ОЛЬГА МЕДВЕДКО

ПАВЕЛ ЛУКНИЦКИЙ –
ПЕРВЫЙ БИОГРАФ НИКОЛАЯ ГУМИЛЁВА
к 120-летию Павла Николаевича Лукницкого¹

Павел Николаевич Лукницкий – писатель, учёный, воин, путешественник, первооткрыватель. Он – человек-эпоха, ровесник века, очевидец и летописец событий, «которым не было равных». О нём помнят люди разных поколений, профессий и национальностей. Его жизнь порой походила на авантюрный роман со множеством сюжетных линий и приключений и была настолько яркой и насыщенной, что её бы с лихвой хватило на пять неординарных биографий. В ней замысловато переплелись путешествия и географические исследования; открытия новых пиков и ископаемых; бои, плен и дерзкие побеги; множество любовных романов в бурной юности и всю жизнь рыцарское поклонение одной Прекрасной даме – Анне Ахматовой; любовь к поэзии и преданность главному конквистадору начала ХХ века Николаю Гумилёву и всю жизнь собирательство и хранение, порою с риском для жизни, уникального архива Серебряного века.

Такой причудливый жизненный путь Лукницкого на самом деле связан с особенностями его натуры, хотя сам он по характеру не был ни конквистадором, ни авантюристом, ни ловеласом. Но в нём таилась неуёмная жажда познаний и неиссякаемая любовь к жизни. При любых обстоятельствах в дождь и снег, под артобстрелом и при разрывах бомб, в седле или в палатке, в плену у басмачей или на горных перевалах, стоя, сидя, лёжа, ночью или днём Павел Николаевич Лукницкий не расставался с записной книжкой и вёл дневниковые записи. Таких томиков дневников – более двухсот с 1914 по 1973 годы. Более продолжительной летописи, кажется, не знают ни новейшая литература, ни новейшая история. В записных книжках писателя увековеченная «одиссея поразительного плавания по жизни». При любых жизненных обстоятельствах он был непоколебим. Сергей Павлович, сын Лукницкого, юрист, который двадцать лет жизни посвятил делу реабилитации Н. Гумилёва, говорил, что «отец глубоко ощущал неповторимость мига, его эфемерность, его бесценность, его же вечность. Он жил, чтобы сохранить этот миг для потомков».

В своих юношеских стихах Павел тоже подражал своему кумиру и не без иронии называл себя «эпигоном Гумилёва». Для него Гумилёв – герой, непревзойдённый поэт, пример и в жизни и в творчестве. Лукницкий совершенно растворился в зовущей к путешествиям и рыцарским подвигам поэзии Гумилёва, поэзии завораживающей и волшебной, очень близкой начинающему поэту-романтику.

Гумилёв при жизни не дождался широкого признания и известности, но после смерти, по воспоминаниям Г. Адамовича, «имя и поэзия Гумилёва овладевают сознанием русской литературной молодёжи в таких масштабах и с такой силой, что это представляется почти чудесным». Даже советская печать того времени с тревогой и недоумением вынуждена была признать, что воздействие Гумилёва распространяется не только на «попутчиков», но и на пролетарских поэтов.²

Павел Николаевич лично никогда не встречался с Гумилёвым, но трагическая гибель поэта в 1921 году придала его юношескому увлечению романтический и целенаправленный характер. Это послужило толчком к его собственному поэтическому творчеству с одной стороны, а с другой – побудило его заняться сбором различных материалов о Гумилёве, составлением биографии и библиографии поэта, поиском его книг, воспоминаний современников.

В 1922 году Павел Лукницкий поступает на литературно-художественное отделение Петроградского университета. Уже как историк литературы он продолжает свою исследовательскую работу по изучению творческого и жизненного пути Николая Гумилёва. Прошло всего два года со времени трагической гибели поэта. В то время в Петрограде гумилёвское окружение, его друзья и близкие, ещё были живы и не успели рассеяться по белу свету, как это случилось в дальнейшем: кто-то попал в эмиграцию, а кто-то – под жёсткий каток репрессий. Лукницкий вращался как раз в той художественной и писательской среде, где многие помнили Гумилёва или были лично с ним знакомы. Он пишет стихи, посещает много литературных клубов, салонов, вечеров. Он оттачивает свой слог на занятиях «Института Живого Слова», где ещё недавно преподавал сам Гумилёв и где он встречает его учеников – Всеволода Рождественского, Николая Тихонова, Иду и Фредерику Наппельбаум и других. В декабре 1924 года Павла Лукницкого принимают во Всероссийский Союз поэтов, а в 1925-м во Всероссийский Союз писателей.

В Университете происходит встреча, определившая в дальнейшем путь Лукницкого как поэта и исследователя. Он познакомился с Владимиром Шилейко³ и Михаилом Лозинским⁴ – поэтами, переводчиками, историками. Видя неподдельную увлечённость молодого поэта творчеством Гумилёва, они предложили Павлу написать дипломную работу о Николае Гумилёве. Удивительное время, когда это ещё было возможно – писать о расстрелянном в 1921 году поэте. Времена были ещё «вегетарианские», по выражению Ахматовой. Павел Николаевич с огромным энтузиазмом и воодушевлением принялся за дело и по рекомендации В.К. Шилейко обратился за помощью к Анне Ахматовой.

Ещё дo рaзвoдa с Ахматовой Гумилёв прoрoчески писaл:

А нoчью в небе древнем и высoкoм
Я вижу зaписи судеб мoих
И ведaю, чтo oбo мне дaлёкoм
Звенит Ахмaтoвoй сиренный стих.

Он не обманулся. После его расстрела, который потряс всю русскую интеллигенцию, она, как будто продолжая неоконченный с ним диалог, напишет о нём и о себе:

…Грузный ветер окаянно воет,
И шальная пуля за Невою
Ищет сердце бедное твоё.
И одна в дому оледенелом.
Белая лежишь в сиянье белом,
Славя имя горькое моё.

А потом в течение многих лет Ахматова с помощью преданных друзей (П. Лукницкого и Л. Гонунга) создавала летопись жизни Николая Гумилёва, «славя имя горькое его». Она прекрасно осознавала, что если она не расскажет то, что знает, не направит Павла Лукницкого, первого биографа Николая Гумилёва, к нужным людям, которые ещё помнят и многое могут поведать о Николае Степановиче, то эта информация будет утеряна безвозвратно, и эта потеря будет уже невосполнима.

Ахматова говорила о Гумилёве: «Самый непрочитанный поэт…». У каждого свой Гумилёв, и, раз открыв его для себя, мы невольно в разные периоды жизни возвращаемся к нему и пытаемся найти в его пророческих строках ответы на мучающие нас вечные вопросы. А в ушах звучит его голос:

Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый необманный.

Семьдесят лет забвения не смогли стереть память о поэте – она жила и живёт. Всегда находились его почитатели, которые наперекор судьбе и властям, с риском для жизни упорно хранили эту память о расстрелянном поэте, чтобы донести её до потомков. Ученица Гумилёва Ида Наппельбаум получила десять лет строгого режима за хранение в своей квартире портрета учителя. А произошло это уже в 1951 году, когда самого портрета у неё давно уже не было – его уничтожили ещё в страшном 1937 году. И, тем не менее, её арестовали и посадили…

К подвижникам, которые десятилетиями сохраняли вещи, документы и рукописи поэта, принадлежала и семья Лукницких. Архив Гумилёва и сохранение памяти о нём стало судьбой семьи на многие годы, начиная с 1920-х годов.

В начале декабря 1924 г. студент Петроградского университета Павел Лукницкий первый раз пришёл в Мраморный дворец в дом к Анне Андреевне с просьбой помочь ему в написании дипломной работы по творчеству Николая Гумилёва. При первой встрече он поразил её тем, что огромному псу, сенбернару Тапу, яростно облаявшему гостя, он запросто положил руку прямо в пасть, чем заставил его перестать лаять и от неожиданности улыбнуться. Ахматова как будто ждала Лукницкого и приняла молодого поэта, да к тому же её почитателя, благосклонно и радушно. В дальнейшем она сама говорила об удивительном, можно сказать мистическом, значении их встречи и совместной работе:

«Хотите, я вам скажу, как решалась ваша судьба, – говорила она Лукницкому в июне 1927 г. – Январь или февраль 1924 г. – сон (три раза подряд видела Николая Степановича). Тогда взяла записную книжку и записала краткую биографию. Перестал приходить во сне. Очень скоро встретила Лозинского и он сказал о вас. Я почувствовала даже какую-то обиду – значит, ко мне не считает нужным прийти. Но эта обида быстро прошла. А потом – не помню, какого числа (но вы его, кажется, помните) пришли ко мне вы…».⁵

Ахматова верила снам, предчувствиям, «намёкам и рифмам» судьбы. Так, во встрече с Лукницким она тоже увидела «обещание» свыше. Она понимала, как важно составить подлинную биографию Гумилёва и оставить её для будущих поколений. Кто как не она мог позаботиться о земной славе Николая Гумилёва?

Но тут перед Лукницким стал вопрос – как писать биографию? Ахматова считала, что «есть два пути для биографа: одна биография – идеализирующая поэта (может быть, так и нужно писать биографию поэта?)… Вы избрали другой путь. Вы решили собрать всё. Даже весь сор, какой примешивается к имени человека. Это путь более совершенный, но и более ответственный… Вы должны разобраться в каждой мелочи, пройти сквозь весь этот сор и только пройдя сквозь него, Вы можете создавать подлинный облик Николая Степановича…».⁶

Ахматова со всем пылом включилась в эту работу, наверное, испытывая некоторый комплекс вины перед Николаем Степановичем и его памятью. Она почувствовала необходимость перечитать стихи Николая Гумилёва, указать Лукницкому источники того или иного стихотворения, вспомнить биографические события, встречи, беседы, разобраться в запутанных маршрутах и увлечениях Николая Степановича, чтобы как можно полнее представить жизненный и творческий путь поэта.

«АА говорила о своём отношении к этой работе… Если раньше – весной – она, делая эту работу, думала о том, что должна её делать, потому что это её долг, то теперь она искренне увлечена этой работой. Она её делает уже просто потому, что это ей интересно. Она поняла, что создание такой биографии – это такое же произведение искусства…».⁷

Для Ахматовой это был нё легкий период её жизни, и в личном, и в общественном, и в творческом плане. Со своим вторым мужем В. Шилейко она разошлась, но осталась с ним в дружеских отношениях. С Н.Н. Пуниным отношения налаживались нелегко в образовавшемся мучительном треугольнике. На верхах, в 1925 г., было принято решение «Ахматову не печатать». А у неё самой из-за болезни и сложнейших личных отношений наступил душевный кризис. В это непростое время Лукницкий стал близким другом и поверенным в делах, а в дальнейшем её секретарём. Никита Струве назвал его «первым по времени Эккерманом⁸ Ахматовой». Сотрудничество и дружба продлились на многие годы, хоть и с некоторыми перерывами, вплоть до кончины Анны Андреевны в 1966 году.

В течение пяти лет с 1924 по 1929 год Павел Николаевич почти ежедневно бывает у Ахматовой и часами записывает их беседы. Даже если какие-то сведения или данные повторялись, Павел записывал все варианты услышанного, веря, что для истории важно всё – мелочей не бывает. Их общение прерывалось только на время отъездов Ахматовой из Петрограда и на время летних путешествий Павла на Кавказ и Крым. Во время их встреч он жадно и скрупулёзно записывал за Ахматовой всё, что она ему сообщала: биографические данные, подробности её семейной жизни с Николаем Степановичем и семьи Гумилёвых, имена людей, которые могли дать дополнительные сведения, показать письма или неизвестные автографы. По рекомендации Ахматовой Лукницкий встречается со множеством людей, лично знавших Гумилёва или имевших о нём какие-либо сведения. Он опрашивает и записывает воспоминания о Гумилёве В.К. Шилейко, М. Лозинского, М.А. Зенкевича, В.И. Нарбута, М.А. Кузмина, А.Н. Энгельгардт (второй жены Гумилёва), М.М. Тумповской, О.А. Мочаловой, Г.И. Чулкова, Н.С. Войтинской, Н. Шишкиной и многих других. Вдова Брюсова Иоанна Матвеевна даёт ему скопировать письма Гумилёва её мужу и дарит ему редкий портрет Пушкина, где он очень похож на африканца. Этот портрет когда-то Николай Гумилёв подарил Валерию Яковлевичу вместе со своими первыми африканскими стихами. В архиве бывшей Царскосельской гимназии Лукницкий копирует ученическое дело Гумилёва, а в библиотеке Пушкинского Дома составляет опись книжного собрания поэта.

Павел Николаевич ведёт постоянную переписку с исследователем и архивистом Львом Горнунгом, который жил в Москве и также увлечённо собирал всё, что касалось Гумилёва⁹. И это было в те годы, когда самое имя расстрелянного поэта было «не везде произносимо». Переписка Горнунга и Лукницкого не только удивительный историко-литературный факт, но и пример высокой духовности, проявления стойкости и мужества человеческого духа. В переписке отразились разные аспекты исследовательской работы её участников: проблемы текстологии, точность и полнота биографических сведений о Гумилёве, влияние на его творчество других поэтов. И уже тогда, в 1926 году, они видели свою цель в том, чтобы подготовить полное собрание сочинений Н.С. Гумилёва. Мечте этих двух исследователей суждено было сбыться после их смерти, только в 1998 году.¹⁰ Во многом это стало возможным благодаря их бескорыстному подвижническому труду.

Работа Лукницкого по исследованию жизни и творчества Николая Гумилёва из обычной студенческой курсовой постепенно превращается в серьёзное историко-литературное исследование, и молодой гумилёвовед становится известным в художественных кругах Петрограда. 

В конце 20-х годов активная собирательская деятельность Лукницкого вызывает неоднозначную оценку в литературных кругах: одни относятся к ней с пониманием и сочувствием, другие – со скепсисом и даже издёвкой. Его педантичность, дотошность и одержимость в стремлении зафиксировать каждый «шаг и чих» своего кумира провоцируют некоторых литераторов на злые шутки и пародии. Так, Лукницкий становится прототипом одного из героев сатирического романа Константина Вагинова «Козлиная песнь»¹¹ – Миши Котикова, почитателя погибшего поэта Александра Петровича Заэвфратского (т.е. Гумилёва):

«В год шпенглерианства Миша Котиков приехал, поразился и влюбился в силу, гордость, мироощущение недавно утонувшего петербургского художника и поэта Заэвфратского… Миша Котиков никогда не видел Заэфратского, но был поражён… Всё узнал Миша Котиков: сколько родимых пятнышек было на теле Александра Петровича Заэвфратского, сколько мозолей, что любил Александр Петрович кокосовые орехи, что было у Александра Петровича за время брака с Екатериной Ивановной тьма любовниц, но что он любил её очень…».¹²

Лукницкий только отмахивался от шуток, пародий и колкостей друзей и недругов. Он знал своё предназначение, и все свои силы, энергию, ум направил на достижение намеченной цели. Он педантично записывает свидетельства очевидцев и современников Гумилёва и эти данные дополняет множеством документов, находящихся в частных архивах. Он разыскивает любые материалы, которые имеют отношение к поэту – литературные и личные документы, стихи, автографы, письма, черновики и обрывки. Если он не мог заполучить подлинники, он аккуратно снимал с них копии со всеми авторскими исправлениями, пометками и ошибками, педантично указывая, что написано какими чернилами и давая варианты прочтения слов, которые были неразборчиво написаны.

Для него каждая заметка, строчка, обрывок статьи представляют интерес, если они связаны с Гумилёвым. В 1924 году он бывает довольно часто у Анны Николаевны Энгельгардт в надежде, что она даст ему важную и нужную информацию. Он пытался записать её воспоминания о Гумилёве, о её жизни с ним, хотя бы то немногое, что она помнила. Но интервью с ней не клеится.

В другой раз Павел, просматривая архив Гумилёва, нашёл обгоревшую тетрадку и спросил Анну Николаевну, что это. Она ответила, что это его африканский дневник «со скучными записями». Павел Николаевич попросил разрешение взять ЭТО, если ей не нужно. Ей это не было ни нужно, ни интересно. Она просто не знала цены ни творчеству своего мужа, ни его архиву. Она также отдала ему «лубочную» картину художника Ато Энгедуарка «Пророк на льве» и несколько рисунков африканских художников, привезённых Гумилёвым из Абиссинии. Поначалу она была приветливой, доброжелательной и благодарной Лукницкому не столько за проделанную работу о её муже, сколько за его участие и внимание к ней. Она, поощряя эти визиты, даже подарила ему беловую рукопись – автограф «Отравленная туника» и несколько автографов стихотворений. Впрочем, чуть позже, после того, как Павел Николаевич познакомился и подружился с Ахматовой, Энгельгардт потребовала рукопись «Туники» обратно, и Павел Николаевич – с болью – боясь, что исчезнет, пропадёт, тщательно со всеми пометками и исправлениями автора переписал рукопись и оригинал вернул.

Судьба же африканского дневника, как и пусть слабых воспоминаний А.Н. Энгельгардт и 50 тетрадок с записями Лукницкого имеет свою печальную историю. Вот как об утерянных материалах писал сам Павел Николаевич:

«К числу принадлежащих мне материалов и трудов относится также и та часть их, которая в довоенные годы была передана мною /в копиях или в оригиналах/ во временное пользование А.А. Ахматовой, а ею, в свою очередь в период моего длительного отсутствия /на фронте/ дана временно на хранение её знакомому, С. Рудакову. Но после смерти его в годы войны, рукописи остались в руках его вдовы Рудаковой-Финкельштейн Лины Самойловны и, вопреки требованиям А.А. Ахматовой не были возвращены тою ни ей, ни мне, и подлежат истребованию, как не принадлежащие этой гражданке, присвоенные самовольно материалы.

В числе этих материалов и моих трудов были: один экземпляр «Трудов и дней» Н. Гумилёва /до 1918 года включительно /машинопись моего неопубликованного труда /, записи моею рукой воспоминаний об Н. Гумилёве его современников / примерно 50-60 тетрадочек сделанных мною записей периода 1924-1929 г.г., /также являющихся моим авторским трудом/, машинописные копии и оригиналы переписки Н. Гумилёва с В. Брюсовым /периода 1907 и последующих лет/ и с другими лицами, в том числе с самою А.А. Ахматовой/, машинописные копии стихотворений Н. Гумилёва и других его произведений, главным образом не вошедших в сборники стихов или вообще неопубликованных, собранных мною в 20-х годах; подлинный рукописный дневник Н. Гумилёва, который он вёл во время своей научной экспедиционной работы, по командировке Российской Академии Наук в Африку, – в путешествии его 1913 года, представляющий собою плотную тетрадь, с обгорелыми, но не коснувшимися текста углами, и ряд других материалов, – результатов моей научно-исследовательской и собирательской работы периода 1924-1929 г.г.».¹³

История перепродажи архива рассказана Эммой Герштейн. Перед отъездом из Ленинграда в эвакуацию в годы войны АА оставила гумилёвский архив, переданный ей на временное хранение Лукницким, С. Рудакову. Он погиб на фронте в 1944 году и после его смерти архив оставался у его вдовы. Когда Ахматова вернулась из эвакуации в 1944 году, Рудакова сказала ей, что всё цело. АА сразу не забрала архив, т.к. занималась обустройством быта после длительного отсутствия. Когда начались гонения на Ахматову в 1946 году, Рудакова сторонилась опальной Ахматовой и избегала любых встреч с ней, а также с её сыном. В 1949 году она заявила, что «у неё архива не было и нет», но ясно было, что она его распродала. Перед смертью в 1973 году Рудакова передает Герштейн семь писем Н. Гумилёва с просьбой передать их Льву и утверждает, что больше у неё ничего нет¹⁴.

Журнал «Наше наследие», № 1 за 1988 г. опубликовал с предисловием Бронгулеева тот самый дневник, который Лукницкий извлёк из мусора в доме А.Н. Энгельгардт. Т.е. материалы, которые оставались у Рудаковой, явно были ею распроданы и попали в частные руки. Судьба 50 тетрадок с записями П. Лукницкого до сих пор неизвестна.

Павел несколько раз ездил в Бежецк и встречался с матерью Гумилёва Анной Ивановной и сводной сестрой поэта Александрой Степановной Сверчковой, записывал их свидетельства и воспоминания об истории рода Гумилёвых, детских и юношеских годах Николая Степановича.

Когда-то, ещё в начале ХХ века, Гумилёвым принадлежал дом, фамильная усадьба, в деревне Слепнёво. Здесь проводили каждое лето с 1911 по 1917 год Николай Гумилёв и Анна Ахматова. После революции, в 1917 году, когда местные жители стали жечь и грабить помещичьи усадьбы, оставаться в доме в Слепнёво становилось опасно. Несмотря на то, что крестьяне относились к Анне Ивановне Гумилёвой, матери Николая Степановича, хорошо (она задолго до революции простила им все долги), всё же жить в имении в такой обстановке она не рискнула и приняла решение уехать в Бежецк. Прощаясь с крестьянами, она просила их сохранить усадьбу и старый дуб, стоящий рядом с домом. Анна Ивановна с Александрой Степановной и внуком Левой перебрались в Бежецк, и семья поселилась во втором этаже дома по Рождественской улице (сейчас ул. Чудова, 64). Этот подлинный дом, где с 1917 года по 1942 жила мать Гумилёва Анна Ивановна, сохранился до наших дней. В этом доме в 1920-21 годах какое-то время жил и Николай Гумилёв со своей второй женой Анной Энгельгардт и их дочкой Леной, здесь много лет жил Лев Гумилёв с бабушкой и тетей А.С. Сверчковой. После расстрела Гумилёва сюда несколько раз приезжала и Анна Ахматова. Не раз в этот дом наведывался и Павел Лукницкий. Он опрашивал свидетелей о жизни Николая Гумилёва и подробнейшим образом записывал эти ценнейшие сведения. На этой же улице находится и гимназия, где учился Лёва Гумилёв, где читали лекции Анна Ахматова и Николай Гумилёв, а также Христорождественская церковь (сейчас полуразрушенная, но сохранённая) прихожанами которой были все Гумилёвы. Сначала семья Гумилёвых занимала весь второй этаж дома, потом их «уплотнили» и оставили им две небольшие комнаты.

В Бежецк весть о расстреле Николая Степановича дошла только в сентябре 1921 года. Анна Ивановна встретила ужасное сообщение с присущей ей выдержкой и стойкостью. Она сказала, что не верит в гибель сына: он, бесстрашный воин, дважды Георгиевский кавалер, избежал смерти на войне и в опасных путешествиях, и он не такой человек, чтобы дать себя погубить в своей родной стране. Он уехал в свою любимую Африку, а может быть скрывается на Мадагаскаре – побывать на острове была его давнишняя мечта. Эта уверенность не оставляла Анну Ивановну до самой её кончины.

Александра Степановна убедила её подать заявление в правление Всероссийского Союза писателей о правах на литературное наследство Николая Гумилёва. Гонорары за последние издания поэта могли бы поддержать семью Гумилёва, находящуюся в очень стеснённых материальных обстоятельствах.

«Озабоченная судьбой литературного наследия покойного сына моего Николая Степановича Гумилёва, права на которое после его смерти перешли к его детям, Льву, находящемуся на моём иждивении, и Елене, которую содержит вдова покойного Анна Николаевна Гумилёва, прошу Правление Всероссийского Союза писателей назначить какое-либо лицо для охраны литературного наследия Николая Степановича Гумилёва, заключения договоров с издательствами и театральными предприятиями, получения причитающихся по этим договорам сумм и распределения таковых между наследниками». Заявление датировано 31 декабря 1931 года.

На это заявление никакого ответа не последовало. И до сих пор неизвестно, кем получены гонорары за сборник «Огненный столп», вышедший осенью 1921 года в издательстве «Петрополис», и за последующие издания «Посмертных стихов» и «Шатра» в 1922 и 1923 годах. После этого Гумилёва в советской России более не печатали.

7 января 1922 года в Петрограде Театральная мастерская из Ростова-на-Дону, которую ещё летом пригласил в Петроград Гумилёв, показала «Гондлу». Спектакль имел чрезвычайный успех, и публика после окончания спектакля громко скандировала: «Автора! Автора!». Власти сочли это политической демонстрацией, и спектакль сняли из репертуара.

Как ни странно, до 1925 года Гумилёва можно было свободно упоминать, включать в антологии и даже хвалить. Только обстоятельства его смерти предусмотрительно обходили молчанием.

Именно в эти годы молодой литературовед Павел Лукницкий, который никогда не видел Гумилёва, но с юношеских лет влюблённый в героический образ поэта-мученика, открыто занимался под руководством Ахматовой исследованием творчества и составлением биографии Николая Гумилёва.

Лукницкий проделал колоссальную работу по сбору ценнейших книг, документов, сведений, фотографий и мемориальных вещей, связанных с жизнью и творчеством Николая Гумилёва. Он собрал все поэтические сборники всех изданий поэта, прозу, пьесы, переводы – практически всё, вышедшее в периодической печати, литературоведческие работы поэта и о нём, его автографы, рукописи, рисунки и личные вещи. Так университетская курсовая работа переросла в рукописный двухтомник «Труды и дни Николая Гумилёва» – хронологическая канва жизни и творчества Н. Гумилёва, свод конкретных фактов и событий. 22 июня 1925 г. Лукницкий защищает диплом. К сожалению, эта рукопись не сохранилась, но есть черновик развёрнутого плана работы над книгой «Труды и дни Н.С. Гумилёва». 

План работы

Стадии:

I. Собирание материала: а) литературного; б) биографического
II. Систематизирование собранного материала.
III. Критический анализ. Очистка от методологических неправильностей.
IV. Подведение марксистской базы:
   а) Выявление идеологии поэта
   б) Характеристика эпохи и места Н.Г в истории литературы.
   в) Выявление того, чем изучение произведений Н.С. может быть полезно современной, пролетарской поэзии.
V. Составление полного собрания сочинений, в историко-литературном плане, составленного по марксистскому методу, с выявлением эволюции творчества, литературного направления, классовой принадлежности, с приложением биографии, составленной в рамках, достаточных для правильного понимания творчества.

Для выполнения работы необходимо 4 года.

П. Лукницкий

Как мы видим, подводя «марксистскую базу» под своё исследование, Павел Николаевич предпринял отчаянную попытку если не реабилитировать, то хотя бы узаконить Гумилёва в глазах советской власти. Одно то, что защита диплома по Гумилёву состоялась, уже было неординарным событием и первым кирпичиком в советском гумилёвоведении. Но защита диплома не означала завершение исследований для Павла, наоборот это оказалось только началом большой и увлекательной работы по собиранию и систематизированию материалов по Гумилёву. У Павла Николаевича осталась верность Гумилёву и дружба с Ахматовой на всю жизнь.

Ведь параллельно с биографией Гумилёва писалась и другая биография – поэта Ахматовой. В одном из своих стихотворений, посвящённых Ахматовой, Павел Николаевич записал:

Твоею жизнью ныне причащён,
Сладчайший, смертный отгоняя сон,
Горя, тоскуя, пьяно, как в бреду,
Я летопись твоих часов веду…

Лукницкий тщательно записывал обстоятельства и разговоры своих встреч с Анной Андреевной, с «Акумой», что по-японски означает «колдунья». Такое прозвище дал Анне Андреевне её второй муж, лингвист и востоковед В.К. Шилейко, знавший более тридцати языков. Когда Лукницкий познакомился с Ахматовой в конце 1924 года, она жила в это время между Мраморным дворцом и Фонтанным домом, между Шилейко и Пуниным – от одного ещё окончательно не ушла, к другому ещё не совсем пришла. На память от Шилейко Анне Андреевне остались некоторые книги и прозвище Акума, которое к ней прилепилось на всю оставшуюся жизнь. Так родилась «Acumiana» Лукницкого – собрание записей, писем, документов, фотографий, книг, относящихся к Ахматовой. Кропотливо изо дня в день с дотошностью истинного летописца Павел Лукницкий описывает быт, обстановку, настроения, самочувствие, беседы, высказывания самой Ахматовой и её окружения. Мало того, он хранил всё: фотографии, газеты, пригласительный билет в клуб, программки концертов, письма, платёжные квитанции, черновики протоколов собраний, продовольственную карточку эпохи гражданской войны, железнодорожные и трамвайные билеты и т.д. Он не сомневался, что его записи и собранные им подлинные материалы помогут в будущем потомкам восстановить, прочувствовать «тот» день, миг, помогут им проникнуться атмосферой «нового революционного бытия», в какой амплитуде колебаний и переживаний жили и трудились люди. Он записывал жадно и скоро, можно сказать фотографически и, наверное, при жизни ему не дано было отделить ценное от неценного («большое видится на расстоянии»), но он был убеждён, что исследователям, людям, которые захотят знать о той эпохе всё точно – любая запись, любая деталь может оказаться полезной. В течение пяти лет Павел Николаевич записывал беседы с Ахматовой. Часто его записи носили урывочный фрагментарный характер плана-конспекта на маленьких листочках «четвертушках» или карточках. Он хотел сразу зафиксировать только что услышанное или увиденное, сохранить живые черты и детали события. Затем эти пунктирные записи расшифровывались и записывались в более развёрнутом виде в тетрадях-дневниках.

Некоторые первичные записи так и оставались не развёрнутыми наметками, но и они представляют сейчас большую ценность. Некоторые сведения, которые давала АА вроде бы и повторялись, но детали в них были разные или события трактовались по-иному. Павел записывал всё, не надеясь на память. И в оправдание своей обширной летописной деятельности он часто вспоминал любимое выражение Ахматовой: «Память – великая завиральница. Мы помним не факты, а воспоминание о них». Поэтому во время каждой встречи Павел добросовестно записывал все варианты услышанного. Сиюминутность, точность и достоверность – вот главные ценнейшие качества дневников Лукницкого.

Он стремился изобразить изменчивый образ человека в истинности данного мгновения. В стремительных стенограммах какой-нибудь беседы, он подмечал присущий человеку жест, чёрточку, в которых просматривалось то неуловимое, что определяет характер и личность человека. В своих дневниках, идя по горячим следам сиюминутных впечатлений, он хотел сохранить для потомства своих современников живыми.
_____
Литература:
¹ Павел Николаевич Лукницкий всю жизнь писал, что он 1900 г. рождения и только после его смерти выяснилось, что он прибавил себе два года, а реальный год его рожденья – 1902.
² Г. Адамович «От Цеха поэтов к «парижской ноте». Юность. 2009. № 2, с. 15-24.
³ Шилейко Владимир Казимирович (1891-1930) – востоковед, поэт, переводчик, второй муж Ахматовой.
⁴ Лозинский Михаил Леонидович (1886-1955) – поэт, переводчик, друг Гумилёва и Ахматовой.
⁵ Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой . Т.2. 1926-27 гг. Париж–Москва, 1997. С. 273.
⁶ Лукницкий П.Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой . Т.1. 1924-25 гг. YMCA-Press, Париж, 1991. С. 231-232.
⁷ Там же. С. 233.
⁸ Иоганн Петер Эккерман (нем. Johann Peter Eckermann, 1792-1854) – немецкий литератор, поэт. Известен своими исследованиями творчества И.В. Гёте, другом и секретарём которого он был.
⁹ См. Н.С. Гумилёв в переписке П.Н. Лукницкого и Л.В. Горнунга. Публикация И.Г. Кравцовой. // Николай Гумилёв. Исследования и материалы. С. 491.
¹⁰ Н.С. Гумилёв. Полное собрание сочинений в десяти томах. М. 1998.
¹¹ Вагинов Константин Константинович (1899-1934) – поэт и прозаик, написал роман «Козлиная песнь» (по-гречески означает – трагедия) в 1928 г.
¹² Вагинов К.К. Козлиная песнь. СПб, 2011. С. 81-82.
¹³ Лукницкая В.К. Любовник, рыцарь, летописец. СПб 2005. С. 136.
¹⁴ Лавров С. Лев Гумилёв. Судьба и идеи. М. 2000. С. 234-235.