АРСЕН МИРЗАЕВ

ГЕННАДИЙ АЙГИ, АНДРЕЙ ВОЛКОНСКИЙ
И ПОЭЗИЯ ДАГЕСТАНА

Французский славист и переводчик, «айгист № 1» Леон Робель писал в своей книге, первой монографии, посвящённой жизни и творчеству поэта Геннадия Николаевича Айги (1934-2006): «В 1961 году, последовав за Андреем Волконским, Айги впервые отправляется в высокогорные долины Кавказа, навещает облепившие горные склоны деревушки. Он очарован, семь раз сюда возвращается, проходит пешком все районы Дагестана. Он обрёл здесь невероятный покой, почувствовал, как душу охватывают умиротворение и радость. Айги живо интересуется Шамилем, имамом, возглавившим сопротивление русским завоевателям. И изучает ислам. Принимается за большую поэму «Мавлит», которую так и не закончит. Он читает Коран и проникается уважением к этой религии» [8, с. 60-61]. В этой книге можно найти упоминание о том, что спутником Волконского и Айги в одном (или, м.б., двух) из путешествий по горным дагестанским аулам был режиссёр-документалист Виктор Зак¹. В других «дагестанских» странствиях дважды сопровождала поэта его вторая жена Наталия Алексеевна Айги (Алёшина)².

Что же касается интереса Айги к Востоку, мусульманской культуре и религии, то, как свидетельствует Атнер Хузангай, сын Народного поэта Чувашской республики Педэра Хузангая и близкий друг Айги, филолог-арабист, критик и литературовед, этот интерес особенно проявился в тот период, когда Геннадий Николаевич начал активно заниматься переводческой деятельностью³. Атнер Петрович рассказывал, что в то время дело едва не дошло до составления антологии арабской поэзии, в которой сам Хузангай, несомненно, принял бы участие как переводчик и, вероятно, автор комментариев. Но этому замыслу, по разным причинам, не суждено было осуществиться.

Поэзией народов Дагестана Геннадий Айги начал заниматься, по всей видимости, в начале – середине 1960-х гг. В это время появляется цикл его стихотворений (1965-1969 гг.) на чувашском языке «ДАГЕСТАН, СĂРТ-ТУ ÇĔРĔ» [4, с. 174-181], в который включены стихи, посвящённые горским аулам Гуниб, Хунзах, Кубачи и др., а также переложения текстов особо любимых им поэтов – даргинца Омара Батырая (1831–1902), которого в Дагестане называют «отцом даргинской поэзии», и Махмуда из Кахаб-Росо (1872/73-1919), крупнейшего аварского поэта, автора знаменитой поэмы «Мариам»⁴.

Что же касается «дагестанских» стихов Айги на русском языке, то они впервые появляются тоже в середине 1960-х. Приведём первый из известных нам текстов. Посвящается он двум аулам, названия которых более-менее на слуху, поскольку связаны с именем и деяниями легендарного имама Шамиля:

ИЗ ГУНИБА НА АХУЛЬГО

(Возвращаясь к дагестанским записям)

1. Гуниб

свет
где Россия серебряной горстью
был – отсюда разорван:
тайною раной в Нерли-Излучении
есть
газават

2. Воспоминание

Нам тiлько сакля очi коле:
Чого вона стоiть у вас.
(Тарас Шевченко, «Кавказ», 1845)

3. Ахульго

темнеем сами («тут и там»)
в Молчании сверх-твёрдом
и камни гор опять слова страны
и вновь людопобьями-камнями
как из Духа

1964–1996⁵

В стихотворении Геннадия Айги наблюдается обратное течение времени. В 1839 г. укрепление на горе и два аула на её вершине (Новое и Старое Ахульго; название на русский язык можно перевести как «Набатная гора») стали надёжным укрытием и настоящей крепостью для предводителя горцев имама Шамиля и его верных мюридов. В течение двух месяцев они отбивали ожесточённые атаки русских войск. Силы были неравны и исход сражения, казалось, был предрешён. Но Шамилю удалось, в конце концов, с небольшой группой соратников, прорваться сквозь ряды осаждающих и уйти в Чечню. Битва при Ахульго, в которой, кстати, принимал участие и будущий убийца Лермонтова поручик Николай Мартынов, получила отражение в искусстве и литературе⁶. Спустя двадцать лет, в высокогорном ауле Гунибе, где поселился Шамиль со своей семьей, он со своими приверженцами (надо сказать, среди них были и русские солдаты – перебежчики) снова был осаждён русскими войсками во главе с главнокомандующим Кавказской армии, генерал-адъютантом князем Александром Ивановичем Барятинским. В результате длительной осады Шамиля, как известно, вынудили сдаться на милость победителю, и он «был подвергнут почётному пленению»⁷. Так что в этом тексте Айги взгляд «из Гуниба на Ахульго» – ретроспективный, повернутый вспять: «обратное течение времени».

Ещё девять стихотворений, так или иначе связанных с Дагестаном, включены самим автором в его знаменитую книгу «Отмеченная зима»: «Гимры»⁸ (1965) [1, с. 119], «Знамена Гази-Магомеда» (1965) [1, с. 112], «В горах Аддала-Шухгельмеэр»⁹ (1966) [1, с. 428], «Белый шиповник в горах» (1969) [1, с. 174], «Розы на Вацлавской площади (Памяти Яна Палаха)»¹⁰ (1969) [1, с. 518], «Розы в горах» (1970) [1, с. 195], «Кахаб-Росо: могила Махмуда» (1970) [1, с. 184], «Прощальное: белый шиповник» (1972) [1, с. 207], «Сон: горы – все дальше от Кахиба»¹¹ (1978) [1, с. 317].

О своём знакомстве с Андреем Михайловичем Волконским (1933-2008) композитором, клавесинистом, органистом, основателем и руководителем ансамбля старинной музыки «Мадригал» (с 1965 г.; ансамбль исполнял произведения западноевропейского Возрождения и Средних веков, а также византийскую, южнославянскую и русскую музыку – вплоть до духовных концертов XVIII века), сыном князя М.П. Волконского Геннадий Айги рассказывал в интервью «Российской музыкальной газете»: «С Андреем я познакомился в 1956 году¹². Мы втроём очень близко дружили: Андрей, я и его будущая жена Галина Арбузова-Паустовская. Помню, однажды у Паустовских мы с Галей беседовали о чём-то очень серьёзном, о судьбе… и тут пришёл Андрей. Неуклюжий, теряющийся без очков (у него сильная близорукость) человек с каким-то къеркегоровско-андерсоновским взглядом. Я что-то „выкладывал“ в тот вечер, какие-то свои убеждения – и сказал: „Искусство вообще космополитично“. И тут он ожил: „Да, да, конечно, как же иначе“. Говоря тогда о космополитичном искусстве, я имел в виду безграничность искусства, его интернациональность.

Моим первым впечатлением о Волконском было восхищение им как человеком необычайно высокой культуры. В связи с ним слово „утончённый“ кажется самым верным определением. <…>

В 58–59-м возникла моя группа, которую я называю „яковлевцами“ – по имени художника Владимира Яковлева, который был её мотором и центром… <…>

…все мы чувствовали потребность в том, чтобы над нами возвышался некий абсолютный вкус – „абсолют“ в кантианском выражении. Такой личности в нашем кругу не было (быть может, по таланту были, но по универсальности – нет) до появления Волконского. Его скальпельный ум сочетался с очень глубоким чувством человечности и высокой одухотворённостью. Он нас просто, так сказать, чистил. Помню, мне было достаточно, чтоб он сказал: „Это слово мне не нравится“ для того, чтобы переделывать то или иное место в моих стихах. Он поражал всех прямотой и честностью в искусстве, а также необыкновенным артистизмом» [2, с. 10–11].

О том, какое значение для него самого и его близких друзей – Игоря Вулоха, Владимира Яковлева, Анатолия Зверева, Игоря Ворошилова и других художников имел Волконский – европейски образованный, прекрасно разбирающийся не только в музыке, но и в живописи и литературе, знакомящий Айги и его окружение с новейшими достижениями западного искусства – Г. А. писал неоднократно (см.: [3, с. 286], [5, с. 68]).

Андрей Волконский очень ценил Айги и дорожил своей дружбой с поэтом. В вышедшей через 2 года после его смерти в 2008 г. книге, состоящей из записей бесед с ним в его доме в Экс-ан-Провансе на юге Франции (композитор, родившийся в Женеве в 1933 году и перебравшийся затем вместе с родителями СССР в 1947-м, вернулся в Европу в 1973 году и жил, в основном, во Франции) вспоминал:

«Поэзия – это возрастное. Когда мне было двадцать лет, я массу стихов знал наизусть, много читал. А теперь мне в голову не придёт читать стихи. Конечно, из-за музыки я к поэзии по-прежнему привязан, но уже нет такого тяготения.

В молодости я очень увлекался Хлебниковым, он был мой кумир, нравился как личность, и мне очень хотелось быть похожим на него. Я зачитывался им. Меня считали сумасшедшим, потому что я покупал огромное количество книг – купил полное собрание сочинений Хлебникова в 40-е годы, когда только приехал в Россию. Потом, в 60-е, это стоило невероятных денег, а раньше его никто не покупал.

Я лично знал Кручёных; познакомился с ним, а также с Митуричем¹³, в связи с Хлебниковым. Мне было шестнадцать лет, и я тогда хотел найти все следы Хлебникова. Второй раз я встретился с Кручёных уже во второй половине 50-х годов. Он – замечательный поэт. <…>

Но главный мой друг был, конечно, Айги. Мы с ним были очень близки, дружили, даже путешествовали вместе¹⁴. Он всё время у меня бывал. А другие поэты были скорее знакомые, не могу их назвать друзьями» [7, с. 87].

Благодаря помощи князя Волконского Г.А., оставшийся без работы и едва сводивший концы с концами, смог устроиться и десять лет (1961-1971 гг.) проработал старшим библиографом и заведующим изосектором фондов Государственного Музея В.В. Маяковского. Очевидно, под влиянием музыки Волконского, его профессиональных знаний, пристрастий и предпочтений шло и формирование музыкальных вкусов Геннадия Айги.

В 1962 году Андрей Волконский сочинил «Жалобы Щазы» – четырёхчастный вокальный цикл для сопрано, английского рожка, скрипки, ударных и камерного оркестра на слова лакской поэтессы и певицы Щазы (настоящее имя Ахмедова Щаза дочь Мухаммада; 1868-1937) из дагестанского селения Куркли. Волконский узнал о ней из случайно купленной в одном из дагестанских райцентров антологии «Дагестанская народная поэзия». «Ужасная жизнь» Щазы, по выражению самого Андрея Михайловича, потрясла музыканта. Эту бедную девушку насиловали, она чудом избежала смерти, затем была плакальщицей на похоронах, зарабатывала на жизнь пением на свадьбах (на одной из них случайным выстрелом была убита дочь Щазы – певица прижала к себе мёртвую девочку, но не прервала песню), а впоследствии стала известной исполнительницей песен и поэтессой¹⁵. Для Волконского она явилась «символом дагестанской женской судьбы».

А судьбы двух близких друзей, столь разных и в во многом столь равных, – князя Волконского, основателя музыкальной авангардной музыки (с его произведений «Musica stricta», «Сюита зеркал» и «Жалобы Щазы» фактически началась история авангарда в СССР) и «экстраординарного поэта современного русского авангарда» (так называл Айги знаменитый лингвист Роман Якобсон), создавшего собственную оригинальную поэтическую вселенную, постоянно пересекались и переплетались. Сближали выдающихся художников Музыки и Слова и ставшие уже регулярными «кавказские» путешествия (в 1962-1972 гг.), и любовь к Франции и французской культуре, и, конечно же, общие интересы – в музыке, литературе и искусстве. Связь между ними не прервалась и с отъездом Волконского («невыездного» Айги начали выпускать за границу с 1988 года). Геннадий Николаевич рассказывал интервьюеру:

«Он снабжал нас материалами по Клее, Мондриану, доставал великолепные альбомы, словари. И первую „домашнюю выставку“ Кропивницкого¹⁶ устроил тоже он. Часами мог переводить поэзию – просто для друзей. У меня сохранились кипы подстрочников Аполлинера и Рене Шара, которые он писал для того, чтобы ознакомить нас с неизвестной поэзией. Во всех устремлениях московских поэтов и художников конца 50-х – начала 60-х гг. главной личностью, объединявшей всех и расширявшей горизонты, был именно Андрей. В этом смысле – для меня нет сомнений – он сыграл историческую роль в нашей культуре. <…>

С Волконского же началось практическое вхождение в нашу культуру неизвестных пластов старинной и современной музыки – Джезуальдо, Шёнберга, Веберна. <…>

Это превосходный органист, клавесинист и пианист, со своими принципами исполнительства. Я был у него во Франции. Зашёл в Нотр-Дам и понял, что могу сравнить эстетическое впечатление от его знаменитых витражей с впечатлением от личности Волконского. Изысканность, лаконичность, грациозность – именно эти черты французского искусства присущи Андрею. <…>

…Он уехал в 1973 году. Недавно мы встретились в Париже, и я увидел зрелого, мудрого человека». [2, с. 10–11].

Ещё в 1962-м, в год создания «Жалоб Щазы» Геннадий Айги посвятил Волконскому стихотворение с «говорящим» названием «Заморская птица»:

отсвет невидимый птичьего образа
ранит в тревоге живущего друга

и это никем из людей не колеблемо
словно в системе земли
сила соловья создающая
словно в словах исключение смерти:
сердце – сечение – север

а рядом приход и уход
замечающих перья и когти
знающих гвозди крюки и столбы
не боящихся видеть друг друга

и надо на улице утром на шею принять
холод от стен и сугробов
и тайная фраза синичья
диктует сердечную славу всему

слава белому цвету – присутствию бога
в его тайнике для сомнений
слава бедной столице и светлому нищенству века

снегам – рассекающим – сутью бесцветья
бога – лицо

светлому – ангелу – страха
цвета – лица – серебра
______
Примечания:
¹ Режиссер-«вгиковец» и сценарист Виктор Григорьевич Зак, автор ряда документальных фильмов (например, «Песни синей птицы», 1974), был, судя по всему, человеком оригинальным и многосторонним: страстный путешественник, член Географического общества, переводчик Омара Хайяма, а также автор книги «Розовая чайка: Два путешествия на Индигирку. Записки кинорежиссёра» (М.: Всесоюз. бюро пропаганды киноискусства, 1982).
² В браке с Г.Н. Айги у неё родились два сына: Андрей (1966 г.р.), коллекционер, музыкант, и Алексей (1971 г.р.) композитор, скрипач, лидер известного музыкального ансамбля «4’33». Н.А. Айги – искусствовед, художник, литератор, автор книги «Богомаз» (М.: Москововедение, 2013), посвящённой своему нынешнему мужу, известному живописцу Владимиру Маслову (с Геннадием Николаевичем они развелись в 1973 г.).
³ В 1968 г. в Чувашии выходит антология «Франци поэчĕсем» (Поэты Франции: стихотворения 77 поэтов XV – XX веков) в переводе Айги на чувашский; в 1974 г. Чувашское книжное изд-во выпускает подготовленную Г.А. антологию «Поэты Венгрии XV – XX веков», на чувашск. яз.; наконец в 1987 г., после долгого ожидания, увидела свет и антология «Поэты Польши XV – XX веков», тоже на чувашском; составитель Г. Айги.
⁴ Стихи Батырая Айги часто цитировал в переводе на русский Эффенди Капиева, особенно текст, начинающийся строками «Телеграфный столб в пути – / Гордо поднятый твой стан…» (Песни народов Дагестана. Антология. В двух томах. Т. 1. М., 1990. С. 298). А Махмуду он посвятил стихотворение под названием «Кахаб-Росо: могила Махмуда» (1970).
⁵ Цитирую по парижскому изданию Н. Дронникова, поскольку ни в Собраниях сочинений, ни в других изданиях Айги это стихотворение обнаружить не удалось: Айги Г. СЛОВО-ВОРОНА. Книга вторая. Из Гуниба на Ахульго. Стихи разных лет. Париж: Изд. Н. Дроннникова, 1998. Тираж 70 экз.
⁶ Стоит упомянуть хотя бы панораму «Штурм аула Ахульго», созданную в 1880-1890 гг. в Мюнхене художником Францем Рубо, и роман под названием «Ахульго» (Махачкала, 2008) Шапи Казиева, автора монографии, посвящённой Шамилю.
⁷ Событиям, предшествовавшим сражению, самой битве и дальнейшим событиям, связанным с имамом Шамилем, посвящено столько воспоминаний, художественных произведений, картин etc., что их перечисление заняло бы слишком много места.
⁸ Гимры (Гимри) – дагестанский аул, родина Шамиля и Гази-Магомеда, первого имама Дагестана и Чечни.
⁹ Аддала-Шухгельмеэр – одна из самых высоких гор Дагестана (третья по высоте: достигает 4151 метров над уровнем моря). Местные жители называют её Каббала. Стихотворение предваряет эпиграф из «Утеса» М.Ю. Лермонтова («Ночевала тучка золотая…»).
¹⁰ Райнер Грюбель, известный немецкий славист, предложил оригинальную интерпретацию этого стихотворения. Исследователь берёт за основу знаменитую элегию М. Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана…»), перебрасывая к ней, а точнее к заключительной строфе элегии («И снилась ей долина Дагестана; / Знакомый труп лежал в долине той; / В его груди дымясь чернела рана, / И кровь лилась хладеющей струей»), ниточку от «Розы-Сна» из последней строки текста Айги: «я Роза-Сон: я на твоей груди» [6, с. 44].
¹¹ Кахиб – крупный дагестанский аул.
¹² Л. Робель относит начало этого знакомства к 1959 году [8, с. 198], но я все же склонен больше доверять «первоисточнику».
¹³ Имеется в виду Петр Васильевич Митурич (1887-1956), график, живописец, теоретик искусства, изобретатель; в начале 1920-х гг. – близкий друг, впоследствии – душеприказчик поэта Велимира Хлебникова.
¹⁴ В другом месте книги Е. Дубинец А.М. Волконский писал: «Мы с Айги вместе купили в Дагестане дом необыкновенной красоты. Там была резная дверь XVIII века, и планировка была необычная: одна большая комната в виде трапеции, а другая – треугольная. Так получилось, что ни Айги, ни я там ни разу не ночевали. Я разрешил какой-то старушке там жить и охранять дом. Она, наверное, скончалась. Не знаю, что стало с этим домом». [7, с. 94].
¹⁵ Щазу называют «классиком лакской литературы». В Дагестане широко отмечалось 150-летие со дня её рождения. К юбилею был издан сборник «Щаза из Куркли Долгое эхо» (М., 2018). В нём представлены песни Щазы и их переводы, опубликованные ранее на лакском и русском языках, статьи писателей и литературоведов, посвящённые творчеству лакской поэтессы.
¹⁶ Кропивницкий Евгений Леонидович (1893-1979) – поэт, художник, композитор, глава лианозовской группы, объединявшей в 1950-1960-е гг. в Москве независимых / неподцензурных художников и поэтов.

Литература:
1. Айги Г. Отмеченная зима: Собрание стихотворений в двух частях. Издание подготовила В. К. Лосская. Предисловие Пьера Эмманюэля. Париж: Синтаксис, 1982.
2. Айги Г., Адаменко В. Судьба Андрея Волконского // Российская музыкальная газета, 1989, № 6. С. 10–11.
3. Айги Г. Н. О назначении поэта (Разговор с Галиной Гордеевой) // Айги Г. Н. Разговор на расстоянии: Статьи, беседы, стихи / Сост. Г. Айги, А. Мирзаев. СПб.: Лимбус Пресс, 2001. Впервые опубликовано в «Лит. обозрении». 1990. № 4.
4. Айхи Г. Ҫырнисен пуххи [Т. 1]: [Сӑвӑсемпе поэмӑсем, куҫарусем] / Г. Айхи ; [Н. А. Сельверстрова, Е. Н. Лисина пухса хатӗрл.]. Шупашкар : Чăваш кĕнеке издательстви, 2008.
5. Геннадий Айги – Владимир Яковлев. Дружба, творчество, сотворчество. Произведения художника Владимира Яковлева из собрания художника Геннадия Айги. М.: Виртуальная галерея, 2004.
6. Грюбель Р. Молчание о листопаде – новый псалом. Несколько слов об аксиологии литературы и о поэзии Айги // Литературное обозрение. 1998. № 5/6. С. 42-46.
7. Дубинец Е. Князь Андрей Волконский. Партитура жизни. М.: РИПОЛ классик, 2010.
8. Робель Леон. Айги / Перевод с французского О. Северской. М.: Аграф, 2003. С. 60-61 (первое издание: Robel Léon. Aïgui / Coll. dirigée par B. Delvaille (Poètes d’aujourd’hui). Paris: Seghers, 1993).