АЛЕКСАНДР КАРПЕНКО 

ПАМЯТЬ – НЕ ВОДА 
(Вера Зубарева, Между Омегой, Альфой и Одессой: Трамвайчик-2. Стихи разных лет. –
Идилвилд, Калифорния, издательство Чарльза Шлакса, 2022. – 103 с., ил.)

Книга Веры Зубаревой – объяснение в любви к родному городу, городу-герою Одессе. С ним она «срифмована судьбой», и заглавная буква – «Город» – здесь очень уместна. С первых строк «Трамвайчика-2» мы входим в поле высокодуховного интеллектуального напряжения. Зубарева вскормлена Одессой и, невзирая на расстояния, неразрывно с ней связана. Так любят самых родных и близких. Глазу постороннего такая любовь может показаться избыточной. Но для человека любящего – это сердечная норма.

Любовь к родному городу – это ещё и память о своём детстве. Ведь Одесса хорошо рифмуется с детством. Первая глава новой книги Веры Зубаревой так и называется – «Невод памяти». Память для Веры – именно невод, потому что она выросла на море, пропитана морским духом, она – дочь капитана. «Бормочут волны свой гекзаметр», «к морским глубинам тянется душа». Невод памяти. Память невода. Память – не вода. Трудно переоценить значимость воды для человека. Но память – неизмеримо ценнее.

Помнишь, луна над трубою светила?
Помнишь, домой загоняли всех силой
В самый разгар болтовни, беготни?
Помнишь, куда улетели те дни?
Как же не помнить!
Помню, конечно, –
В тёмный скворечник
На ветке черешни,
Что пустовал по весне без скворца.
В нём только ветер гудел без конца.
Помню и лето, и все эти сказки,
Тёмное море в лунной окраске.
Кто-то кого-то звал из окна.
Все разошлись… Я осталась одна –
Где-то уже на другом побережье,
С новою жизнью, с памятью прежней.
Будто скворец, что тогда улетел.
Будто скворечник, что всё ещё цел.

Память, бабочка Мнемозина… Память бывает разная. Порой непосредственная – когда перед твоим мысленным взором всплывают яркие фрагменты из прошлого. Но память может быть и философской, насыщенной духовными поисками. «Былое, хоть не повторится, но не умрёт, коль будущее – в нём», – говорит Вера Зубарева. Память – это амфисбена, которая способна двигаться как назад, так и вперёд.

Снится поезд. Снова снится поезд.
Колея ведёт в темноту.
Это поиск. Это вечный поиск.
Три дороги. Всегда выбираю не ту.
Снится поезд. Плутает впотьмах дорога.
Дом неизвестно, с какой стороны.
Поиск родины – как поиск Бога:
Если увидишь, то только со спины.
Мчится поезд.
Сон по забытому, брошенному.
Уж сколько лет…
Мчится поезд. Опять и опять по прошлому.
Настоящей прошлого ничего и нет.

Вера Зубарева играет здесь смыслами слова «настоящее». Там, в прошлом, живы наши родители, и это, конечно, самое важное для любого человека. Всё пространство «между Омегой, Альфой и Одессой» – магнитное поле Настоящего. Прустовские поиски утраченного времени превращается у Веры в поиски утраченной родины. Казалось бы, всё просто: где родился человек, где покоится прах его предков, там и его родина. А если он ещё не родился, в духовном смысле слова? Или если страны, где он родился, больше нет? Вроде бы есть у человека родина. А вроде бы её и нет. Или – вместо одной родины неожиданно появляются сразу несколько, причём такая множественность для человека естественна и органична.

Ведь мы потеряли родину после распада СССР, это факт. И где нам теперь её искать? Стихи Веры Зубаревой поднимают эти «шекспировские» вопросы. Для меня подобный поиск – «знак качества» и книги, и личности поэта: «Вдоль полнолуний с полноводьями, / минуя город и вокзал, / все ехали навстречу родине, / но где она, никто не знал». В новой книге Зубаревой – всё в движении: поезда, трамвайчики, родины. Что есть родина? «Сумма одиночеств» или нечто большее? С чего начинается родина? Каждый читатель «Трамвайчика» по-своему ответит на этот вопрос.

У меня сложилось впечатление, что живая история Одессы, рассказанная поэтом в новой книге, идёт под аккомпанемент блоковских «Двенадцати». Послушайте:

Ветер в городе,
на море шквал,
по всем каналам
штормовое предупреждение,
всё перекраивается,
трещит по швам,
спутаны злые и добрые гении.

Разгул подворотен,
голодранцы ветра
выпускают мусор
на радость мухам,
теперь он свободен,
и грохочет «ура»,
и расстреливает улицу,
воспрянув духом.

Ветер, ветер…
Где Блок,
Где Бог…
Город уже не тянется к истине.
Город измучен,
Город продрог,
Город тулится к своей пристани.

Конкретный ураган вырастает у Веры Зубаревой в смерч времени, который грозит стереть с лица земли не только город, но и всё, что было дорого и близко человеку в этом городе. Общая тревога передаётся и поэту – «перед стихами плохо спится». Или так: «Прорвало дамбу – / Строчки, строчки, строчки». Удивительно, но общая «стихийность» объединяет бедствие и сотворение.

Какой там сон,
Когда стихи идут,
Спешат, торопят, не дают отсрочки!
Отрезанный ломоть –
Все там, я тут.
Прорвало дамбу –
Строчки, строчки, строчки.
Идут стихи, а, может, не стихи,
А, может, звёзды падают в копилку,
А, может, рыб роятся косяки –
Тех, что у Бога только на посылках.
Рождённые в созвездье рыбарей,
Они несутся из морей небесных,
А я ловлю их из своих морей –
Между Омегой, Альфой и Одессой.

У поэта и у Бога есть одна святая даль. В книге Веры существует своего рода тайнопись, более глубокие уровни и пласты понимания. Зададимся вопросом: почему лёгкий «Трамвайчик» дублируется и дополняется другим названием – «Между Омегой, Альфой и Одессой», строчкой из приведённого выше стихотворения? Альфа и Омега – первая и последняя буквы древнегреческого алфавита. Согласно Откровению Иоанна Богослова, Альфа и Омега – это имя Бога в христианстве. Вспоминаем афоризм Веры Зубаревой: «Поиск родины – как поиск Бога». И, получается, «Трамвайчик» Веры ходит между Богом и Одессой, между родиной и Богом. Вспоминается в связи с неправильно выбираемыми героиней дорогами и «Другая дорога» Роберта Фроста. Новая книга автором хорошо продумана, её «ведёт» цепкая внутренняя драматургия. Одесские стихи продолжаются у Веры Зубаревой стихами о путешествиях. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии». Вена и Венеция словно бы въезжают в Одессу на трамвайчике Веры. Замечательные города, но сердце поэта остаётся с родным городом. Это какая-то мистическая, не до конца понимаемая связь:

Снится Город в дожде.
Снится город в ветрах.
Отраженье в воле
Разбивается в прах.
Снится город-туман,
Снится город-фантом,
Хлещет море из ран,
И рассыпался дом.
Мне его не спасти.
Мне ему не помочь.
Я иду к нему каждую чёртову ночь.
И врезаюсь во мглу,
И стою на ветру,
И зову.
И сама рассыпаюсь к утру.

У Веры Зубаревой Одесса, как и блоковский Питер – город-фантом. Почему наши родные города словно бы исчезают и превращаются в фата-моргану? Что-то неуловимо меняется в их наполнении, даже если архитектурное обрамление остаётся тем же, что и в годы юности. Меняемся мы – и не узнаём родной город. Тянемся к нему через десятилетия, через другие страны, пытаемся «дважды войти в одну реку». Если бы мы не уезжали из города, мы бы, возможно этого не почувствовали, меняясь синхронно с его духом и его очертаниями.

На родине человеку важен Дом. Дома у Зубаревой многообразны. Вот у неё «дома-дворяне», «рыцари без страха и упрёка». А вот «дом-шулер, дом-обманщик, дом-притворщик, дом-лицедей, дом-лицемер и проч.». Как и в случае с Городом, Дом у поэта – живое существо. Он – «как будто бы сапёр, на минном поле жизни подорвался». Дом – малая ячейка Города. И он так же загадочен и мистичен в силуэте времён.

Новая книга Веры Зубаревой полистилистична. Но такая полистилистика органична для автора. Ей удаются как простые зарисовки, так и глубинные рассуждения, связанные с анализом и синтезом. Бликами Блока в тексты периодически врывается мистика. Сюжеты перетекают друг в друга, взаимно отражаясь, как зеркала. «Трамвайчик-2» – это именно книга, а не собрание подборок. Убеждён, именно в такой последовательности стихотворений творческий замысел автора просматривается наиболее чётко. Что подкупает в творчестве Зубаревой? Жизнь у неё правдива и в красоте, и в трагичности. Поэт находит в новой книге образы, которые надолго остаются в памяти читателей. «Плавает ночь в бухте чернильницы». «Волны катятся, словно пустые бутылки». «Поиск родины – как поиск Бога».

Одесса 1943 года трагически перекликается в книге с Одессой 2014-го. Город у Зубаревой выступает как живое существо, стонет, плачет. Гимн городу тонет порой в слезах. Это удивительное разнообразие регистров души поэта. Персонификация Города и Дома достигает высочайшей степени перевоплощения. Книга Веры выстроена необычно: она заканчивается не грёзами о светлом будущем, а трагедией 2 мая. Обычно книги строятся по-другому: вначале – о грустном, а потом, чтобы не заканчивать на минорной ноте – о чём-нибудь хорошем, жизнерадостном: жизнь, несмотря ни на что, продолжается! Но я понимаю и принимаю концовку Зубаревой. Мне видится в такой драматургии гражданская позиция автора: случившееся в Одессе 2 мая 2014 года не должно повториться! Это открытая рана на теле любимого города. Книга Веры по своему потенциалу достойна, на мой взгляд, не рецензии, а диссертации. А закончить я хочу цитатой из авторского предисловия к книге:

«Одесса – город, направленный на созидание, город радушный и открытый, но не лежащий на поверхности. Не всё в нём доступно стороннему взгляду, в особенности сейчас, когда колорит легендарной Одессы пожух, ушёл в подполье. Но он ещё воспрянет стараниями одесситов, выйдет из своих катакомб, расцветёт своим самобытным цветеньем и зазвучит в точности по Пушкину, адресовавшему Одессе эти строки:

«И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город…»