический почерк речей...

Расстояние меркнет...
О, боже, какая печаль -
обниманья в подъездах, лафит, толкотня на платформах,
(Тяготенье к эпохе увязшей в пустом хлороформе),
И с похмелья курьер... и под утро письмо при свечах...

Восемь кряду недель я болею бронхитом тоски...
Грязь. Вокзалы в разъездах. Аптеки. Сырые фелюги...
Взять отгул у зимы и пальто затянуть, и подпруги,
и трястись целый день под обвалом стеклянной лузги...

Но расходится ширь...
Чую слабость и затхлость души...
И убогость вершин... и убитость в полночном хорале,
Когда рвется в тиши и крошится, и к скалам спешит
Макленбургский каракуль набитый чадящим металлом.

Голос в горле застрял...
ледяная гуляет чума
по карнизам и кирзе, и харкает хлопьями в лица,
Город стаями звуков летит из-под рук пианиста...
Шорох где-то в передней...
очнулся...
все кончено...
тьма...

***

ВЕЧЕР

Бывают черные, как сажа, вечера.
Бывает сонна и удушлива округа,
Когда душа на острие пера
Слова рифмует хлестко и упруго.

Когда угрюмо пыльное трюмо,
И стонет сад под тяжестью ренклода,
И еле тлеет лунное клеймо
На исхудалых ребрах небосвода.

Бывает так, что время, чуть дыша,
Вдруг отразится в мутных стеклах речки,
И, кажется, вот-вот сгорит душа
На языке оплавившейся свечки.

***

МУЗЫКА

Приобщиться ль к тебе
всей открытостью грозной равнины,
Где предметы гудят
и толкаются в стенках зрачка?
Раствориться ль в тебе
и софитами смазав картину,
приглушить киноварь,
иль срываться, как ты, со смычка?

И мерцанием люстр
в полутьме, чуть повыше партера,
затаиться и ждать,
иль с запиской бежать на почтамт,
Пронося за собой шум и грохот, и хохот премьеры,
Или scherzo сбивать
золотистые яблоки ламп…

И однажды в фойе,
у ленивых шкапов гардероба,
канифолью пропахши
и розовым лаком томя,
Ты развеешь театр
и тяжелым наплывом синкопы,
обронив на пюпитр,
ты убьешь и отпустишь меня.

***

Как страшно листьев звонкое наречье,
Когда в глухом ознобе тишины
Дырявой лодкой в стекла бьется вечер,
И темнота заходит со спины.

Пространства смерть становится все явней,
И все упорней ночи ремесло,
И в этих сумерках, как будто в черных плавнях,
Шуршит луны прозрачное весло.

Я задыхаюсь в воздухе лиловом.
Моя душа сбивается с пути…
И, словно ком, подходит к горлу слово,
И стих болит, замешкавшись в груди.

***

1

Отброшен сад в эфир стеклянный…
Все этой грустью учтено.
Собор растерянный и странный
Фасадом терся об окно.

Казалось, полное затишье
Трухой осело на карниз,
На клавиши четверостишья,
На досконально белый лист.

Как мухи, синие светила,
Сильнее вжавшись в темноту,
Холодным светом серебрили
Больших черемух наготу.

2

Еще до гибели и глины,
И слякоти на каблуках,
Была задумчивость в гостиной
И тихий блеск на образах.

И был рассвет фатально-тусклый,
В лицо летящий, наобум,
И сонмы дождевых корпускул,
И небосвода птичий шум.

На клумбы, на цветы, на липы
Тяжелый опускался мрак.
Бывало так, что иней сыпал
На стекла, наперекосяк.

3

И пруд измаялся звездою,
И веток неизбывный гам,
Едва смешавшись с темнотою,
Прилип к оврагам и лугам.

В разноголосице картавой
Осок, таящихся впотьмах,
Гортанью голою, октавой
Роса звенела на кустах.

И тополя играли жестью
Стволов, и листья вразнобой
Летели в тишину предместья
Огромной птицей золотой.

***

ИЗ НЕДОПИСАННОГО

ты меня не найдешь в полоумной трясине камней
в геометрии света летящего из абажура
словно мир провалился в глубокий зрачок Эпикура
в незаметную жизнь отходящих от жизни ветвей
пусть сегодня умрет концентрический гул пустяков
и сомкнется над нами парабола млечной дороги
на балконных перилах скрипящая птица не дрогнет
так легко ты сойдешь в механический шум облаков
вот когда остановятся шестерни темных глубин
и заглохнет от холода немощный двигатель лужи
о, пойми же меня, ни кому я тут больше не нужен
среди этих обломков и бледных костров георгин

***

АНАСТАСИИ Ж.

Здесь стекла сковывала стужа,
Здесь ливень лился по стене.
О, как внезапно был разбужен
Твой голос в этой тишине…

В крутых углах, где пахнет замшей,
Где воздух стрельчат и сердит,
Где словно стук тяжелых шахмат
Вода о зеркало стучит,

Где треск морозного атласа,
Суров и слитен, и могуч
Где отсыревший отблеск глаза,
Непреднамеренно кипуч.

Где напролом натужный фосфор,
Навылет бьет, наискосок.
Где ливня голос бледно-острый
Так удивительно высок!

Неужто в этой суматохе,
При этих звуках, в этой мгле,
Строкою, как последним вздохом,
Ты все расскажешь о себе?

***

Был спор минут
Плыл звездный сор
Опал горел дремучих сосен
Я будто спал
Мне снилась осень
Косились капли

Как простор
Была открыта речь и взор
Был слух наполнен птичьим вздором
Был страшен бор как лепрозорий
В позорной бледности озер

Я будто спал

Листвой шурша
Пространство шаткое ветшало
И в чаще маялась душа
И суша медленно дышала

Плыл шум
Я вышел налегке
Мне дождь читал завет Начала
Февраль маячил вдалеке
И речка за плечом качалась

Кончалась клинопись кустов
Причал изглодан был тоскою
Я будто спал
и надо мною
Горела вечность как свеча…

***

Нам времена молчанья не простят.

Скажи, как быть мне в доме опустелом?
Что делать мне с душой моей и телом,
Когда весь голос тишиной отнят?

Сестрица жизнь,
что делать мне скажи?!
Сверчок во ржи не ржет,
умолкли птичьи стаи,
Лишь опустевший дом мой надрывает
Голосовые связки тишины.

И мрут века в залысинах стихов,
Тоска, как пес в них смотрит, оробело.
Быть может, Бахус скажет, что мне делать
Без вдохновенья, музыки и слов?

Под сенью звезд плакучих,
в страшной мгле,
Что делать мне?
Дымит листва, как ладан
в беззвучном пламени ржавеющего сада…
В его огне,
Скажи, что делать мне?

Из горла бьет: "Простор мой осужден!.."
… И виснет лист, и льется лес осенний…
Что делать мне, когда в подтеках тени,
Луна, как сердце бьется в ребрах крон?

… Но глух во мгле сентябрь-негоциант.
Замолкли дни и онемели дали.
Так замолкает голос у рояля,
Когда ложится в землю музыкант…

***

запах тоски несется на запад
зарева рев
переулок в запое
кто расстегнул эти звездные запонки
в затхлом пространстве забытом как заповедь

чуть отразится в зареванной заводи
звонкое золото невесомое
мы же с тобой тяготеньем несомые
неразделимы
незримы
незнаемы

в зимней лазури как в зыбком зарине
необозримы чащобы пустынные
неотразимые гибли осины
плыли как время невозвратимо
и задыхались в золе и в бензине
дни пролетали как автомобили
взрывом зари мезонин осенило
неисповеданно неизъяснимо

чаша тоски невыразимой
(не вы, но си ма стеклянная синь)
слабо шептали сухие осины:
- Господи, мимо ее пронеси!

***

Запой три дня.
Дрожит в припадке Южный.
Пес лижет снег. Забор лежит с цингой.
Как явно тут смыкается окружность
Глухих времен над самой головой.
Тут грек зарыт.
Тут бег эпох нарушен.
Разрушен взгляд и предрешен исход…
И ветер лист оторванный, как душу,
Через несущее неслышимо несет.

***

Пройдут сто лет задымленные мглою
Вдали забрезжит новый Аркаим
И хроникёр как археолог вскроет
Могилу времени, в которой мы лежим
Легко качнется метроном сирени
Очнется лес, проснется труп реки
И ты как тень, отброшенная тенью
Вся оживешь под скальпелем строки

***

Эпоха скончалась, как шлюха в дешевом борделе.
Ты помнишь, как щеки ее на постели белели?
Как блеяла тьма, как дымилась в ней лунная лава?
Отравы б тогда нам. О, травы - отравы, отравы!

О, милый мой Людвиг,
Ты вспомни те мертвые страны,
Где речь, как река пересохла в немотных гортанях.
Ты помнишь еще ли метель ту, милейший мой Морган,
Как лед отдавал голубикой и кафелем морга,

На ликах лиловых те бледные лунные блики
И ливня столбняк,
И столбы,
И столапые липы?

О, слабый мой Лео, ты вспомни ленивую Клео
И весла Харона, и кроны в пустом Эмпирее,
И ломку олив,
И великую ликантропию,
И Лету аллеи, и лес, и блужданья ночные!

Где ж лоск холодеющих листьев?
Где лилии лепет?
Где пламени плеск?
Где алеющий в воздухе пепел? -

Эпоха скончалась, как Мерлин, в холодной постели,
И петел скулил, и качались елейные ели…
…………………………

Я ключ повернул.
Я захлопнул тяжелые двери…
Не верю в потерю!
Не верю! Не верю! Не верю!

***

Скучно в этой квартире, как будто у бога за пазухой.
Друг мой тянет махру и плюется в луну одноглазую.
Время катится вспять от Христа до седого Зевеса…
Словно висельник, тихо скрипит на петле занавеска.
Опознать бы тебя мне, Любовь, не таясь и не тая.
Сколько здесь ни живу я тобой - от тебя отрекаюсь.
Может все позабыть да нырнуть с головою в омут?!
Жизнь похожа на бег по пустому кольцу ипподрома.

***

АВТОПОРТРЕТ

мой траур длится 320 лет
мой сын зарыт на грязном полустанке
души моей советские останки
на курской разлагаются дуге
и фолиант и нож в моей руке
я по ночам звоню друзьям и бабам
я глух и нем
мой лоб гудит набатом
на блеклый лист блюет фонарь щербатый
и месяц щупает щетину на щеке

и в Нальчике и в Чопе и в Чите
в червонке иль у черта на куличках
меня ведут к черте на перекличку
или мордуют ночью при свече
о совесть сердца строгий мой истец
тебя зову по имени ты видишь
какую яму роют мне в Тавриде
и как убог мой траурный венец
…………………………………
но стало быть мы все еще вдвоем
раз ум досель жует безвкусный студень
раз водит перст и бьется гулкий бубен
слегка фальшивя слева под ребром
…………………………………
а по утру я чувствую нутром
весь этот день утонет в блядском штофе

мой тихий друг мне приготовит кофе
и поднесет помойное ведро

***

Теперь тот вечен сон,
поработивший всё -
и веру, и любовь, и ненависть, и Слово...

…и сердца тихий стон,
и зелень шумных крон,
и светлый Парфенон
лежат в его оковах.

Погиб Бессмертник мой,
потух Высокий Свет.
О, музыка и речь, вам нет пути иного...
Дорогою Пустой,
один сквозь шелест лет,
бреду во тьме ночной
и бряцают оковы.

***

Тебя, взрослеющая тень,
Тебя призвать для вдохновенья,
Твою внезапную мигрень
И времени кровотеченье.

Минут летящую картечь
Превозмогать усильем речи,
Пространство в музыку облечь,
В которой каждый шорох вечен.

В ней - золотая мишура
И сад, и колдовство лампады,
И света бледная игра
На темной чешуе ограды.

О, слабоумье тишины,
В твои незримые основы,
Как в музыку заключены
И суть, и бытие, и слово.

***

Синих молний извилисты локоны.
Вся, как есть, пала тьма на крыльцо.
Эта ночь фонарями истрогана
И обрушена миру в лицо.

Часто окна в потемки насажены…

Будто лилий горящих кусты,
Бьются отблески тонко-бумажные
В голубом абажуре тоски.

И, казалось, в молчании каменном
Океана стеклянный пузырь
При свече бесконечной и пламенной
Шелестящий читает псалтырь.

***

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ СТРОЧЕК К СЕСТРЕ

Дорогая, не плачь,
И в замызганной старой привычке,
И в зиме, как Завет, обветшалой не прячь
Свою газообразную сущность.
Все огромные стены,
Все вещие своды материй
В одну точку тобой сведены,
В округлившийся ноль
На обломке застывшей ресницы.
Они меньше души,
Много меньше, хотя б потому,
Что любой из предметов пространства
Безупречно направлен в себя и зациклен
Во времени, как колесо мотоцикла,
Безнадежно скользящее в мутно-стеклянной грязи.

***

ЗАПИСКА НА СТОЛЕ

35-го марта, ноль такого-то года, в гостиной,
остановится маятник, не долетев до конца,
Все куда-то уйдут, и на стульях прозрачно застынут
лишь объемы и звуки, и чья-то невнятная речь…
Ты посмотришь в стекло, в вертикальную серую лужу,
на кубический обморок крепко застывших домов,
на брожение масс, на кипение веток, на стужу,
занесенную из изумленного небытия.
Все сбежится к тебе и обдаст новизною с размаху,
обретет невесомость, кружась над воронкой зрачка.
В этом бунте вещей, в этом водовороте и крахе
ты едва различишь, что тебя уже в комнате нет...

***

ОБРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ

Ты тех дней круговая порука.
Полистать бы псалтырь иль букварь,
Но заломлены за спину руки,
Словно за поворот тротуар.

Тишины добиваюсь, как женщины…
Дни, срываясь, идут под откос.
И горят золотые затрещины
На чахоточных лицах берез.

Предан Цезарь и продан Иосиф.
Небо гордо и шумно, как Рим…
И кустов золотистые осы
Превращаются в каменный дым.

Я читаю твой почерк смертельный,
Этот прочерк между двух дат,
Этот брошенный вызов вселенной -
Дней твоих облетающий сад.

Ты не веришь в позорные числа,
Вокруг пальца весь мир обведя.
О, лишенная всякого смысла,
Помоги мне осмыслить тебя!

***

ИРЕ К.

Над садом бледная Далила
Склонила голову свою…
Тут мрак летел, тут листья лились,
Тут дни горели на краю,

Тут тихо падал дождь созвучий,
Тут плыл дремучий строй колес,
И словно град срывался с тучи
Прохладный ливень гулких звезд…

И было так темно от света,
Когда в дыму кровавых рек,
Сверкал на жутких эполетах
Предрассветный дикий век.
……………………………

Погибла тень. Тоска дышала…
В глубокой нише голос смолк,
Летели капли, но казалось
На крыши падал шумный шелк.

У пестрой театральной тумбы
Горел и выл, и вился мрак…
О, как смертельно луг и клумбы
Залил кровопролитный мак.

И все ж не кончено гулянье!
Я знаю - мира посреди,
За кружкой пива в темной бане
Мой черный друг еще сидит.

А ты, когда утихнут звуки,
Когда весь город будет спать,
Ты снова, снова станешь руки
Проклятой Музе целовать.

Скажи, зачем она вернулась
С цветущей спесью новичка?
И сад… и музыка очнулась
Под ударением смычка…
………………………………

Не надо мне ни ласк, ни пенья,
Ни лавра черного на лбу…
Молчи! Молчи, Кассиопея,
В прохладно-сумрачном гробу!

Но, кто ты? Из какого круга?
Иль, может, Дант сошел с ума?
Сестра?! Волшебница?! Подруга?!
Болезнь?! Отступница?! Чума?!

Теперь я знаю, как звучала,
Под взмахом царственной руки,
В зрачках гонений и опалы,
Сырая музыка строки!
………………………………

Скорей уйти от этих звуков,
От стука страшного в висках!

Тоска…
Весь сад разрушен скукой…
Уж полночь душная близка...

***

Уже обида отлетела
И водопад уже прощён.
Ты вышла в сад окаменелый,
Накрывшись розовым плащом.

………………………………..
Табун дождя, деревьев табор,
Тюльпанов краснощёкий стыд
И неба бледно-синий капор
Нелепо ветром набок сбит.

Чадят желтушные березы.
На их мигающих глазах
Бледностекающего воска
Застыла медная слеза.

Вот в этой мгле и непогоде,
Среди беспомощных оград,
Две женщины - Ты и Природа -
О чём-то тихо говорят.