ЕВГЕНИЙ КУЗЬМИН

МЕЖДУ
повесть

Когда я был собакой…
Ф. Сологуб

1. ПРОЛОГ НЕ НА НЕБЕСАХ

Однажды обыденным вечером, после долгого утомительного дня, я силился читать маленькому сыну сказку братьев Гримм. Собственно, это можно считать передачей традиции, установлением эмоциональной связи. С детства люблю эти сказки, особенно всё страшное и ужасное в них. Наверное, такие сюжеты – лучшее, что дарит нам жизнь. О них чаще всего вспоминается, если удалось из них выбраться, – из кромешного ужаса к свету. Итак, я бубнил:

– Вскоре она и родила мальчика, у которого во лбу красная звезда…

Я подумал об истоках коммунистической идеологии в Германии, о Карле Марксе, но ничего не сказал об этом, лишь продолжил зачитывать:

– Тогда обе её сестры, сговорившись между собою, решили бросить этого милого младенца в воду. И в то время, как они исполнили своё злое намерение, вдруг взлетела вверх птичка и запела:

На смерть осуждённый,
Тонуть обречённый,
Младенец невинный,
Твой час не пришёл!

Услышав это, обе злодейки испугались и пустились бежать домой. Когда король вернулся из поездки, они сказали ему, что королева родила собаку.

– А я бы даже хотел, чтобы мой сын был собакой, – перебил меня мой ребёнок.

Я же пристально на него поглядел и подумал: «Что-то в этом есть, послушания современным детям не достаёт, равно как и преданности… и вообще, им следовало бы поучиться у собак». Но, однако, вслух этого не высказал и просто продолжил:

– Король ответил на это: «Что от Бога, то всё на благо».

Эта фраза на столько меня потрясла, что я перешёл к полностью автоматическому чтению, сосредоточив всё своё внимание не на произносимых словах, но на этом утверждении. Неужели благо? Как можно считать все наши нелепые блуждания благом? А их отсутствие? Да ведь это ещё хуже! Я думал о Гильоме, который бы мог все это разъяснить, играя понятием «бог». И ещё эта собака… Нет, увы, собакой я быть не сподобился. Где мне до этого благородного животного! Но и обычным человеком я ведь тоже давно как не являюсь, хотя уже много лет тому, как перестал задумываться над этим, принципиально отказавшись от любого самосознания. Ведь, как сказано в Мидраше Рут Рабба, 3:4: «У каждого праведника имеется своё личное пространство». Толпы – это для людей с низким духовным уровнем… а, значит, и религии? И воспоминания нахлынули.

2. РОЖДЕНИЕ ЗОМБИ, ИЛИ FIRST NIGHT

На самом деле, если смотреть на вещи здраво, не замыленным догмами, стереотипами, штампами взглядом, без всяких идолов Фрэнсиса Бекона, конечно, по сути, я никакой не зомби. Мыслю вольно, независимо. И всё сам. Всегда сам. Это атипичная внутренняя свобода, иммунитет от любого зомбирования – прямой результат того, что, на самом деле, формально я зомби. И здесь ничего не поделаешь. Кем бы я себя не осознавал, как бы я ни поступал, ни думал – я зомби. Это паранормальный нормальный факт, сверхъестественная естественность, факт. Парадокс? Вовсе нет. Ни капельки. Логическая несостоятельность моих рассуждений, мнимая парадоксальность – лишь результат невозможности полностью рационализировать, формализовать язык. Но по порядку.

В юности мне мнилось, что история даёт ключ к пониманию сути нашего мира, в котором человек – мерило всего. Ведь ничто не стабильно, всё меняется. И любую вещь можно ухватить, как нечто относительно целостное, постигнув динамику её изменений. Я был достаточно наивен, читая настоящих историков, полностью игнорируя предисловия в советских книгах. Возможно, когда-то давно я честно попробовал начать читать книгу сразу после фронтисписа, но не пошло… Следует оставить создание ложной памяти. Я фантазирую. Не помню, когда и почему я отказался от введений к текстам. Между тем, именно предисловия и содержали базовую информацию об официальной советской исторической науке. В книгах о Древнем Египте рассказывалось о Ленине, и в книгах о крестовых походах верховодил Ленин. Ильич был с нами, с ними и везде и всегда. Я не мог быть своим в среде советских идеологов. Совершенно. Времена, конечно, изменились. Но люди остались прежними. Впрочем, это даже не советское, а общечеловеческое. И учёные слишком часто ищут простые ответы в пустых словах. Переосмысление сути часто осознается как угроза существующему миропорядку, принимаемому за конечную истину. Кроме того, исторический диалог – это нарратив. Важно вписаться в него, а не понять «как было». Вспоминается Мигель Сервет, который в XVI веке очищал первоначальное христианство от позднейших наслоений… и на этом погорел.

А я был упорен и записался на подготовительный курс. Один из важнейших предметов там – английский язык. Эту дисциплину часто, приблизительно раз в два года, ставили вступительным экзаменом. Учительница, впервые войдя к нам в класс, бодро продекламировала: «Так какую мы с вами будем читать книгу? Вы, конечно, любите детективы?». К сожалению, природа одарила меня зычным голосом и многочисленные «да» заглушило моё твёрдое «нет». Я вовсе не пытался никому ничего навязывать, даже старался высказать свою позицию предельно тихо. Но никто и не кричал. Моё тихое «нет» заглушило тихие «да». Кажется, не я один высказался против детективов. Но услышали меня отчётливее других. И ведь, в самом деле, что я должен был сказать? Солгать? Я и правда не зачитывался детективами. Где-то в глубине души я уповал на разбор текстов Э. По. Впрочем, возможно, учительница как раз планировала развитие событий, не предполагавшее выбора. Она быстро, твёрдо и решительно произнесла: «Ну что ж. Будем читать рассказы Голсуорси». К чему был её вопрос, если автор заранее известен… Возмущённый гул стал ей ответом. А я испытал горькое чувство вины. Но скоро я проникся чужой болью, осознав, что моя юдоль ещё не самая страшная. Никогда мне не забыть судьбы британских бедняков, вместе с которыми мы непереносимо страдали, разбирая остросоциальные в далёком прошлом тексты. Нет-нет, разумеется, Голсуорси бывает замечательным. Но нам предлагали очень уж занудные рассказы, словно отобранные специально в качестве мести за нелюбовь к детективам. Тематика сборника явно продиктована сутью идеологии недавних лет. Октябрьская революция часто оправдывалась несправедливостями эпох и государств, не имеющими к ней никакого отношения.

После одного из уроков (кажется, то была философия) я двинулся в туалет по пустому пространству поздневечерних коридоров. Вдруг за спиной раздался гулкий звук торопливых шагов, но, не успев обернуться, я получил удар по голове. Помутнение, мрак, падение… Да-да, меня убили. После урока философии. Вполне в духе «Братьев Карамазовых». И эта причастность моей личной судьбы традиции великой литературы и сегодня наполняет меня гордостью.

Я не знаю имени преступника, нет у меня и точной, однозначной информации о его мотивах. Рискну предположить, что виной всему злополучный Голсуорси. Любопытно, что и ощущения после смерти я помню плохо, лишь какие-то смутные чувства без внятных зрительных образов. Так я совершенно позабыл, был ли коридор со светом в конце, были ли ангелы и черти, был ли там только мрак и забытье – отсутствие всего… ничего в моём поврежденном сознании. Удивляться тут нечему. Наша память не только фиксирует, но и редактирует, дополняя.

Из пустоты я вывалился в тупую боль. Тяжесть. Словно все члены налились свинцом. Нет, это всё от головы. Мозгу трудно, а он это сообщает телу. Количество ощущаемых деталей стремительно нарастает. Вот уже неприятное ощущение на коже. Я потёр пальцы друг о друга, – налёт? Земля или пыль? Что-то неприятное. Несколько мгновений… и вот физическое состояние уже позволяет мне открыть глаза. Хочу ли я этого? Какой-то необъяснимый страх. Да в чём тут дело?! Я с силой разжимаю веки. И шок. Реальность, которую я никак не ожидал увидеть, – сперва как совокупность звуков, образов, запахов, а после множество необычных деталей. Мне потребовалось несколько мгновений осознать, – я лежу на столе в пустой аудитории. Мерцающий свет, – стол возвышается в центре круга свечей. Сознание не сразу уловило стоявшую за кругом и бубнившую заклинания уборщицу Марию в чёрном балахоне. Мы её называли Просто-Марией. Сегодня это дама средних лет, полная и нелепая, а в прошлом блистательная кубинская ученица, мечтавшая сбежать, как и многие её сверстники, из коммунистического рая в капиталистический ад. Внезапно выигранная возможность учиться в СССР, в одесском вузе, ей мнилась замечательным шансом пробраться ближе к Испании, в которую, если повезёт, потом получится улизнуть. Тщетно. Где там! Жизнь теряла смысл и Мария Кортез стала Просто-Марией, уборщицей в Одесском государственном университете.

Просто-Мария заметила моё пробуждение, её глаза блеснули, она плавно подняла руки вверх, жестами усиливая выразительность латинских заклинаний (как здесь не вспомнить Агриппу из Неттесгейма с его вниманием к жестам). Я позавидовал в тот миг уборщице, её родной испанский близок латыни. Ах, если бы я с детства владел древними языками, то, возможно, теперь бы я не лежал на столе, а стоял бы в балахоне, как истинный маг. Но увы-увы. Cудьба властно диктует нам свои предписания, игнорируя данную людям свободу воли. А ещё подумалось: «Как же здорово, когда человек находит своё истинное призвание, занимается своим делом. Прихорашивающаяся уборщица Просто-Мария казалась неприметной и нелепой, а растрёпанная ведьма, стоящая предо мной была прекрасна своим уродством».

Но течение моих мыслей прервало прямое обращение ко мне. Покончив с заклинаниями, уборщица направила прямо на меня жезл и изрекла: «Слово плоть бысть. Тебе подчиняться мне отныне и вовеки веков, аминь!». Вдруг по-русски. Меня это удивило. Несолидно, исчезает всякая загадочность, таинственность, никакой «абракадабры». А ещё, с чего бы мне кому-то подчиняться? Что за цирк? Но я скромно промолчал. Перебивать некрасиво. Пусть выговорится. Я уж потом возражу. А Мария замерла, очевидно, ожидая моего ответа. Южная, полная страсти женщина рассчитывала на какую-то пылкую страстную реакцию. А её не было. Повисла неловкая пауза и Мария снова взяла инициативу в свои смуглые, с длинными пальцами, цепкие руки:

– Слово плоть бысть! Амен!

Неловко перебивать Марию, но ситуация развивалась неожиданно и странно, создавая ещё более странные и неудобные моменты. Кроме того, она пялилась на меня и явно чего-то ожидала. Так что я прокашлялся и негромко обронил:

– Да, кстати, мне кажется, сейчас довольно поздно… Вы не подскажете который час?

– У меня нет часов, – удивлённо парировала Мария. Она несомненно ожидала другого ответа. Но что я, бедный студент, мог ей предложить? Обстоятельства нашего общения казались странными, непривычными, а я терялся, не понимая, как следует действовать.

– Ну я, пожалуй, всё равно пойду. Я убеждён, время позднее. А ехать мне далеко. Значительную часть пути точно придётся идти пешком.

– Ах, глупый! Ты так ничего и не понял! Куда ты пойдёшь? Ты уже несколько дней числишься мёртвым. К слову, тебя не удивляет обстановка? – бессистемно выпаливала Просто-Мария. При этом у неё от удивления глаза лезли на лоб.

– Обстановка, прямо скажем, мрачноватая. Мне нравится. Я люблю ужасы. Но жизнь после смерти я себе представлял несколько иначе. Прошу прощения, если разочаровал.

– Вот не предполагала, что зомби могут рассуждать подобным образом… Хотя раньше я никого в зомби не превращала. Стыдно признаться, никакого опыта. В моём-то возрасте!

– Неужели вам непременно нужно обращать кого-то в зомби? Кроме того, вы вовсе не выглядите старой.

– Я, как и многие мои земляки, получила древнюю традицию, которой, вот, до сего дня не держалась. Это пока моя первая попытка сделать себе зомби по семейному рецепту. Так моя бабушка когда-то заполучила себе мужа… И её мать. И мать её матери. У нас там в деревне найти покладистого супруга – задача непростая. А тут… Даже не знаю, зачем мне зомби. Ну в хозяйстве точно лишним не будет.

– Если это латиноамериканский рецепт, то почему вы вставляете в заклинания славянские формулы? – в моей голове замелькали имена изобретателей альтернативной истории, накатывала тошнота.

– Я не следовала слепо ветхим бабушкиным предписаниям, но подправила рецепт под местные реалии. Каждое место имеет свои специфические особенности, находится под неким своим астрологическим влиянием. Всюду своя особая культура, оригинальная ментальность. Между тем, славянские методы зомбирования наиболее древние и могущественные. Я немало поработала, чтобы взять всё лучшее из латинской и славянской традиций, соединив их в новое могущественное действо.

– Очень сожалею, что выбор пал на меня. Я, признаться, жутко ленив. И немного огорчает дикость, отсталость. Удручает это следование сельским невежественным суевериям. Вот древние египтяне ушли в технологическом развитии далеко вперёд. Они одушевляли статуи, как свидетельствует герметический текст «Асклепий». А в гробницах размещали небольших заупокойных роботов-ушебти. А тут? Ручной рабский труд. Тьфу.

– А ты зануда. Ох, зануда. Я подарила тебе новую жизнь. И где благодарность?

Мы ещё какое-то время обсуждали детали. Моё новое положение создавало некоторый дискомфорт. Но в целом я смирился с новым положением. А что делать? Тут даже и руки на себя не наложишь, когда уже мёртв. И я находил в своём положении преимущества, – я познаю неведомое, тёмную сторону, о которой большинство людей даже и не подозревает.

3. НЕКОТОРЫЕ НОВОСТИ

Моё новое положение создавало массу неудобств. Главное – абсолютная новизна ситуации, требовавшая неординарных реакций, необычных действий, к которым я никогда не готовился, не имел для них жизненного опыта. В моём положении также невозможно полагаться на книги, советы. Всё впервые, всё вновь, всё не так.

И никакой психологической поддержки. Я не мог показаться родственникам и знакомым. Я для них умер. Моя смерть зафиксирована, задокументирована, а воскрешение не имеет научных, рациональных оснований. Выдержит ли сердце близких мне людей, если они вдруг увидят меня в добром здравии? О психоаналитиках в то время и в том месте знали только по книгам… Впрочем, повезло, да.

Огорчала невозможность поступить в университет. Ну что ж. Никто не знает, смог бы я успешно выдержать экзамен. Некоторые годами стремились к высшему образованию, превращая подготовительные курсы в клуб добрых знакомых. А ведь даже сумей я достойно подготовиться, никаких гарантий зачисления. Анкетные данные, ведущие к пометке на сочинении – «Не раскрыл тему». Так что, нет ответа на вопрос, как сложилась бы моя судьба, если бы я не превратился в зомби. В конце концов, ни история, ни индивидуальная судьба не имеет сослагательного наклонения. А мне хоть не нужно «устраивать жизнь» в человеческом сообществе, в качестве человека, то есть переступая через всё человеческое.

И недопустимо говорить, что зомби – творец своей судьбы, а многие проблемы решаются деньгами. Я практически убеждён, липовые свидетельства, подтверждающие принадлежность миру живых, продаются и покупаются на чёрных-пречёрных рынках, – рассказывали ли о таких в пионерских лагерях страшные истории? А реальность вполне вообразима до физической ощутимости. Так и вижу: «Справка выдана ФИО. Районная комиссия жилищных услуг гражданскому населению установила, что имярек не является зомби и годен к учёбе в университете. Подпись: управдом Клавдия Ильинична Иванова». Нужно ли мне это? Искать истины, – в этом цель научных поисков, – погрязая в обмане о каких-то базовых вещах? Отсутствие формального образования, упорядоченной картины мира – это недостаток для человека, но так ли уж это плохо для зомби? Я существую в перевёрнутом, ином мире, подрывающем основания нормального, нормативного существования. Я уже самим фактом своего существования приобрёл некие неведомые большинству истины, – ведь познание имманентно бытию.

Однако всё это пустые рассуждения. Мне же следовало найти работу. Хотя я и зомби, но зомби мужского пола. Просто-Мария формально, открыто вовсе не гнала меня на свободный рынок труда. Но проблематичность ситуации очевидна. Гроза висела в воздухе и даже где-то слышались её отдалённые раскаты из ближайшего грядущего, хотя сердобольная Просто-Мария терпеливо кормила, поила меня, предоставляла место в закутках корпусов на Французском бульваре. Но ситуация выглядела порочно с традиционной точки зрения как человека, так и упыря вроде меня. Просто-Мария иногда рассказывала, как на её родине под лирические, приятные, хотя и несколько монотонные народные напевы зомби, не страшась палящего солнца, усердно трудились на плантациях. В Латинской Америке не всегда требовалась скотина для пахоты. Особо отличившихся в сельском хозяйстве зомби награждали правом впрягаться в плуг. Впрочем, крестьяне и крестьянки экспериментировали. Люди всегда и везде ищут, экспериментируют, изобретают. Кстати, недоступная европейским читателям тайна повести Маркеса «Полковнику никто не пишет» в том, что один из главных героев, петух, был в молодости пахотной птицей. Да-да. Петухов, индюков, гусей и уток тоже часто впрягали в плуг. Птицам необходимо лишь слегка подкрепиться пейотом, чтобы трудиться не хуже буйвола. Всё это рассказывал Маркес в черновых версиях своего текста. Но после, понимая всю глубину культурных различий народов и государств, он вычистил местную специфику из окончательной версии повести, подогнал всё под лишённые склонности к воображению вкусы, дабы невежды не обвинили его в насмешках над читателями. Просто-Мария приходилась Габриэлю Гарсия Маркесу родней и лично видела некоторые его записи.

Просто-Мария часто сетовала на упущенные её родиной возможности. Латинская Америка могла бы перещеголять Китай. Надругаться над правами и свободами зомби куда проще, чем измываться над достоинством людей. И с формальной точки зрения всё чисто. Какие права человека могут быть у того, кто человеком не является? Но у Латинской Америки две проблемы, – дураки и джунгли. Не хватило ума у наркобаронов вложиться в будущее человечества, воздвигнув чадящие фабрики, заполненные зомби.

Впрочем, развитие ситуации с правами возможно самое неожиданное. Говорят, немногочисленные перебравшиеся в Индию зомби защищаются государством и правом. Их признали разумными мёртвыми личностями, обладающими всеми человеческими привилегиями, если таковые имеются.

Рассуждения Просто-Марии о моих, в сущности, правах звучали обидно. Задевало пренебрежение, словно я не такой как люди. Да разве у зомби нет глаз? Разве у зомби нет рук, органов, членов тела, чувств, привязанностей, страстей? Но я понимал, что языком Просто-Марии руководят её культурные установки и её тёмное подсознательное. Она выросла в обществе, где дискриминация зомби – норма, а равенство не является абсолютным идеалом. Ещё она, не понимая того, подчиняясь зову далёких предков, загоняет меня на плантацию. Базовый инстинкт.

Как всякая нормальная женщина, Просто-Мария частенько меня пилила. Неслучайно «топор» мужского рода, а «пила» женского. Архетипы. Всё говорила, что нормальные люди способны к перерождению. Умирая и возрождаясь вновь, человек меняется, обретает новые качества. Мне же превращение в зомби, якобы, не пошло на пользу. Я как был занудой, так им и остался. А самое ужасное – скрытая строптивость, прикрытая мягкостью. И она часто корила меня: «Ну посмотри на себя. Что ты за зомби, прости Господи! Пошёл бы, убил кого-нибудь, а то сидишь и книжки читаешь».

Я старался ей помогать, чем мог, здесь и там. Иногда, впрочем, и ленился. Лень присуща любому живому существу… как и не живому. Но следовало подумать и о зарабатывании реальных денег. Протёртой пылью особо не разживёшься. Я же ничего не знал о рынке труда для зомби в нашей стране и потому метался между совершенно нереалистичными, фантастическими проектами. Для меня – работа водолазом. Дышу ли я? Нужен ли мне воздух? Конечно, моё жалкое человеческое тело бы, вероятно, размокло от чрезмерного нахождения в воде? Я подумывал сходить в цирк и предложить им шоу ужасов с моим участием. Ведь я – настоящий зомби! Однако и этот проект вскоре вызвал сомнения. Я не обладал жуткой, внушительной наружностью. Многие люди обладают куда более подходящей для зомби внешностью. И актёр, изображающий зомби, выглядел бы в этой роли куда убедительнее, чем я. Ещё меня посещали мысли об армейской службе. Я пацифист до мозга костей. Но убивать за деньги – это столь природно, естественно для зомби, как считалось, верилось. Я видел себя представляемым к награде за утечку вражеских умов в мой желудок. А ещё мечталось покорять космос, обретая не только телесное, но и идейное бессмертие, оккупируя мозги рядовых граждан.

4. ШАБАШ

С древних советских времён Одесса присутствовала на оккультной карте мира. Не было недостатка в разных йогах, каббалистах, колдунах и всяких банальных искателях высшей мудрости. Даже на мехмате в былые времена учительстовал лектор, преподававший после своей основной дисциплины ещё и йогу для страждущих студентов, – прежде он успел поработать в Индии и набраться от учеников вековой мудрости. Где-то в тайных местах собирались и любители поколдовать. Я слышал об этом ещё в довольно юном возрасте и всегда любопытствовал, как они выглядят, о чём говорят. Когда-то судьба свела меня с одним человеком, ведавшим тайные тропы в этот круг… ковен… уж и не знаю, каким словом обозначить. Я просил его ввести меня в число «избранников духов». Но тот лишь отшучивался, оставаясь при этом честным, он говорил, именно то, что думал: «Это всё нехорошие люди, злые, самовлюблённые эгоисты. Они на тебя плохо повлияют». Мне не верилось. Казалось, люди, занимающиеся духами, духовны, а потому и возвышены, добры и высокоморальны. Потом, через много лет, я осознал ошибочность своего хода мысли. Факт состоит в том, что в этой среде много эгоистов, завышенное самомнение которых ведёт их путями, далёкими от праведных. Сама по себе любовь к себе, как меня научили потом, – не порок. Но некоторые её формы ведут к печальным последствиям. Впрочем, есть у меня и другое объяснение. Для животной составляющей человека наличествует притягательность в простоте агрессии, а ещё и утомлённость сложностью и амбивалентностью цивилизации. После долгих утомительных дискуссий хочется непорочного человеческого мордобития. А порой и волшебства. Мне потом приходило в голову, что колдуны обречены быть рядом с преступниками, даже если такое соседство их и не устраивает. Чёрные маги – элита ада, ненавидимая низами. А ведь смешно думать, что Антон Шадор Ла-Вей – зло. И странно даже ставить Блаватскую рядом с Гитлером или Сталиным. Но есть, вероятно, какие-то «тонкие, властительные связи»…

Относительно же моей личной встречи с колдунами, мне отчасти повезло, что я стал зомби. Судьба, не иначе. Или промысел. Для зомби самое место среди легионов тьмы. Так я объяснил потом сам себе свои устремления.

Каким-то неизвестным мне образом оккультисты сумели договориться с университетом о предоставлении им помещения для вечерних встреч. И как раз не в старых корпусах в центре, а в новых, на Французском бульваре! А я уже вполне пообжился, поосмотрелся и подумывал о возможностях возвращения к светской жизни. Да-да, задача непростая, город маленький, всюду какие-то знакомые. И всё же. Недопустимо вот так просто похоронить себя за плинтусом.

Пойти на поклон к волхвам казалось логичным. Это рядом, нет необходимости долго гулять по улицам и знакомым местам, а компания новая, неведомая, а сам я, можно сказать, мифическое, сказочное существо. И я пошёл. Просто-Мария приятельствовала с этой компанией и представила меня им. Собственно, лишь назвала моё имя и сообщила, что мне интересны их занятия, и сам я могу оказаться весьма полезным… нет, она не может конкретизировать, это довольно очевидно, они сами всё смогут почувствовать. Всё в таком духе, как-то так, размыто, невнятно, неопределённо. Но главное было озвучено. Мы все нужны друг другу. Я же счёл за лучшее пока не раскрываться и не сообщать им о своей ненормальности, лелея своё инкогнито. Мой бледный вид и необычный запах не вызвали особых подозрений. Ну, очередной умученный от Дамы Философии молодой человек, в квартире которого перебои с горячей водой. Бывает. Говорят, великий, последний римлянин Боэций трагически погиб на следующий день после встречи с Философией. Она как бы представляется вестницей его смерти. Вспомним и трагедию Сократа с его предсмертной речью. Но не суть.

Отторжение произошло с моей стороны. Хотя я формально и не был жив, мне стало немного дурно от мощной отрицательной энергетики. Зомби тоже бывают тонкими и чувствительными. Чего уж там. Но, всё же, я слушал. Помимо меня на сборище присутствовал ещё один новичок. То был очень нервный, исступлённый юноша. Резала ухо его грубая, малокультурная речь. Типичный представитель «простого народа», такого уровня, какого в реальности практически и нет, наверное, но который любят выдумывать для себя некоторые демагоги. Молодец парень, он оправдал надежды многих политиков и журналистов, подстраиваясь под образцы, на которые они ориентируются. Впрочем, тяга к знаниям его облагораживала, возносила на новый для него уровень бытия. Он задавал вопросы о практической магии и получал ответы, которые ему давали собравшиеся. Особенно выделялся полноватый, благодушный сангвиник с несколько небрежной и одновременно вкрадчивой, доверительной манерой общения. Такой – душа любой компании. Я же ощущал исходящую от него мощную магическую энергетику. Но как же мало он внешне походил на живущего в уединении мудреца! Как же внешность порой обманчива! Он всеми вокруг признавался очевидным авторитетом. Ответы его не отличались законченностью и простотой, но, я полагаю, он сознательно стремился говорить на ожидаемом другими уровне. Его ответы были построены приблизительно по такой схеме: я вижу, ты правильно всё понимаешь, молодец, а возникший у тебя вопрос – не вопрос вовсе, такое бывает у всех, поступать следует так-то.

В моей ситуации чистое созерцание – лучшая стратегия. Просто выдать себя в среде закоренелых эгоистов… Что может быть глупее? Но я несдержан. Очевидно, это результат некоего разложения тела. Ведь я зомби! Против природы не попрёшь. И уж стал таким, будь добр, поступай как подобает истинным представителям твоего… сектора? Национальности? Профессии? Ну, не суть. Гибкость – свойство живых существ. А на какие компромиссы могут идти мёртвые? И, когда полный человек (после выяснилось, что его зовут Борис) в ответ на какой-то вопрос об использовании каббалы в магии уверенным тоном рассуждал о том, что да, каббала – это сердце истинного колдовства, средоточие его сути, я вдруг прочитал пламенную речь о порче истинной каббалы, которая является лишь толкованием Пятикнижия. Я как раз впечатлился Гершомом Шолемом, которого мне подсунула Просто-Мария вместе с другими книгами, как она думала, об оккультизме, чтобы я скорее осознал своё предназначение, заключавшееся, по её мнению, в беззаветном служении ведьме, то есть ей.

Борис встрепенулся и, похоже, обрадовался моему хамству: «С тобой есть о чём поговорить». Я не помню доподлинно всех его гипнотизирующих слов, но в целом, то были пространные рассуждения на тему «если бы библейские пророки увидели современный иудаизм, они бы очень удивились». Нужно сказать, Борис прекрасно знал текст Писания, свободно в нём ориентировался.

Когда встреча закончилась, он позвал меня в гости на рюмку чая. Мы брели по ночным улицам, а Борис всё толковал Библию, обронив где-то: «А ведь знаешь, я потомок Магида из Межерича». Но в целом беседа была светской, иногда хозяин дома пытался утвердить свой авторитет, неожиданно заговаривая о каких-то случайных и малоизвестных фактах. В его дурашливой манере общения обнаруживалось больше пиратского, чем хасидского. Он даже держал попугая. Если он отдаст, подобно Одину, один глаз за магические знания, то сходство с пиратом достигнет своего совершенства-энтелехии. А когда я начал пристально разглядывать птицу, он заметил:

«Эта птица – тоже пророк, истинный выразитель настроений населения. Слушай, формально, для общества я не колдун, разумеется. Я иеговист. Удивлён? Истинный маг должен следовать не принципам, но улавливать конъюнктуру из тонких миров, подчинять мир своей воле, не оборачиваясь, не считаясь с другими. Пророк Елисей вызвал двух медведиц, чтобы они растерзали сорок два ребёнка! Кстати, отметь символизм чисел “24” и “42” в Откровении Иоанна Богослова. Но о малолетних хулиганах. Без конца ищут оправдания пророку. Например, в том, что из этих детей не вышло бы ничего путного. Но Елисей убил детей, всё преступление которых на тот момент – острые, обидные слова. Он совершил преступление, он убийца безотносительно к детям, к их прошлому и будущему.И никакие оправдания и ухищрения не изменят этого простого и очевидного факта. От этого никуда не уйдёшь. И в этом простая правда нашего мира, нашего земного существования. Так вот. Мне сказали прямо, хочу ли я бесплатно ездить за рубеж. А я хочу. Путешествия стоят мессы. Для меня не составило труда изобразить для истинно верующих дурачков, которых там большинство, благочестивого пастыря. Но это временно. Скоро всё изменится. Вот мой попугай принимает подстилку из местных газет на дешёвой бумаге, а полную благости “Сторожевую башню” отвергает. Так и народ, покривляется и потянется к главному в своей сути, к бутылке водки или ещё чему-то из этой серии, когда поймёт, – Бог не даст им этих простых радостей».

Я слушал это одновременно с неподдельным любопытством и необычайным возмущением, отторжением. Я зомби. Мне не хватало гибкости, чтобы принять это. Однако я промолчал. Язык немного тлел и говорить было неприятно. И я лишь кивал. Да и нужна ли Богу защита проклятого существа? Рай – это для избранных, не для отверженных.

5. ТРУДОУСТРОЙСТВО

Как я уже говорил, мне казалось, что я могу быть воином или космонавтом. Мне подходят опасные профессии. В конце концов, я не жив и убить меня невозможно. Но я понятия не имел, к кому обратиться. В разных силовых структурах, в армии, в космической отрасли у меня не было никаких знакомств. Да я к тому же формально мёртв, старыми связями не воспользоваться… И где отыскать заветный адрес? К кому обращаться? Вот не представляю себе объявления: «Требуется космонавт. Желательно зомби. Оклад такой-то и такой-то. Работа в неурочное время. Молоко в тюбиках за вредность». А можно и: «Требуется боец-терминатор, сущий зомби. Жрущим мозг преимущества. Оплата сдельно». Сегодня я думаю, что для таких должностей нужна определённая удача, нужно стать зомби в нужное время в нужном месте. А это не про меня. И я лишь грезил. Но Просто-Мария была практичнее, ближе к стихии земли, была «земляной ведьмой», если можно так выразиться. Она определила меня работать на нескольких заводах одновременно. Я метался между заводами «Сопротивление», «Продмаш», «Эпсилон» и ЗОР. Загадочные названия. Завод «Сопротивление» никому не сопротивлялся, а просто производил резисторы. Не берусь судить, достойно ли они противостояли напряжению электричества, – я в них верил. Продмаш назван не в честь каких-то девиц, носящих имя Маша. Хотя это было бы логично, называют же кафе, кооперативы, конфеты, наконец, женскими именами. «Продовольственное машиностроение» звучит хуже, чем «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Ну где продовольствие, а где машиностроение? Эпсилон – греческая буква… загадка. И всё же, все знают, этот военный завод делает электронику. Я полагаю, что окрестившие его иерархи вдохновлялись фильмом «Операция “Ы”». «ЗОР», бывший завод промышленника Гена, основан в далёком 1854-м. С тех пор там произошло немного изменений. Видимо, поэтому он и называется теперь «Завод Октябрьской революции», указывая на дела давно минувших дней. Народ придумал уточняющую формулировку, если кому-то основная кажется недостаточно ясной – «Завод обиженных рабочих».

Так или иначе, я с лёгкостью освоил несколько рабочих специальностей. Это совсем не сложно. Думаю, ПТУ нужны для адаптации ко взрослой жизни. Нет необходимости учиться на токаря или слесаря несколько лет. Недели, пожалуй, более, чем достаточно. Впрочем, зомби не употребляют алкоголь. Это способствует концентрации на учёбе. И вообще, должен сказать, не без некоторой гордости за всё наше сообщество в совокупности, зомби приспособлены к современному рынку лучше людей. Мы не размениваемся на чепуху, а уверенно движемся в заданном направлении. За нами будущее. И временное господство людей – результат вопиющей несправедливости, дискриминации.

Зачисление таких, как я, в штат – совершенно нереально. Какие я мог предоставить документы? Свидетельство о смерти? Поэтому официально на всех этих должностях числились какие-то люди, которым был необходим стаж в трудовых книжках. Так я за них работал, получал зарплату (я её уступал Просто-Марии), а этим людям шёл стаж. Чем занималась вся эта публика в свободное от безделия время, мне неизвестно. Учились ли они? Воротили ли тёмные дела на чёрном рынке? Кто знает… Но за мои скромные услуги они одаривали меня какими-то скромными суммами и подарками. Получался приличный доход в условиях хаоса, царившего в то время.

В рабочих коллективах у меня с людьми сложились неплохие отношения. В принципе, там были нормальные… хотя и люди, в большинстве чем-то занимающиеся и интересующиеся, но из-за разных независящих от них обстоятельств не попавшие в институты и университеты. Хотя, конечно, каждый завод имел какие-то свои особенности.

6. СТУДЕНТ

Завод «Эпсилон» был облюбован подрабатывающими студентами. С одним из них, с Гришей, мы довольно естественно пришли к обсуждению прочитанных книг. Как-то он подметил у меня среди серьёзной философской литературы дешёвые брошюрки о зомби, но промолчал, лишь выразительно поглядев на меня. Это пробудило стыд за низменный интерес. Кто я такой, чтобы интересоваться собой? Оправдания казались неизбежными:

– Зомби – сегодня популярная тема, не так ли? Надо хоть как-то ознакомиться и с ней.

– Со всеми темами невозможно ознакомиться. Следует выбирать важное для себя.

– Думаешь? Следует выбросить эти книги…

– Но почему? Если эта тема тебя интересует… Ты стыдишься своих собственных интересов? Нет ничего постыдного в любопытстве. Любопытство – одно из высших свойств человека. Им нельзя пренебрегать. А собственные интересы всегда превыше чужих. Не следует их стыдиться.

– Полагаешь? А что ты думаешь о зомби?

– Я не знаю. Я плохо разбираюсь в этой теме. В нашей стране она ещё недавно, как казалось, практически под запретом… или дело не в этом? Там ещё был перманентный дефицит любой информации. О зомби практически не говорили и не говорят. Впрочем, кажется, их много вокруг. Не именно это ли является причиной того, что тема относительно закрытая? Вот просто оглядись, всюду какие-то странные личности с серыми лицами, ежедневно повторяющие одинаковые действия, всю жизнь проговаривающие одну чужую мысль. Мне представляется невероятным, что все эти персонажи от рождения такие.

– Не знаю, – выдавил я сквозь обиду. – Странно освящать обыкновенных идиотов через приобщение их к древнему магическому сообществу.

– Ты прав… С этим не поспоришь, – задумался Гриша и пристально на меня посмотрел. – Я плохо разбираюсь, я не специалист. Буду рад от тебя что-то узнать. Хотя я скептически отношусь к традициям. Они иллюзорны. Любая традиция рождается заново в каждый момент времени. Мир всё время меняется.

– Понимаешь, все эти книги – мусор. У меня есть некий интересный опыт, о котором не хотелось бы говорить…. Пожалуй, невозможно говорить, я ничего не понимаю, не разобрался.

– Да, бывает. Порой ощущаешь правильное, а словами не сформулировать. А книги… На чем-то они основываются. Кажется, в Талмуде есть что-то похожее, «Нет книг без чепухи» или вроде того. Может, не книг, а снов? Точно не помню… Да и какая разница?

– Забавно, что ты студент, а учусь здесь больше я. Но это и понятно. Для учёбы у тебя есть институт.

– Так и ты поступи уже куда-нибудь.

Я кивнул и подумал: «Как же трудно мне даются поступки». А ведь я зомби. Я должен всё крушить, жрать мозг, наводить ужас. Именно этому учат изучаемые мной книги. Но нет. Я плохой зомби. Мне было бы трудно подтвердить перед комиссией, что я действительно тот, кем являюсь. И если бы у нас ввели специальные документы, меня бы исключили. Но куда? Разве я могу стать настоящим человеком? Впрочем, исключают не куда-то, а из кого-то.

7. СУДЬБОНОСНЫЕ ВСТРЕЧИ

Моё увлечение философией несколько обескураживало Просто-Марию: «Все зомби, как зомби, работают в полях, чётко выполняют задания, только ты маешься дурью».

– А другие зомби не задумываются ни о чём? Что со мной не так?

– Раньше было не принято задумываться. Люди играли свою роль в обществе. А теперь всё несётся в пропасть. Никому не хочется занимать уготованную ему традицией нишу. А ты, конечно, плохой материал для зомби… Ну почему я тебя выбрала?

Я знал причину. Я был единственным подвернувшимся трупом. И всё же до крайности обидно, что даже хорошим зомби мне не стать… Вспоминалось из М. Волошина:

Изгнанники, скитальцы и поэты –
Кто жаждал быть, но стать никем не смог…
У птиц – гнездо, у зверя – тёмный лог,
А посох – нам и нищенства заветы.

Настоящий поэт, постигший глубочайшие тайны, суть нашего мира, очевидно, не до конца осознавая значимость своих прозрений. Поразительно, как литератор, который никогда не был зомби, сумел так точно выразить всё, что было у меня на душе… хотя, возможно, у меня её уже нет? Есть ли у зомби душа?

Я всё понимал, в душе (?) жалел «земляную ведьму». Выбора у Просто-Марии на самом деле не было. Не каждый день, увы, убивают студентов. Да и если бы не я, то кто? Студенты – плохой материал для изготовления классических зомби. Но я вздыхал и молчал. Иногда хотелось поддержать Просто-Марию. А вдруг ей ещё повезёт, начнётся какая-то бойня, и судьба подарит ей хороших зомби, отлично справляющихся со своими обязанностями. Я молил об этом Бога.

Порой закрадывалась и крамольная мысль, – наше общество изначально развивает в зомби экстраординарные способности к оригинальному, нетривиальному мышлению. Мы не интегрированы в сложное человеческое сообщество, пронизанное непоколебимыми общепринятыми стереотипами. Приходится мыслить самостоятельно. И оказывается, что зомби – наименее зомбированная часть населения.

Пришла весна и хотелось проветрить гниющее тело на ещё прохладном, но потеплевшем радостном воздухе пробуждающейся природы. Я вышел на Французский бульвар и бесцельно зашагал, не задумываясь о направлении движения, скрывая, впрочем, по возможности, лицо, взгляд от прохожих. В какой-то момент я ощутил впившийся в меня взор. Я не обернулся в эту сторону, а сразу зашагал в противоположном направлении.

– Игорь! – окликнул меня кто-то знакомым голосом, хотя я сразу и не вспомнил, кому он принадлежал.

Я механически обернулся, не успев подумать о последствиях. Дима? Мой застреленный одноклассник?!

– Ну что вытаращился? Похоже, мы снова в одном классе. Ты тоже зомби?

– Формально… да.

– Ну, всё в этом мире формально. Материя – это не так уж и важно. Как чиновник из высших сфер решит, так всё и будет. Чем занимаешься?

– Э… всё как у всех… Работаю, живу, можно сказать. А ты?

– Как минимум, я разговорчивее. Ты знаешь хоть, как меня убили?

Я не знал подробностей. Дело не раскрыли.

И Дима поведал о своей мечте о покупке пистолета и о последствиях. Я это помнил. Вообще вздорная история. Теперь я узнал ещё некоторые неизвестные мне ранее подробности. Итак, примерный ученик в школе, Дима совершенно лишён всего присущего ботаникам. Его принимала любая компания. Видный, остроумный, самоуверенный, но не наглый. Он нравился и дамам. Это и привело его прямо в дурную компанию. Зачем ему пистолет? Практически уверен, что Дима бы сам себе не смог ответить на этот вопрос. Для «крутости»? Но кто-то предложил купить. Спрос рождает предложение. А это выглядело так здорово, неординарно, необычно. Исполнение безумной мечты. Настоящее оружие! И Дима купил. На какой-то дискотеке он, бравируя, извлёк оружие, нисколько не намереваясь его применить. Дима не умел пользоваться пистолетом. Такой поступок же оказался серьёзной ошибкой. Нельзя пугать идиотов, бравировать перед ними. У них нет мыслей и чувств, обращение не имеет адреса. Вот некто посмелее, понаглее, умелее в обращении с оружием выхватил у Димы пистолет, направил на владельца и без промедлений выстрелил. Конфликт нельзя назвать глубоким, а противоречия неразрешимыми. Но некоторым на роду написано бравировать, а некоторым убивать. Каждый поступил нормальным для него образом. На дискотеке оказались пьяные африканские студенты, которые решили изготовить себе зомби для личных целей, он бегал бы за пивом в случае необходимости. Дальше рассказ Димы не отличался ясностью. Я не понял, он сам сбежал от этих студентов или они его прогнали, так как его содержание оказалось слишком дорогим, а кроме того, он часто вступал в половые связи с их пассиями. Это было в его стиле. И несмотря на серьёзный статус зомби, Дима вовсе не остепенился.

Я, прослушав рассказ Димы, не стал уточнять детали, поделившись обстоятельствами своих мытарств.

– И что собираешься делать? Жить в каморке уборщицы и пахать на заводах? Хороша твоя карьера. Однозначный успех. Хотя куда податься? Скоро в этой стране будут только кукурузные поля. Я думал дернуть в Зомбиленд. Но там зомби всюду и никого кроме них. Они все ненавидят друг друга, выясняют, кто из них настоящий зомби, а кто таким на самом деле не является. Это тем более забавно, что там никого, кроме зомби, только они там и живут.

– И какой тогда выход?

– Говорят, некоторые зомби бегают за товарами в Турцию. Можно экономить на билетах. Дышать нам не нужно. Это позволяет проходить по дну моря. Но, конечно, не все товары так доставишь в целости и сохранности… Да и тело портится. Ты уже пытался устроиться в милицию? Я пробовал. Не хотят. Отказались. Бардак и идиотизм. Никогда в этой стране не будет ничего путного. Я намереваюсь сходить в военкомат, предложить свои услуги, так сказать. Я бессмертный. Как и ты. Я мог бы захватить какое-то мелкое государство… Въехать бы в какую-то столицу на огромной собаке, вымазанной фосфором, на эдакой собаке Баскервилей! Вот это здорово! Хочешь со мной?

– Ты мечтатель забористее меня. Думаешь, в других странах нет зомби?

Тут к нам подошёл человек с крайне невыразительной внешностью. Сегодня я пытаюсь вспомнить хоть что-то, какую-то деталь одежды, рост, характерные черты лица. Но ничего не возникает в голове. Он необычно обычный, словно и нет больше людей настолько типичных. Они должны появляться в каких-то статистических заключениях или в книгах по социологии, но не на улицах городов. Что-то такое, правда, осталось… мимолетное впечатление… Некая квадратность. Нет-нет, у него не было мышц, как у культуриста, он не выглядел особо спортивным. Скорее речь о трудноуловимой квадратности характера, о способе мыслить. В глазах было словно двойное дно. Не глубина, не ум, этого, как раз нет. Там иное. Какое-то время мне казалось, что глаза у него бегали, но я хорошо восстановил их в памяти и осознал, что это не так. Его глаза всегда глядели прямо и неподвижно. Забавна эта разница реальности и ощущения.

Но вернёмся ненадолго на Французский бульвар того дня в начале весны. Человек этот подошёл уверенным, но не слишком напористым шагом и мягким голосом осведомился:

– Закурить не найдётся?

– Не курим, – нестройным хором отозвались мы.

– Бережём здоровье, – добавил я на всякий случай, привычно притворившись нормальным человеком.

– Молодцы. Здоровье нужно беречь. Даже мертвец выглядит лучше, красивее, если не болен. И Ленин, и Готвальд стали мумиями, а какие разные судьбы!

Меня передёрнуло. Я взглянул на незнакомца. Его лицо ничего не выражало.

– А хороший сегодня денёк, – продолжил охотник за чужими сигаретами. – Даже выпить не хочется. А надо. Пройдёмте. Я могу сильно усложнить вашу жизнь, но могу и улучшить, несколько усложнив.

Его внешность отсекала все вопросы. Ясно, что перед нами так называемый «разведчик», ведущий перманентную борьбу против своих сограждан. Очевидно, про нас в его службе уже всё известно и бежать бессмысленно. Мы молча последовали с ним к чёрной машине. «Вот и катафалк» – подумалось мне. И ещё: «Вот Дима, мы и нашли работодателя».

8. ВМЕСТО ДОПРОСА

Я заранее твёрдо решил никого не выдавать, не сотрудничать. Хотя я и был мёртв, для этого требовалась недюжая смелость. Всё внутри похолодело и тряслось. Трудно описать весь тот ужас, который обуял меня, когда мы, как и ожидалось, прибыли на Еврейскую улицу, по-советски Бебеля. Я никогда не разглядывал мрачное здание, где располагалось «куда надо», а при необходимости пройти по улице мимо него, выбирал другую сторону. Помню только какую-то противоестественную для города хвою, растущую у его стен. Эти странные сине-зелёные ёлконасаждения словно вырывали КГБ из контекста города, делали его чуждым, инопланетным. Таким он, наверное, и был? Или нет? Вспоминается древняя советская байка про какого-то партийного бонзу, который заразил сифилисом чуть ли половину города. Впрочем, уверен, это просто выдумка недоброжелателей. И всё же. Почему этот чуждый дом, окружённый необычными для региона деревьями, стоит на улице Еврейской? Само название отражает суть мифологии города. А другое здание на Малой Арнаутской, в помещении Синагоги рубщиков кошерного мяса. Почему? Зачем? Словно пришельцы вторглись и утверждают свою власть в знаковых, наполненных мифологическими смыслами местах, выделяя при этом свою инаковость.

Предаваясь таким размышлениям, с ничего не видящими от ужаса глазами, я проследовал в здание. К моему удивлению, меня и Диму не развели по разным камерам (а я слышал, что там же располагается небольшая тюрьма) или кабинетам для шантажа вымышленными показаниями друга, как предполагает обычная логика чекистского давления. Вот перед нами распахнули двери довольно большой комнаты, где не сидел один добрый или злой следователь. Нас ожидало человек пять. Все, конечно, квадратные и матёрые. Ничего хорошего от таких никто никогда не получал. И всё же… Что это?

Когда мы вошли, ожидавшие нас чекисты изобразили подобие любопытства. У них плохо получалось, несмотря на старания. Нам предложили присесть. Это звучало угрожающе, но мы не подали виду. Взгляды чекистов казались несколько насмешливыми. Очевидно, эта публика хорошо ориентировалась в обуревавших нас мыслях и чувствах. И в служилых просыпалась радость хищника, преследующего жертву. Однако страх смерти отступал – исчезало желание жить. Хотя… разве я жив? Я мёртв, но особое отношение к смерти сохранилось. Впрочем, полагаю, я бы с гораздо большей лёгкостью, чем обычный человек, мог пожертвовать своим жалким существованием. Понял, это боязнь не за жизнь, а за существование… Нет, не так. Это просто страх перед источником страха. Всё. И чекисты об этом знали… Но тянули время. А может это время как бы всё затягивало. И вот, наконец, самый квадратный из квадратных сказал:

– Не следует, товарищи зомби, так нервничать. Мы со всем разберёмся. Убивать вас не будем. Поздно.

И, выдержав небольшую паузу, этот квадратный человек принялся читать длинную речь, по сути издеваясь над формальной логикой. Смысл или, точнее, то, что за него можно выдать в данном случае сводился к следующим, довольно простым, банальным утверждениям, – родина всегда в опасности, всякие бяки стремятся ей навредить, а хорошие граждане должны, обязаны помогать органам. На лице лектора сияла идиотски-хитрая ухмылка, которая словно говорила: «Мои слова – враньё, это понятно. Но вам выгодно участвовать в обмане».

Закончив издевательство словами над логикой и нашими бедными ушами, речистый чекист подмигнул нам с некоторым озорством и заключил:

– Ну, товарищи зомби, будем помогать стране или как?

Мы выбрали молчание.

– Вы думаете тут со мной шутки шутить? У нас не КВН. Вы должны понимать всю тяжесть вашей вины перед государством. Вы зомби, позор вам. Вам следует стыдиться и всеми силами искупать. Вы не люди, как мы, как честные граждане. Я очень рискую, предлагая вам сотрудничество. А какой вам имидж создали киношники! Ха-ха. Не отмыться. Вы, там, такое вытворяете… мозги жрёте. И справедливо. Стыдитесь. Но в нашей организации работают люди прогрессивные, не чуждые даже художественного вымысла. Мы готовы с вами сотрудничать на благо страны. Есть вещи, которые «в чистых перчатках не делают».

– Позвольте полюбопытствовать… – робко среагировал я на давно занимавшую меня легенду про пожирание мозгов. – Разум – это важно для моего самопознания. А вот питаться чужими мозгами мне никогда не доводилось и вовсе не хотелось. Разве гниющий организм молодого зомби не требует их употребления для пользы, если можно так выразиться, здоровью?

– Молодой не человек, сказки про пожирание мозгов вашим братом придумали радикальные феминистки, чтобы отвести от себя оправданные подозрения и переложить свою вину на зомби.

– Ой! – внезапно сдетонировал Дима.

Его, очевидно, тоже занимала данная проблема, а спросить он не смел, не решался. Интересно, успел ли он сам отведать мозгов? Покладистость – важное его качество. Он способен вопреки желаниям следовать долгу.

Чекисты сделали вид, что не заметили возгласа Димы. С их лиц не сходили подловатые улыбочки, но к чему они относились – загадка.

– Я сам, как я уже говорил, – человек прогрессивный. У меня даже есть друзья-зомби (он нам подмигнул при этом). И мне нравится в рассказах о зомби их преданность начальству. Это я считаю главной гражданской добродетелью. Хотя, к сожалению, мне известно, что это такой же миф, как и пожирание мозгов. В реальности зомби своенравнее обычного гражданина. Утрата общественных связей и страха из-за смерти близких разрывает оковы, выводит за пределы норм, общепринятых мнений. Но, должен вам сказать, немало зомби оказалось среди первых большевиков и среди основателей ЧК. Зомби обладают какой-то своей особой, сугубо специфической мудростью, как юродивые. Даже Владимир Ильич Ленин хотел присоединиться к вам после смерти. Но не вышло. Интеллигенты-вредители помешали, сделав из него мумию. Интеллигенцию в нашей стране всегда больше современных стран третьего мира привлекал Древний Египет. Интеллектуалы игнорировали проблему зомби. Упущение, однако.

Меня мутило от страха, а пустая болтовня растягивала мучительные ожидания. «Поскорее бы расстреляли», – думал я. И проронил, не выдержав, не понимая даже, сказал ли я это вслух или лишь подумал:

– А что, собственно, вам от нас нужно? Я не собираюсь никого предавать.

– О! Предавать! Выявлять предателей страны – это никакое не предательство. Это долг каждого честного гражданина. И не надо этих гнилых интеллигентских штучек про недоносительство. Врага следует уничтожать. Всегда и везде. Ну, не буду с вами спорить. Лишь знайте, для того, что вы называете предательством, вы ещё не доросли. Мы вам поручим нечто гораздо проще.

Я промолчал. Ужас совершенно сковал меня. А чекист продолжал:

– Мы не даём вам слишком уж важную миссию. У вас нет необходимых умений, навыков, образования. Вы действительно полагаете, что мы доверим вам серьёзное задание? Чекист как монах, у него нет семьи, нет близких. Он служит высшей, нечеловеческой или даже античеловеческой цели. Вам это понятно?

Чекист-«заклинатель» выдержал паузу, сумрачно оглядев нас, надулся как лягушка, желающая кого-то напугать, и продолжил:

– Вы, зомби, существа разумные. Понятное дело, вы знаете о Чернобыльской аварии?

– Я в школе написал реферат «Последствия катастрофы на ЧАЭС». Полагаю, мой текст и был самым страшным последствием, – вставил Дима, оправившись от стыда за внезапный возглас.

– Поумничаешь потом. Впрочем, и потом не надо. Проще будешь, лучше спишь. Слышали и ладно. Так вот, живых людей посылать в зону проблематично. Они там, конечно, работают, вахтовым способом, приезжают в зону на определённый срок, потом выезжают, снова возвращаются в зону. Атомщики, энергетики, силовики. Авария случилась лишь на четвёртом энергоблоке. Всю станцию остановить пока невозможно. Энергия точно нужна этой стране. Работа продолжается. Взят курс на замену живых людей трупами. Идея не новая. Но пока у нас мало таких, как вы. Наш проект по зомбификации всей страны был отвергнут правительством. Я с этим не согласен, замена живых людей нежитями – выгодное дело. Особенно для армии. Но что я могу? Я человек служилый.

На сердце у меня полегчало. Нормальная сложная работа. Героизм без убийств, краж, предательств:

– А в чём состоит наша задача?

– Это государственная тайна. Вы получите инструкции на месте.

9. БАЗОВАЯ ПОДГОТОВКА

Нас перевезли в Киев. Мне даже не позволили попрощаться с Просто-Марией. Секретность! Нас разместили в общежитии на ул. Ивана Кудри, в районе, который в то время киевляне называли «зажопьем», так как статуя Родины-матери повернута к нему задом. Потом этот район приобрёл популярность, недвижимость скупили состоятельные бизнесмены. Но это потом. В те годы богачи обитали на Липках. Другое дело «зажопье». Там уже жили зомби из разных регионов страны. Мы быстро перезнакомились и подружились. Общность судеб нас сблизила. Ведь именно «близкий» часто подразумевается словом «хороший».

Занятия оказались довольно интенсивными. Уроки начинались рано утром. Нам читали лекции и проводили семинары по технике безопасности в зоне, по работе с дозиметром и многие другие очень важные практические вещи. Учили даже оказывать первую медицинскую помощь, – в зоне до сих пор обитали люди, отказавшиеся от благ цивилизации. Такие вещи легко даются здоровому человеку, а болезни приходят внезапно…

Ещё нам проводили какие-то общеполитические лекции, но я их совершенно не запоминал и не усваивал. От пустословия клонило ко сну или к беспорядочному чтению под монотонные звуки, издаваемые преподавателем.

О задании нам так ничего и не рассказали. Я же принялся за «Античную эстетику» Лосева ввиду неясности ситуации. Снега Киева радовали, но я убеждал себя, что солнце Эллады мне ближе. Хотя для этого не было никаких оснований. А ещё нравилась плотность ссылок, обилие малоизвестных фактов, перемежавшихся с невероятнейшими фантазиями.

Ах, совсем забыл, нам, следуя новомодным педагогическим веяньям, читали и «психологию зомби». Большую часть студентов этот предмет раздражал. Довольно дико слушать обыкновенного человека, ничего не понимающего, не знающего ничего толком о нас, но рассказывающего при этом как, по его мнению, мы должны думать и поступать. Бывает ли что-то нелепее? Впрочем, одна его лекция мне показалась разумной. В ней было что-то похожее на правду. По крайней мере, она заставила меня задуматься. Я и раньше размышлял о том, что заставило меня согласиться на участие в миссии. Конечно, не страх. Ужас во время общения с чекистами был столь велик, что я положительно не мог за ним следовать. Он пробуждал желание противодействовать. Такой парадокс. Моё согласие противоречило этому направлению моих мыслей и чувств. И я решил, что главным для моего решения было банальное тщеславие. Вот крючок, на который меня поймали. Я не хотел быть заводским рабочим, не хотел жить в тени швабры Просто-Марии. Я всегда грезил о рискованных приключениях, о славе и успехе, пусть и ведущих к разрушению и гибели. Я часто представлял себя героически погибающим. И это казалось куда привлекательнее опостылевшей каждодневной рутины. Казалось. А потом пришёл психолог и одной лекцией внёс сумятицу. Он рассказал, что, как все знают, зомби уже не относятся к роду человеческому. Они – принципиально иной вид существ. Но вся их память, а значит, во многом базовые основы самосознания заставляют их рассматривать себя как обычных людей. При том, что «обычных людей», «нормальных людей» в принципе не существует. Каждый – личность и не похож на другого. Выходит, зомби пытаются выстраивать своё поведение, выбирая для подражания фантомы, свои фантазии о том, каким должен быть человек. Ещё раз, не как конкретная персона, а как несуществующие «все». Так зомби создают для себя некую «повесть о настоящем человеке» в качестве руководства к действию. Такое желание быть людьми в профессиональной литературе зовётся «Комплексом Пиноккио».

Прав ли психолог? Меня, например, раздражала повесть Томаса Манна «Тонио Крёгер», где состоявшийся персонаж завидует чуждому для него образу жизни. У каждого своя судьба, а желанию присвоить чужую выглядит нелепо. И всё же… всё же… Ведь и в повести описывалась неспособность пристать к любому из берегов: «Я стою между двух миров, ни в одном не чувствуя себя дома, и потому мне приходится круто. Вы, художники, называете меня обывателем, а обыватели хотят меня арестовать».

10. ТУДА

Мы проучились там какое-то время, сдали экзамены. А после разные участники проекта отправились на свои особые задания, кое-кто группами, а некоторые индивидуально. Между тем, о целях и задачах никто ничего толком не знал ни во время обучения, ни в момент отбытия. Начальство никого ни о чём не информировало. Слухи ходили, да и немало, но все они противоречили друг другу. Иногда их старались выдать за секретную информацию, полученную с самого верха, но все прекрасно понимали, что никто из нас не имел доступа к данным такого уровня. И всё же появлялись даже граффити с «пророчествами». Знание о будущем – это важно. Во все времена оно кормило сонмы предсказателей. Впрочем, авторами надписей могли быть и агенты КГБ, желавшие привить нам определённое направление мысли… Какое? Полагаю, цель – дезориентация. Потерявшие ориентиры человек утрачивает и способность к смелому и самостоятельному мышлению, становится податливым и послушным параноиком. И я, подумав об этом, сразу постарался забыть это своё предположение. Паранойя – очевидная опасность для каждого, кто в той или иной мере сотрудничает в чекистами. Спецслужбы – это зло, это вред всему здоровому и нормальному, даже если и заниматься, подобно мне, не вполне профильными заданиями.

Так или иначе, наступил день отправки моего отряда, состоявшего из десяти человек. Не буду перечислять всех, как в пьесе. Зачем всё «драматизировать»? Главным назначили моего доброго знакомого Диму. Он действительно соответствовал должности, со своим спокойствием, очень устойчивой психикой, умением быстро соображать и выдавать решения, принимая на себя всю тяжесть ответственности, становиться душой любой компании. При этом я отлично понимал, старая дружба не даёт мне никаких преференций. Дима ко всем отнесётся одинаково. И это хорошо. Редкое качество в наши дни.

На тренировочную базу нас вёз некий Володя, худощавый, высокий, тёмноволосый человек. Вся его суть – смесь простоты и лукавства. Казалось, он немного ниже своего роста, немного сутулится, словно склоняется в поклоне. Но я присмотрелся и понял, – это иллюзия. Володя всегда держался прямо. Во всех его проявлениях ощущалась слабость и скользкость. Но простота располагала к себе. И всё же я осознавал, что в экстремальных ситуациях такие люди не испытывают жалости и минимального стремления помочь ближнему. Собственно, и в простых житейских ситуациях такой не уступит. Точнее, уступит на словах, избегая открытой конфронтации, а тайно всё сделает наоборот.

Мы двигались какими-то невероятными петлями, словно прицеливаясь, приноравливаясь к маршруту. Так водитель частным образом, нелегально доставлял за деньги всякие мелкие грузы, подвозил каких-то людей. Мы подъезжали к какому-то сельскому дому, Володя что-то брал, что-то отдавал. Хорошая прибавка к зарплате водителя. Знало ли его недоброе начальство о его бизнесе в несвободное от работы время? Разве от чекистов скроешь подобное? Но если они знали, то как допускали? Можно заподозрить какие-то внутренние игры и манипуляция. Хотя, скорее, всё куда проще. У Володи было что-то такое… неуловимо объединяющее его на духовном уровне с его работодателями. Это трудно объяснить; если выписать в столбик какие-то характерные черты, то всё развалится на противоположности. И всё же…

Написав всё это, вдруг засомневался, нет ли в моих словах клеветы. Ведь я не человек вовсе. Я зомби. Не представляются ли мне все люди теперь чужими и одинаковыми? А Володя – типичный представитель простых, не развращённых цивилизацией людей, с их земной смекалкой и некоторой, не побоюсь этого слова, почвеннической, укоренённой в родной земле мудростью. Он без конца рассыпал перед нами жемчужины знаний, накопленные его предками, простыми тружениками, – «лучше переесть, чем недоспать», «любовь приходит и уходит, а выпить хочется всегда», «тише едешь, позже будешь», «если хочешь ты работать, ляг, поспи и всё пройдёт» и т.п.

Я слышал, что из центра Киева можно добраться до пропускного пункта за часа два, мы же скитались, я полагаю, часов шесть. Но, в конце концов, всё однажды заканчивается. Утомительная дорога привела нас к скромно обустроенному пропускному пункту. Ничего в нём примечательного. Даже беседовал с нами типичный, образцово-показательный милиционер. Я бы его потом никогда не опознал в толпе блюстителей порядка. Я полагаю, их не матери рожают, а производят на секретных фабриках при милицейских школах. Конечно, есть и другие типажи в милиции, встречаются и очень яркие люди, я их видел. А этот «типичный», карикатурный, безликий. Он «правильный» настолько, что может показаться, так в реальности и не бывает вовсе. Но это всё не имеет отношения к ходу событий. Последовала короткая рядовая проверка, Володя сменил одежду, – таков порядок. От нас же этого не потребовали. Мы не поедем назад, не вывезем радиацию на «большую землю». Нас пересадили в другой автомобиль. Всё. Страж закона (хотя какой в районе Чернобыля сегодня закон? Свой, особый?) для порядка повертел в руке вторичный милицейский признак, то есть палочку, потом поднял шлагбаум и мы проследовали по дороге, на которую с двух сторон нависало ошеломительное запустение. «Вот она, зона!» – так Володя попытался познакомить нас с новой средой обитания.

Во всём вокруг ощущалась какая-то тревога. Пустых мест в Украине немало. Не настолько заброшенных, как здесь, хотя глазу и может показаться, что разницы нет. Здесь же, в отличие от других мест, мне воображалось, что пустота, именно пустота и ничто иное пристально всматривается в нас, изучает, раздумывает, как с нами поступить, оставить ли нас в покое или поглотить. Поглощает ли пустота и за пределами зоны? Есть у неё такое свойство? Не знаю. Там это не осознаётся. Люди заняты своими мелочами, а пустота является незамеченной. Здесь же она оголена, открыта взору. Вот она.

Природа прорывалась сквозь брошенные людьми строения. Пустые дома с пустыми окнами. Ощущение зомби-апокалипсиса. Внезапно подумалось: «Наше прибытие очень уместно».

Между тем, даже здесь у Володи обнаружилась клиентка, которой он что-то возил. Проехав какое-то время, он остановился на обочине, вышел и помахал старушке, которая на своей грядке, в стороне от дороги, что-то сажала. А после этого он повернулся к нам и, подобно Адаму в райском саду, дал имя: «Баба Валя». Вся наша группа, не сговариваясь, двинулась по направлению к той женщине, – невозможно было более сидеть. Приблизившись к грядке, мы поздоровались с бабой Валей. Предложение помощи было с благодарностью принято. Нестерпимо просто глядеть на то, как пожилая женщина занимается тяжёлым трудом. Не знаю, сколько ей было лет… не менее шестидесяти? Крупная, полная, старая, но дышащая здоровьем и крепостью. Была у неё какая-то готовность всё принимать. Не смиренная, впрочем, нет. Согласие с миропорядком и таящимися в нём бедствиями было активным. Каждым своим словом и движением, она ставила резолюцию на природные и исторические явления, которые без её согласия бы не могли существовать. Как-то так, наверное, обстояли дела, когда фараон опускал в Нил приказ водам реки разливаться. Когда цари оступились, не обладали достаточным авторитетом, в так называемый Первый переходный период, Египет столкнулся с природным катаклизмом. Про нынешние времена я уже и вовсе молчу. Можно сколько угодно говорить о суеверном и абсурдном характере веры в связь фараона с природой Египта, но с исчезновением там законных царей-богов от людей отвернулась природа.

Закончив с огородной деятельностью, мы отправились с визитом к бабе Вале. Отказ – нанесение тяжелейшей обиды. Выбор отсутствует. Нельзя не идти в гости. И вот село. Серое, неказистое, потерянное. Большая часть домов заброшена. Но видно, что здесь и там живут люди. Их немного. Но баба Валя здесь не единственная обитательница. У неё большой двор и внушительный каменный дом. Всё в идеальном состоянии, чисто. Внутри такая характерная обстановка. Типичные советские коврики на стенах, вьетнамская плетёнка с драконом, телевизор накрыт белой кружевной салфеткой. Иконы в углу, – у них старушка поклонилась, перекрестилась. В гостиной мы размещались плохо, для такой большой группы места маловато. Поэтому стояли. Получился шведский стол. Впрочем, главное угощение – спиртной напиток «Калгановка». Как объяснила баба Валя, от радиации первое средство. Оспаривать я это не стану. Бабе Вале уж точно виднее. Она живёт в «зоне», наблюдает ситуацию изнутри собственными глазами. А произносила она всё с такой искренней, глубокой, идущей от сердца верой, уверено крестясь, что не обратиться в её религию «Калгановки» было невозможно. И отнеслась она к нам с пониманием: «Я считаю, главное, хорошее существо или нет, а живое оно или нет, человек ли – это дело последнее». А потом вдруг прибавила, пристально вглядываясь в наши лица: «Я и с местными-то неплохо лажу, бедные они, неприкаянные». Мне подумалось: «Здесь должно быть немало тёмных личностей, беглых преступников, а следят ли патрули, отлавливающие мародёров и других, незаконно проникающих сюда людей за соблюдением закона? Какой закон действует для людей, которых как бы и нет?».

11. ТАМ

Я полагал, что нас повезут в Припять, ближайший населенный пункт к четвёртому энергоблоку, на котором и случилась авария 26 апреля 1986 года. Мне виделось, что нас, зомби, удобно использовать непосредственно в районе катастрофы для ликвидации её последствий. Но нет. Как сказал Сергей, светловолосый и какой-то ровный, спокойный, покладистый, всегда поступающий «правильно» зомби: «Люди обычно едут в Чернобыль, но приезжают в Припять, мы же прибыли туда, куда и собирались».

Чернобыль расположен довольно далеко от Четвёртого энергоблока. Его включили в «зону», уровень радиации там оказался довольно высоким, хотя и значительно ниже, чем в Припяти. Собственно, с радиацией всё непросто. Нет никакого равномерного изменения фона по мере простого приближения или удаления. Есть словно полоски, пятна. Некоторые места сильно «фонят», а в шаге от них уровень радиации практически нормальный, как в обычных крупных городах. Это случилось по многим причинам, из-за того, как ложилась пыль, выпадали осадки, оставлялась техника, производились захоронения вещей с высоким уровнем радиации. Так или иначе, хотя для обслуживания зоны был возведён особый город Славутич, многие важные службы, включая и администрацию всей «зоны» с памятником Ленина возле здания, расположились в Чернобыле. В городе квартировались и силовики, патрулирующие закрытые для граждан территории. А ещё пожарники, учёные. Здесь велись активные проверки, исследования, множество работ. Измерялась радиация, выискивались особо заражённые металлические предметы даже в частных домах, всё свозилось в особые могильники. Расставлялись предупредительные знаки. И ещё много другого. Всего не перечислить. Пожалуй, достаточно лишь сказать, что работало там немало людей, выполнявших самые разные функции.

Как я уже убедился, самосёлам удаётся избегнуть выселения. В самом городе Чернобыле их немало, как говорят, больше, чем в других населённых пунктах. Кажется, был принят закон, требующий их депортации, но Верховный суд и Генеральная прокуратура воспротивились такому решению. Возможно, эта вся судебная интрига завершилась уже после описываемых здесь событий… Сейчас мне этого уже и не вспомнить… Я лишь пытаюсь восстановить в голове прошлое, которое видел, не стремясь его детально восстановить по чужим текстам. А это непросто… Велик соблазн заполнить лакуны в памяти чужими, официальными словами, которые принято принимать за истину. Однако помимо юридической проблемы была и практическая. В городе нуждались в работниках, на самосёлов здесь смотрели сквозь пальцы. А здесь ещё и южная часть зоны, где уровень заражения сравнительно низок.

Чернобыль оказался довольно типичным крошечным украинским городком, где преобладали частные дома, хотя в центре возвышались довольно уродливые советские постройки в (если я правильно помню, около пяти этажей), есть и старые дома – частные и многоквартирные – невысокие, в этажа три с минималистскими украшениями, очевидно, рубежа XIX и XXвеков. Среди них самое примечательное – бывшее здание синагоги, превращённое потом, как велел сам дух эпохи, в военкомат. Собственно, история города восходит к XII веку. Тогда здесь даже возвели замок. Но это было давно. Жизнь или Бог в каждом материальном проявлении дают нам знаки, – от некогда возвышавшейся средневековой твердыни остался лишь ров, указывающий на всю глубину падения, на погружение места в какие-то мрачные подземные бездны. Средневековье не для всех апофеоз мрачности. Впрочем, постройки рубежа веков достаточно любопытны, хотя и просты, они задерживают глаз. Старые дома главным образом низко посажены, словно вдавлены в почву. Но про некоторые можно сказать, что они «торчат из земли». В это царство вторгается советская архитектура. Где-то в центре толстая труба теплотрассы упирается в дорогу, изгибается вверх, проходит над дорогой, а потом снова опускается и идёт внизу. Чудовищная антиэстетика. Главное отличие от множества подобных маленьких украинских населённых пунктов – мерзость запустения. Всюду бродят лисицы, как в Плаче Иеремии по горе Сион. Видно, что многие дома оставлены. Здесь и там явно побывали мародёры. Потом я узнал, что солдаты, охранники часто за деньги помогали грабителям. Меня это не удивило. Люди везде люди. Не то, что мы, зомби. Человеческие слабости часто пробуждали в моей душе чувство гордости. Мы не такие… Даже если это и ложь, в неё хотелось верить.

Впрочем, сам город был в относительно сносном состоянии. Многие дома всё же использовались. Улицы усердно подметались. Чистота бросалась в глаза, поражала. При всём чудовищном запустении, как я уже сказал, в Чернобыле проживало сравнительно много людей.

Чернобыль находится южнее Припяти, ближе к столице Украины, к Киеву. Как я уже отметил, в относительно безопасной части зоны. Ветер нёс радиацию на север, в противоположную Чернобылю сторону. Обилие ликвидаторов делало жизнь сносной. Даже фильмы здесь крутили. Функционировал видеобар «Сталкер». Такое говорящее название, хотя, кажется тогда не называли ещё этим словом самовольно проникающих в зону искателей приключений. А может я опять что-то путаю… Мне хорошо запомнилось это советское серое бетонное здание с огромными окнами. Минималистическая доска объявлений, где большими буквами наверху было написано: «Молодёжный. Сталкер». Ниже крепился листик с актуальным объявлением. Внутри экран 3 на 4 метра. Частый показ порнографии. Вероятно, люди, занимавшиеся ликвидацией последствий идеологических экспериментов, тянулись к простой голой правде жизни.

Нас доставили к невысокому зданию советского времени. Никакой вывески. Думаю, оно было засекреченным, несмотря на тот факт, что и прятать его в зоне, из которой выселили людей, было как-то нелепо. Но КГБ есть КГБ. Удивляюсь, что они не повесили вывеску «Секретный объект, замечать запрещается». Здесь нас встретил наш инструктор и начальник, худой человек с измождённым, очевидно, от обильного употребления алкоголя, лицом, с сильно начищенными изнутри спиртом глазами. С ним мы вошли в здание, в какую-то довольно большую комнату со школьными партами. Было ли это здание школы или парты сюда перенесли из другого места, мне неизвестно. Но времени и желания осматриваться у меня, как, вероятно, и у других не было. Нас слишком утомило навалившееся обилие необычных ощущений и впечатлений. А когда инструктор вялым голосом умирающего генерала предложил нам усесться за парты, мы послушно и без эмоций сделали то, что от нас требовалось. Ещё я подумал: для измученных силовиков, собачья команда «сидеть» часто звучит спасительно и умиротворяюще.

Инструктор представился: «Лейтенант Иван Петрович Черненко», неряшливо сделал вид, что пристально нас рассмотрел, прокашлялся, – видимо нежелательные слова застряли в горле и мешали безупречной карьере.

– Итак. Ситуация для страны непростая. И мы на вас возлагаем большие надежды. В то время, как есть ручные, хорошие, добрые, законопослушные, политически сознательные зомби, существуют и дикие, антисоциальные зомби, не признающие никакой субординации. И враг рода человеческого, то есть наш засекреченный потенциальный противник, о котором вы знаете, но я его не назову, может использовать для своих тёмных, неведомых нам целей ваших несознательных сородичей. Такие, так сказать, не побоюсь этого слова, тёмные зомби не созданы волей сознательных людей, а, как бы, самозародились, возникли из соприкосновения не вполне ответственного человеческого материала с радиацией. Мы так предполагаем. Точного ответа наука пока не дала. Учёные в наши дни распустились, сильной руки на них нет. Но само по себе самовольное превращение в зомби – уже предмет для беспокойства. Несознательным гражданам не следует принимать такие радикальные решения независимо. Страшно подумать, что будет, если люди начнут самостоятельно становиться, кем хотят.

– А они жрут мозг? – с надеждой спросил грубоватый, резкий, но с цепким умом, крупный, слегка полноватый, тёмноволосый Валера.

– Тебе лишь бы кого-то обвинить! – встрепенулась, вспыхнула худая, невысокая, подвижная, непоседливая, нервная Таня.

– Спокойно. Приказа щёлкать еб-ом не было, – примирительно и по-военному просто отреагировал майор Черненко. – Пока эти зомби ведут себя смирно. Но они самовольно, САМОВОЛЬНО заняли территорию в селе Замошня. Там находится старая церковь, которую они преобразовали в сатанинский храм. Разведданные говорят, – у нас есть законспирированный агент в их среде, – они намерены захватить и Чернобыль из-за какого-то пророчества. Их цель – местная церковь. На территории зоны храмов не так уж и много. Но они важны для диких зомби. Какая у вас задача? Пока она преимущественно декоративная. Само ваше присутствие должно продемонстрировать простую истину – прогрессивные зомби с нами, на стороне добра. Вы сами можете притягивать диких сородичей. Вам строго-настрого запрещено вступать с ними в контакт. Однако, полагаю, зомби из Замошни постараются наладить с вами связь. А вас мы будем держать под наблюдением. Так мы выловим некоторое число противников. Пока ваша основная функция –ходить, отдыхать, тусоваться. Но не бухать. Это нельзя. Вопросы есть?

– Оружие нам дадут? – спросил покладистый Сергей.

– Нет, выдача оружия не предусмотрена. Ну ты сам подумай, чтобы убить зомби, следует ему отрезать голову. Подюжаешь? Накуролесишь, а мне потом отвечать.

– Ещё, о важном, граждане зомби, скучать мы вам не позволим. Вас привезли пока для декорации, работать пугалами. Но от безделья кони дохнут. Хотя вы и так уже не живые. Будете красить, убирать территорию в рабочее время, иногда родина прикажет вам выезжать на станцию, делать чёрную и опасную работу, которую людям не особо доверишь. Такие, вот, дела. Прохлаждаться можно только генералам. Шутка.

Я заметил, что Таню-активистку передёрнуло.

– А теперь о хорошем, граждане зомби. Жить будете здесь, прямо в этом здании. Главное, следите за чистотой и порядком. Я проверю. Главное, вы переходите на наше полное довольствие. А этот первый вечер ваш, походите, осмотритесь, попользуйтесь телеком. Такая, вот, х-ня, малята, – лейтенант засмеялся своей, как ему казалось, шутке. – Завтра подъём в шесть.

Умолкнув, Черненко развернулся и ушёл твёрдым шагом. А воздух заполнило жужжание, многоголосье. Все принялись обсуждать сложившееся положение. Плохим, в сущности, оно не было. Мы вполне устроены. Но было странно оказаться, по сути, в армии тогда, как туда не должны брать по состоянию здоровья. Разве бывает болезнь страшнее смерти? Мёртвые разве служат? Впрочем, конечно, служат, всегда служили, хотя и не давали своего на то согласия.

Помню только слова Тани-активистки, которые хоть и звучали дико, застряли в сознании: «Все зомби-зомби. Мы все братья и сёстры». Эта концепция не встретила широкого понимания. Напротив, многие были возмущены тем, что некоторые зомби не с нами, призывали на их головы страшные проклятия. Я, было, хотел заступиться за Таню, прикрываясь дикими-зомби: «Разве они виноваты, что стали такими?». Но в ответ посыпалось: «А кто им виноват?», «Они позорят всех зомби», «Из-за таких плохо относятся к нам всем». Таню обвинили в том, что у неё развилась зомбофобия, так как она заступается за тех, кто нас порочит своим образом жизни, что она пример довольно характерной для зомби самоненависти (о чём-то таком нам вещали в Киеве). Тогда я полагал, что заступаюсь за чужую честь, за слабого, помогая переносить обиды. Лишь потом я осознал, что у активистов обычно вместо сердца пламенный огонь, они не обижаются на несправедливости, огорчаясь лишь своему проигрышу, хотя по моему скромному разумению, сам по себе он относительный и лишён смысла, как и победа.

12. О НАЧАЛАХ

Первая неделя в Чернобыле прошла довольно спокойно. Нам устроили утренние занятия до обеда. Остальное время свободно. Лишь несколько раз нам поручали какие-то чёрные работы, которые отнимали не более часа после учёбы. Очевидно, командование желало нашей мягкой адаптации. Валера предположил, что это своего рода карантин. Начальство явно присматривалось к нам, желая понять, чего каждый из нас стоит, а заодно и проверить нашу лояльность… Не удержался. Я стараюсь избегать таких теорий. Даже если они и верны, они навязывают параноидальное и принципиально ложное восприятие действительности. Принявший такое утверждение, даже если оно и правильно, рискует ошибиться во множестве других вещей.

Некоторые уроки выглядели как форменное издевательство, надругательство над здравым смыслом, – наставления как напугать противника страшной рожей. А ещё «психология» – распознавание намерений по поведению, стилю одежды, манере говорить. Я полагаю, кофейная гуща даёт куда более точные результаты. Проговаривались и интересные вещи, хотя и малополезные. Нам рассказывали об устройстве атомных станций, о радиации. Но всё было столь абстрактно, что не представляю себе никакого практического применения этой информации в нашем случае.

И всё же, как это ни странно звучит, основным нашим развлечением было размышление. Не активный поиск заказной истины в библиотеках. Это можно назвать неким опытом самопознания, попыткой понять себя в совершенно новых, непривычных условиях. Конечно, трудно проникнуть в мозг каждого из нашей группы. Я говорю о своих интуитивных ощущениях. На практике же это самопознание выражалось в некоем снижении формальной активности. Больше бесцельных хождений, случайных разговоров.

Главное развлечение в зоне было простым, традиционным и происходило из глубины веков. Как говорится, веселие Чернобыля есть пити. Формально здесь действовал «сухой закон». Но проблема активно решалась. Контрабандными напитками торговали водители, коменданты общежитий, кастелянши. Упомянутый выше Володя на этом поприще весьма преуспел. Так или иначе, каждому здесь известны адреса, где можно купить вожделенные жидкости в любое время суток. Сами труженики мирного атома и самосёлы также активно участвовали в решении проблемы, производя самогон и брагу. Многие работники жили в частных домах, так называемых «фазендах», где в специальных помещениях устанавливались чугунные ванны, в которых бродили местные фрукты. Впрочем, всё это для неженок. Серьёзные люди разбавляли этиловый спирт, пили лекарства и парфюмерию. Достоин упоминания «Одеколонный переулок» в начале ул. Некрасова, о важности которого говорят пустые ёмкости в зарослях кустов и травы.

Мы проживали в здании с довольно приличным залом, в котором нам устраивали занятия. Здесь выступал и упомянутый лейтенант Черненко. Мы на свой страх и риск организовали в нашем здании танцы, воспользовавшись наличием зала. Валера захватил с собой в «зону» магнитофон и немалое количество кассет. Это выглядело нелепо в наших условиях по многим причинам. Разные персонажи разного возраста. Сама система коммуникации далека от нормальной и привычной. Соответственно танцы на первый взгляд в ней не нужны. Но мы это делали и люди приходили. Возможно, для встреч и общения. Многие быстро покидали зал, пили, курили и беседовали на улице или в сопредельных помещениях, вовсе не приступая к танцам. Нужен был какой-то предлог, чтобы встретиться.

Мы много гуляли, бесцельно бродили по улицам Чернобыля. Я находил в этом особое упоение, обретая радость свободы, единения с бескрайними просторами, наслаждаясь сменой видов и возможностью свободно размышлять, обдумывать прочитанные книги.

13. ЗОМБИЧЕСКОЕ СЛУЖЕНИЕ

Однажды, перед самым окончанием занятий, в зал вошёл лейтенант Черненко. С какой-то странной алкоголической улыбкой он неубедительно, хотя и отчётливо принёс учительнице извинения за отнятое время. Затем сказал: «Нашлась для вас работёнка. Добровольцы есть?». У меня не нашлось мгновенного ответа и я погрузился в размышления, «to be or not to be». А Таня, Дима и Боря, высокий молчаливый парень, о котором я мало знаю из-за его неразговорчивости, сразу подняли руки. «Только три человека. Однако. Для начала достаточно, все берите с них пример! Ах, понабирали всякую шваль, тунеядцев вместо зомби… симулянты, бездельники», – пристыдил нас лейтенант.

Так после уроков я отправился читать «Игру в бисер» Германа Гессе, пока мои товарищи, ведомые лейтенантом, исчезли в неизвестном направлении творить историю, которую не им определять. А я безуспешно концентрировался на тексте. Мои мысли путались. Меня мучило любопытство, что же поделывают мои товарищи, какие нечеловеческие задачи они решают. В какой-то момент я невольно уходил от текста в бесплодный поток сознания, мысль гналась за фантастическими предположениями, не позволяя сосредоточиться на судьбе Йозефа Кнехта. В конце концов, где он, а где я? Я выходил из здания, гулял, жадно вдыхая свежесть радиоактивного воздуха, возвращался, снова читал, приостанавливая бег мыслей.

Наконец наши вернулись. Не только я, но и вся наша группа бросилась к ним, – «Ну что? Ну как?». Все трое выглядели угрюмо и отказались мгновенно отвечать на вопросы. Сперва они вошли в помещение, уселись, мы поставили стулья рядом. Кто-то догадался принести бутылку и стаканы. Это было очень уместно. Выпили. Наконец, Дима заговорил. Почти ни одной фразы он не закончил самостоятельно, Таня его всё время перебивала, исправляла, дополняла, во всём не соглашалась, хотя суть истории была очень простой. Собственно, все замечания нашей активистки никак не меняли сути. Она перебивала Диму, но суть оставалась неизменной. Я воспроизведу кратко главное.

Лейтенант Черненко, водитель и трое наших зомби отправились на автомобиле. Путь не был особо длинным. Время никто не засекал. Так, по ощущениям, ехали где-то полчаса. Лейтенант в машине объяснил задание. Вкратце можно пересказать его слова следующим образом. Есть некое село, где обосновались дикие зомби. Они облюбовали закрытую ещё в 30-е годы кирпичную старообрядческую церковь XVIII века, к которой когда-то примыкал женский монастырь. От него ничего не осталось. В 80-е в здании церкви хотели сделать клуб, но безуспешно. Верующие крестьяне отказывались туда ходить. Уже после аварии на АЭС там случился пожар. Купол и перекрытия утрачены. Но стены стоят и выглядят довольно внушительно. Там внутри дикие зомби проводят свои богохульные обряды. Конечно, сам Черненко всякие суеверия отвергает. Но на самом верху считают, что это привлекает в нашу страну враждебные астральные силы. Необходимо разворошить осиное гнездо духовной оппозиции. Поэтому план такой. Машина останавливается на безопасной позиции, водитель остаётся её охранять. Черненко, Дима, Таня и Боря, взяв находящиеся в багажнике дымовые шашки, направляются пешком к церкви. Время рассчитано и группа будет у церкви в разгар бого… бого ли… служения. Группа забрасывает в церковь дымовые шашки и, пользуясь всеобщим смятением и неразберихой бежит к машине. Всё. Быстро садимся, уезжаем.

План выглядел жутковато. Риск казался большим. Что будет, если дикие, с рождения закалённые жизнью в «зоне», зомби настигнут городских неженок? Как зомби должны сражаться с зомби? Ответов на подобные вопросы не было. Нас к подобным сценариям не готовили. Но добровольцы вызвались, назад не повернёшь. Дима, Таня и Боря отважно последовали за Иваном Петровичем. Будь что будет.

Группа подобралась к жутковатым руинам церкви, стены которой, впрочем, были на месте. Ощущалась какая-то особая странная энергетика… Странно о таком говорить в Чернобыльской зоне, в зоне энергетиков. Из-за стен доносились нестройные заунывные напевы. Слов никто не разобрал, а точнее, и не пытался. Все сосредоточились на продумывании собственных действий, – куда подойти, как бросать дымовые шашки, куда потом бежать. А дальше всё получилось. Подошли, швырнули, убежали, уехали. Одно лишь удивило всех. И это не фантазия одного зомби. Дима, Таня и Боря сошлись в этом любопытном пункте. Дикие зомби вышли, но не пытались ловить или преследовать диверсантов, они лишь растерянно в них всматривались. Так всем показалось, хотя уверенности быть не могло. Невозможно тщательно изучить происходящее в состоянии страха, спешно убегая. Но всё же… Погони точно не было. Что является тому причиной? Растерянность, миролюбивость, какие-то неведомые никому соображения? Нет ответа.

14. БАЛ

На следующий день мы запланировали танцы. Отменять их не пришлось. Новых заданий не последовало. Вольно. Люди собирались. Мелькали знакомые лица, в том числе пришёл и учёный, занимавшийся изучением фауны в Чернобыльской зоне, давший мне почитать «Игру в бисер» Германа Гессе. Любопытный собеседник, рассказывающий увлекательные истории. А танцевать я не любил.

Наше пёстрое действо шло своим чередом. Люди приходили и уходили. Даже музыка подчеркивала разноцветье происходящего, советская и постсоветская попса перемежалась с «ДДТ» и «Арией». В разгар беседы я бросил взгляд в глубину очень маленького, на самом деле, зала. На противоположной стороне сидела и мечтательно, печально огромными серыми глазами смотрела в зал незнакомая девушка. Мне привиделось что-то древнеегипетское во всём её облике, хотя внешне, если подумать, ничего общего. Казалось, какая-то тайна покрывала её черты. Да, и одежда. То была, вероятно, как я сейчас припоминаю, обычная одежда, но тогда казалось, что девушка словно укутана во что-то, а не одета. Странное ощущение, обман зрения. Смущение улетучилось само собой, я извинился перед своими собеседниками, пообещав вернуться к ним позже. Не имея никакого плана, я пересёк зал, приблизился к девушке и пригласил её на танец, – в этот момент объявили какую-то медленную музыку. Можно было крутиться с ней, не выпячивая угловатые, неловкие движения. Девушка слегка улыбнулась своими большими глазами и кивнула в знак согласия. Мы кружились, а я пытался завязать разговор:

– Никогда прежде не видел вас здесь.

– А вы знакомы со всеми обитателями Чернобыля?

– Нет, конечно. Я радуюсь встрече. Есть люди, с которыми чувствуешь некую духовную связь… Нет-нет, это не такая новая форма ухаживаний… или… да, пожалуй, форма ухаживания. Не знаю. Я лишь хотел рассказать про ощущение некого сродства. Я почувствовал необходимость общаться. И общение здесь и сейчас – самоцель.

– Так здесь завязывают знакомства? Что ж, любопытно.

Я продолжал болтать с ней и после этого танца. Мы ещё кружились потом под медленную музыку. Быструю музыку я потом игнорировал, боясь открыть ей свою неловкость. Я всё время рассказывал анекдоты, шутил. Девушка же, её звали Стелла, не отличалась многословием, она предпочитала загадочно улыбаться.

В какой-то момент Стелла занервничала, посмотрела на часы и сказала: «Прошу прощения, мне пора, нужно торопиться».

– Но куда? Сейчас же ночь.

– Разве джентльмену пристало задавать такие вопросы?

– Моя очередь просить прощения. Но проводить вас можно?

– Немного.

Я прихватил с собой фонарик. Мы покинули помещение и отправились сквозь город, вышли к его окраине. Там Стелла вдруг сказала: «Дальше нельзя, теперь я пойду одна». Она стремительно исчезла в темноте, а у меня не хватило дерзости посветить ей вслед.

Очень странное прощание, удивительно… Кто она? Откуда? Куда она отправилась и почему не побоялась самостоятельно бродить в столь опасных местах? Вопросы, вопросы. Но мне не хотелось слишком сосредотачиваться на проблемах, не имеющих в данный момент никаких решений. Столь ли это всё важно? Всё в моей душе пело и сияло. Казалось, теперь мне любое дело по плечу. С весёлым и лёгким сердцем я вернулся к зданию, в котором мы располагались. Но уже на пороге почувствовал неладное. Когда я вошёл, все участники нашего мероприятия с растерянными, смущёнными лицами расположились по краям зала, а в середине матерился багровый и злобный лейтенант Пётр Иванович Беленький, сменивший вчера Ивана Петровича Черненко, временно покинувшего «зону». Я желал остаться незамеченным, но не вышло.

– А… Вот и наш Ромео. Ты её хоть выеб-л?

– В чём, собственно, проблема?

– Эта сука из диких зомби. Ты знал?! Ты, б-дь, знал?!

– Нет, – с удивлением крякнул я.

– Они уже здесь! Будьте же, б-дь, бдительны! Вы зачем здесь? Вы хоть сами знаете? Завтра я вам устрою, вы-бу и высушу. А теперь отбой.

15. СВОИ

Нам добавили занятий. После обычных уроков ещё где-то час бравый лейтенант Петр Иванович Беленький читал политинформацию. Если честно, у меня в голове после неё ничего не оставалось, кроме замысловатых ругательств. Беленький несомненно был одним из ведущих специалистов по обсценной лексике. А суть лекции такова, что она абсолютно не задевала мой мозг и сердце. Собственно, все места там уже были заняты Стеллой.

Стелла. Да-да, я задумался о долге. И сразу отбросил сомнения. Ну какой долг? Перед кем? Я клятв и обещаний не давал, взаймы ни у кого не брал. Преступная организация потратила на меня какие-то средства? Это её проблемы. Если я нанесу ей какой-то урон, прекрасно. Я готов предать «своих»? Но кто здесь свои? Близкие мне зомби или какие-то алкоголические лейтенанты и их шайки? Их начальство, помнится, что-то лепетало о моей вине перед государством, о необходимости искупать что-то? Что? Моё убийство, в котором я никоим образом не виноват? Разве я сам выбрал судьбу зомби? Я, как нам тогда было сказано, не могу быть причислен к честным гражданам. А я в жизни ничего не украл, никого не убил. Они считают меня чужим? Не проблема. Я это принимаю. А тут ещё и украшенная, расцвеченная отборным матом политинформация от вечно пьяного Петра Ивановича, которого скоро снова сменит ничем не отличающийся от него Иван Петрович, всё больше укрепляла меня, убеждала в правильности моего хода мысли. Собственно, я не утверждаю, что Беленький выпивал именно перед выступлениями. Скорее, он так пропитался алкоголем, что пьяное состояние организма стало просто перманентным и нормальным. В этом он, кстати, от Черненко ничем не отличался.

В первый день расширенных занятий, я, после политинформации, вышел на улицу, немного отошёл от входа и погрузился в свои мысли. Внезапно тяжёлая рука легла на моё плечо. Я резко обернулся, – Валера:

– Не обращай внимания на идиотов, на дегенеративного лейтенанта.

– Спасибо, – только и ответил я, растерявшись. Валера улыбнулся и ушёл. Вероятно, Беленький как-то описывал мой «провал», ругал меня в своём выступлении. А я и не заметил… Я попросту не слышал, не слушал, не воспринимал.

На третий день Беленький всё же попробовал втянуть меня в выступление, разбудить. Вдруг он стал вопить: «Вот, Ромео, иди сюда, иди сюда, не ссы». Я не сразу понял, что он подзывает меня, лишь пристальные взгляды моих товарищей пробудили меня от посторонних… нет, почему посторонних? От моих мыслей. Я медленно вышел.

– Не спи, сука, замёрзнешь. Вот о чём ты говорил с той блядью?

– Так, ни о чём особенном, – характеристика Стеллы меня возмущала. Но спорить я не стал. В конце концов, я не был уверен, что ругательство в речи лейтенанта стоит в значении ругательства. Беленький родным языком не владеет. Для него слово «блядь» означает просто «женщину».

– Ни о чём особенном?! – заверещал Беленький. – Это наш враг! Это как если бы когда-то коммунист спокойно говорил с фашистом!

– Как Риббентроп с Молотовым?

– Ах ты гад. Тебя бы расстрелять. Да пули жалко. Вот за таких, как ты, мы умирали? Чтобы ты теперь жил и радовался? Думай о своей вине, как ты можешь её искупить. Дикие зомби хитры. Вы им не нужны. Они вас используют и выбросят.

После занятий я отправился гулять. Хотелось найти сравнительно узкий переулок, чтобы потеряться, укрыться от солнца. Я нашёл такой. Но не успел дойти до его середины, как с крыш на меня полетел мусор. Кто это сделал? Я не разглядел. Я с тяжёлыми ощущениями прошёл переулок насквозь, с другой стороны ко мне подошла какая-то старушка, которая принялась кричать: «Предатель! Ты предатель! Таких расстреливать нужно!». Я постарался ускользнуть, – в какой-то момент мне в голову сзади угодил камень. После всех этих приключений я вернулся домой в расстроенных чувствах. Хотелось умереть… Однажды у меня это уже получилось…

16. ЗАДАНИЯ И УРОКИ

Между тем жизнь после смерти продолжалась. Я мало гулял и больше читал. Всё же мой недавний неприятный опыт был столь неприятен, что я постарался избежать его повторения в любой форме. Жизнь вообще стала скучнее. Контроль над нами усилили. Для походов в «Сталкер» требовалось специальное разрешение, дискотеки запретили.

Уроки с политинформациями, а потом, кажется, через три дня после педагогической премьеры лейтенанта Беленького, нас решили привлечь к новым спецоперациям. Две вылазки в неделю. Нас не задействовали всех одновременно, группа неизменно состояла из водителя, лейтенанта (Черненко или Беленького) и двух зомби. Не знаю, почему для первой пробной вылазки взяли троих наших, а теперь диверсионные группы уменьшили. Добровольцев больше не искали, а просто разбили нас на пары и составили график вылазок. Меня поставили в последней паре, очевидно, желая дать мне возможность всё обдумать или чтобы присмотреться к моему поведению, удостовериться в моей лояльности. Со мной отправляли Кирилла. Малознакомого зомби. Мы рядом жили, вместе учились, но никогда особо не общались. Кирилл невысокий, с резкими движениями, не любящий думать, он плохо учился. Это всё, что я смог о нём припомнить, увидев его имя рядом с моим.

Что совершалось на этих операциях? Обычный вандализм. Иногда приезжали во время богослужений, бросили дымовые шашки, камни или мусор и убегали. А бывало, приходили к пустой церкви и пачкали её стены всевозможными оскорбительными надписями. Личная инициатива не приветствовалась. Лейтенант выдавал каждому листок с текстом, который следовало начертать. Дикие зомби никогда не преследовали нападающих. Так, по крайней мере, нашим казалось. Это выглядело странно, но факт. Никого из наших не поймали, хотя дикие зомби лучше развиты физически.

Отказаться от участия я не решался. Не мог себе даже представить, что будет, если я выкажу прямое неповиновение. Оно ведь противоречит всей покладистой природе зомби. Восставшие зомби – нонсенс. Я полагаю, что и конфликт с нашими дикими сородичами спровоцировали люди. Если бы все эти вечно пьяные лейтенанты и их злобные командиры попытались мирно договориться… но они выбрали конфликт.

Я молился неведомым силам, – выслушает ли Бог мольбы зомби? Считается, что мы им прокляты, – просил избавить меня от встречи со Стеллой во время задания. Неужели меня отправят швырять в неё камни? Я сломаюсь, я этого не сделаю. Надписи на стенах – тоже не моё. Но это, конечно, проще, тут легче переступить через себя…

17. МОЯ ВЫЛАЗКА

День, которого я так опасался, наступил. Мы с Кириллом сели в машину. Лейтенант посмотрел на меня с пьяной ухмылкой и сказал: «Не ссы. Твоя любовь уже ждёт тебя». Бравый вояка и в дороге непрерывно «развлекал» нас пошлыми шутками, своеобразно освещавшие «половой вопрос». Да, высшие силы не вняли моим просьбам, наше задание – забросать молящихся дымовыми шашками. Уже на подъезде лейтенант решил приободрить меня: «Ды ты не ссы, бабы такое любят, “чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей”».

Всё шло по плану. Машина остановилась в отдалении. Взяв дымовые шашки (слава Богу, что не камни!), мы приблизились к зданию церкви. Лейтенант и Кирилл быстро справились, не раздумывая бросили шашки. Я же вцепился в чеку и не решался её вырвать. Лейтенант с руганью бросился ко мне. Он моей рукой выдрал чеку, схватил мою руку, державшую шашку, махнул ею. Я от неожиданности разжал пальцы и шашка влетела в дверной проём… Лейтенант и Кирилл побежали к машине, а я застыл, наблюдая за выходящими… первой вышла Стелла – «Прости, я не хотел… Но я виноват, я не оправдываюсь». Я опустился на траву, сел. Меня убьют? Тем лучше. Дикие зомби окружили меня. Какое-то время они просто стояли вокруг меня. Я не чувствовал их настроений, слишком сильные эмоции переполняли меня самого изнутри, подавляя всякую чувствительность к внешнему. Разглядывать же лица не хватала решительности. Неслучайно же расстреливаемым завязывают глаза, хотя, что меняет эта повязка? Она не влияет ни на происходящее, ни на знание приговорённого о происходящем.

Но непродолжительную паузу нарушил звук шагов в мою сторону, я невольно обратил свой взор на идущего ко мне и увидел стоящего на расстоянии вытянутой руки зомби с серьёзным, грустным, мудрым, немного загорелым лицом. На его голове высился головной убор, напоминающий католическую митру. На меня пристально смотрели умные, мягкие глаза:

– Приветствую тебя, мой брат. Спасибо, что ты пришёл к нам. Pulsate et aperietur vobis. Ты выдержал испытание, ты спасён. «Много званых, а мало избранных».

– Приветствуем тебя, наш брат, – подхватил хор зомби.– «Приди сюда и ешь хлеб и обмакивай кусок твой в уксус».

У меня потемнело в глаза от резкого облегчения, от внезапного понимания – «ничего страшного, спасён», – после ожидания чего-то непостижимо страшного.

– Ты узрел священный мрак? Спасён! – сказал человек с митрой на голове.

– Свят, свят, свят, – подхватил хор.

Зомби уже образовали круг вокруг меня, теперь они взялись за руки, втянув меня в свой круг, и продекламировали: «Свобода, равенство, братство!»

18. ИСКРЫ ЗНАНИЯ

Мои новые товарищи оказались вовсе не страшными, не ужасными, как нам их описывали на занятиях. То были простые и бесхитростные зомби, желавшие сохранить свой уклад жизни, свои обычаи, традиции. Они стремились лишь избавиться от непрошенных вторжений на свою территорию, прибегая только к ненасильственному сопротивлению. Хотя были у них и благочестивые верования о судьбах всего мира, о своей положительной роли в мировой истории. Но об этом позже.

Меня разместили на территории села, которое, как я уже знал, называлось Замошня. Оно находилось примерно в сорока километрах от Чернобыля. Его основали старообрядцы, пришедшие в 1755 году из Стародубья на Черниговщине. Первоначальное его название, впрочем, Слобода. Это от того, что оно в момент своего основания примыкало к более крупному населённому пункту, Глинке. Впоследствии Замошня разрослась и сделалась центром сельсовета, в состав которого вошла и Глинка. Здесь же протекала живописная река Уж. Место красивое, зелёное, с какой-то особой аурой. В селе было немало пустующих домов. В одном из них меня разместили, а члены местной общины быстро собрали для меня самые разные необходимые в хозяйстве вещи. Зомби их когда-то специально выискивали, описывали, хранили. Это сказывалась покладистость нашей породы. В селе, кстати, до аварии функционировала довольно приличная для такой глухомани библиотека. Так что община владела и каким-то количеством книг. Как-то Стелла, рассказывая о накопленных вещах, заметила: «Процветал, очевидно, местный колхоз “Заветы Ильича”, много накопил он имущества, но где теперь его председатель? Он как олень, не находящий пажити».

Ручные зомби во главе с лейтенантами продолжали свои атаки. Значительную часть оскорбительных надписей теперь посвящали моей скромной персоне. Подчеркивали, что я лгун и предатель. Вот она, слава, популярность. И всё же меня, если честно, это задевало, хотя я и знал о том, что стены пачкают официальными лозунгами, а не частными мнениями. И я себя предателем не считал. Но иногда в сознание проникала мысль: «Неужели кто-то и вправду так обо мне думает?». Дикие зомби меня утешали, призывали не реагировать и смиренно сносить все поношения, через которые лежит путь к совершенству.

В стандартный распорядок дня общины входили обязательные занятия, в первую очередь изучение святой «Книги ангела Лаанаэля». Я же был тёмен и в совершенно базовых вещах, так как не имел ранее никакой возможности изучать мудрость своего народа. Поэтому для меня ввели ещё и дополнительные уроки, которые проводили как священники, так и добровольцы из рядовых членов общины.

Особенно я признателен брату Родригесу, простому зомби, не очень начитанному. Однако же он твёрдо знал многое из основ нашего вероучения, не забывал, не путался, терпеливо, раз за разом объяснял мне главное, то, на что можно было нанизывать сложную информацию:

– Мы дети тьмы. Материя, всё земное – это мрак. Солнце сжигает жизнь. Люди издавна поклонялись Солнцу, а потом Богу света, тепла. И это понятно. Люди, ведомые своим Богом, уничтожают природу, всё живое на земле. Мы же призваны защитить планету от людей, добиваться наступления «прохладительных времён», как правильно понял Лютер из Деяний апостолов 3:20.

– Неужели мы должны бороться с людьми? Истреблять их?

– Вовсе нет. Наоборот. Убивая, мы сами станем подобны людям. Палач – это тоже убийца. Так мы сами станем последователями светлого Бога, который, хотя и рядится в «не убий», но в реальности лишь обманывает этим, призывая убивать неверных, других, непохожих. Причин и исключений много, а итог всегда неизменен, – истребление всего живого. В конце концов, люди сами придут к своей никчемности, осознают свою вредность. Разумеется, только самые умные действительно осознают. Остальные просто уничтожат сами себя, не ведая о причинах.

– Трудно себе такое представить…

– Да неужели? Посмотри вокруг. Авария на Чернобыльской АЭС, дикие милиционеры.

– Кто-кто?

– Дикие милиционеры. Не слышал? Собственно, там не только милиционеры. Милиция – костяк стай, а к ней примыкают и другие одичавшие люди. Многие прибывшие сюда во время аварии охранять правопорядок не совсем понимали, что и как тут происходит. Они были растеряны, дезориентированы. Команды им отдавались нечёткие. Милиционеры долго бродили по лесам и одичали, сбились в стаи. Потом к ним присоединялись потерявшиеся ликвидаторы, одичавшие самосёлы, браконьеры. Но милиционеры оказались сильнее всех, они неизменно руководят стаями, поддерживают в них порядок. Стаи часто нападают на диких животных и людей, пожирая и тех, и других.

19. КОСТЁР ЗНАНИЙ

Существовал обычай вечерами собираться у костров, обсуждая разные философские проблемы. Порой проговаривались банальности, порой наступали прозрения. Но суть даже не в словах, а в обновлении душ огнём. Говорят, сам обычай – память о кострах инквизиции. А с ними всё не так однозначно, как принято считать. Ведьмы страдали, погибая на кострах. Но они не понимали, что сама их деятельность вызывает подобный конец, обуславливает возникновение инквизиторов. Это естественный, природный процесс. Ведьма, достигая определённого уровня постижения магических оснований мира, утрачивала свою личность, должна была стать частью природы, пеплом, удобряющим почву. При этом сами её останки концентрировали энергетику результатов постижения мироздания. Удобряя почву, ведьмы делали мир мудрее, лучше.

Пресвитер Гильом, тот самый, с митрой на голове, благословивший меня после моей хулиганской выходки, как-то сказал у костра:

– У человека, как принято считать, две смерти и два рождения. То, что люди называют рождением, – смерть души и рождение тела. То, что люди называют смертью, – смерть тела, но рождение души. Ошибка в том, что человек – низшая форма жизни, лишь предваряющая высшее существование в виде зомби. Это как гусеница и бабочка. Гусеница может просто погибнуть, а может превратиться в бабочку. Так и человек. Либо гибель, либо превращение в зомби. Существование же души вне тела не имеет ценности для нашего мира.

– Но должны ли мы как-то способствовать превращению людей в зомби? – вопрошал я.

– Духовно. В конце времён они обратятся к истине.

Разговоры о конце времён мне казались жуткой пошлостью. Банальная общая тема с Поздней античности до наших дней. Её популярность свидетельствует о перманентной актуальности. Но я ненавижу актуалии, не переношу ряды бесконечных плеоназмов, не люблю слушать собеседников, выдающих заплесневевшие всем известные фразы за свои оригинальные мысли. Есть лишь один способ вырваться из замкнутого круга – открыть неожиданную сторону темы. Но возможно ли после стольких повторений бесплодных речей? И я не провоцировал, я помалкивал. Лишь однажды…

Я шёл со Стеллой вдоль берега реки Уж.

– Скоро мы войдём и в церковь в Чернобыле. Я имею в виду не именно нас, а наших, впрочем.

– В Ильинскую? Зачем нам вообще эти церкви?

– Люди отвратили свои взоры от истинного Бога, заменив его оправданиями своей низости. Ты ведь не станешь отрицать, что именно таково современное состояние дел. Собственно, есть три вида человеческой религии. Первый, самый древний, – естественная религия. Люди поклонялись силам природы, одновременно постигая их. Второй, тоже очень старый – политическая религия. В какой-то момент возникли необходимость и умения нормализовать систему общественных отношений, сделав существование безопаснее. Оказалось удобно обосновать очевидные выгоды, не демонстрируя их несомненные преимущества, а через оправдание требованиями высших сил. Это забавный психологический момент. Человек стыдится своей выгоды.

– Но позволь. Эгоизм – это плохо для общественных отношений. Зачем же его выпячивать? В данной ситуации действия людей обоснованы.

– Смешной ты. Главное свойство Бога – любовь к своим творениям, в первую очередь к каждому конкретному человеку. Эгоист, полюбивший самого себя превыше всего, становится сопричастным, подобным в этой любви своему Творцу. Это и есть обожение, приятие богоподобия. Брат Гильом учит, что хотя мы и живём общиной, нужно готовиться к духовному сиротству, осознавать его каждую секунду. Не уповай на помощь. Все мы одиноки. Не следует рассчитывать на поддержку. Общность – иллюзия.

– Хорошо. Пусть так. А какой третий вид религии?

– Это религия «шары». Это новейший из известных видов религии. Какие-то группы людей придумывают, что Бог их возвысил над человечеством, позволил отнимать чужое имущество, чужие жизни. Но в конце времён это прекратится. Все люди превратятся в зомби, станут спокойными, покладистыми и исполнительными. Скоро ты и сам увидишь, даже не закончившие процесс обращения люди начнут страшиться неожиданных слов, порывистых действий.

– И когда же наступит это светлое… то есть тёмное будущее?

– Ты не случайно запутался. В наших пророческих книгах сказано: «Это свершится, когда ночь станет днём, а день ночью». На это очень туманно и искажённо намекает «Откровение Иоанна Богослова» при описании трубления четвёртого ангела.

– Ну ждать этого мы будем ещё долго? Не правда ли? Земля, что ли, налетит на земную ось, – я тщился глупо шутить.

– Это даже не как повествует «Идиот», «сеть железных дорог, раскинувшаяся по Европе».

– Но что тогда?

– Я никогда не бывала за пределами «зоны», но слышала… Ты должен знать ответ. Обращал ли ты внимание, что фонари на улицах иногда горят днём, а ночью, напротив, не работают?

– Да, пожалуй, бывало, – сказал я после некоторого раздумья. Я особо не приглядывался, но теперь мне показалось, что так и правда бывало.

– А заметил, что люди, если есть такая возможность, предпочитают поздно ложиться и поздно вставать, хотя это противоречит старинным, привычным распорядкам?

– Есть такое.

– Вот-вот. Начинается.

– Что начинается?

– Зомби-апокалипсис. Как не очень точно описано у Иоанна Богослова. Кстати, любопытно, что именно про зомби-апокалипсис, про воскресение из мёртвых говорится в библейских пророчествах, но люди попытались вычеркнуть нас из своей истории, читая, при этом, и комментируя Иезекииля… И спасённых будет немного. Как утверждал Цицерон: «Все глупцы, без сомнения, несчастнейшие люди больше всего оттого, что они глупы, ибо что можно считать более достойным сожаления, чем глупость?»

20. СПЕЦЗАДАНИЕ

Однажды мы сидели у костра и настроение у всех было приподнятое. Философские беседы не складывались, хотелось шутить, балагурить. Со всех сторон сыпались анекдоты. Лишь пресвитер Гильом не участвовал в беседе, храня какую-то мрачную торжественность. Сперва этого не замечали, но потом неуместно серьёзное лицо привлекло внимание. Рядовые зомби принялись подшучивать над Гильомом. Следует сразу сказать, такое поведение считалось нормальным. Внутри сообщества зомби допускается неформальное, демократичное общение. Удивительным было другое, пресвитер не отшучивался. Он долго отмахивался, стараясь ускользнуть от беседы. Лишь когда мы все расходились, он сказал:

– Грядёт час великих испытаний. Не бойтесь смерти, вы все её уже однажды испытали. А она вас испытает огнём и покажет качество работы каждого. Умерьте свои упования. Цель любого существования – смерть, конец. Этот мир принадлежит победителям: «Побеждающий облечётся в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни», «Побеждающему дам сесть со Мной на престоле Моём». Но победа – это иллюзия, это временный успех, сменяющийся поражением. По большому счёту, в этом мире нет и не может быть победителей. Всё сущее проигрывает. Всё приходит к гибели. Одно сменяет другое до бесконечности. И никто не победит. Все падут в землю семенами. Принято обещать грядущее неосознающей своего прошлого душе, далёким потомкам и т.п. Не думайте об этом, не уповайте на это. Вас там в вашем нынешнем виде не будет. И не надо. Награда в настоящем. Она в осознании, что поступил правильно. Всё. О грядущем следует лишь знать, как знать о законах физики. Это часть самопознания. Не более того. Я благословляю вас на горе, как благословлял на радость. А теперь лучше разойтись. Выспитесь, другой возможности не будет.

Слова пресвитера Гильома вызвали смятение, но никто не решился их обсуждать. Все молча, в смущённом состоянии отправились по домам, скупо попрощавшись друг с другом.

Лишь меня пресвитер Гильом удержал, схватив за руку. Он дождался, пока все разошлись:

– И мне, и всем здесь ты как брат. Для тебя у меня особое задание. Выполнишь?

– Да, сделаю всё, что в моих силах.

– В твоих силах многое. У тебя особая судьба.

– Что я должен делать?

– Завтра рано, за час до зари, ты должен покинуть наше селение. Прямо напротив нас, на другом берегу реки Уж раскинулись остатки села Бычки. Тут нет прямой переправы. Удобно, конечно, поехать в объезд, отправившись в северо-западную сторону вдоль реки. Но это долгий путь. Машины у нас нет. Ты пойдёшь на юг вдоль реки по просёлочной дороге, там будет поворот направо и дорога выведет тебя в нужном направлении. Потом ты пойдёшь по другой стороне на север вдоль реки. Прямо напротив Замошни, как я уже сказал, и находятся Бычки. Войдёшь в село и пересечёшь его по основной дороге, которая направлена приблизительно на юго-запад. Если следовать прямо по этому пути, ты выйдешь к руинам монастыря. Там есть волшебное дерево. Оно выглядит необычно, как некое диковинное чудовище… На всякий случай у меня есть подробная карта, по которой ты его найдёшь. С северной стороны дерева стоит коробка из слоновой кости, ты возьмёшь её и, не открывая, отнесёшь её к нам в Замошню. Тут ты её откроешь. Ты поймёшь, когда это следует сделать. Ещё одна важная вещь… Не смотри долго на мох. Он выжигает глаза. Вот и всё. Никаких вопросов.

Я взял карту и в странном смущении отправился к себе. Завтра рано вставать.

21. ЛАРЕЦ И САРАНЧА ИЗ ДЫМА

Я рано проснулся и вышел за час до зари, как и обещал пресвитеру Гильому. Не хочу обстоятельно описывать путь, со всеми этими подробностями о кустах, деревьях, бабочках и вызываемых ими чувствах, как нормативный писатель XIX века. Я люблю созерцать природу, но словами всего не передать. Есть «несказанное», как говаривал Александр Блок. Не то, чтобы я всё сразу нашёл, двинулся по правильному пути и прямиком вышел к нужному дереву. Времени у меня ушло немало, я ошибался и путался. Но ларец, в конце концов, обнаружил. Он был прекрасен. Белый, из слоновой кости, по краям вырезаны изображения пирующих зомби, – они сидели за столами, ели из тарелок мозги и запивали пивом «Оболонь».

Несмотря на пожирающее меня любопытство, я не открыл ларец, но взял его и отправился в обратный путь. Уже на подходе к селу в моей душе возникло щемящее беспокойство. По какой-то причине я, не заходя в Замошье, двинулся через Глинку (через неё шла основная дорога), чтобы потом, срезав путь, попасть сразу в северную часть нашего села, к церкви. По какой-то неизведанной причине мне это казалось правильным, даже необходимым.

Я вышел… нет, выбежал к церкви, вошёл в неё. Всюду лежали обгоревшие тела зомби! Они были мертвы! Разве можно умереть повторно? Я был потрясён, опечален. Я осиротел. У меня больше никого нет. Вот Стелла, вот Гильом, вот Родригес… Боже-боже. Я бросил взгляд в отдалённый угол… Кунигунда? Тихая, всегда незаметная, скромная. Она сидела с широко раскрытыми от ужаса глазами и не шевелилась. Я ещё раз присмотрелся. Она не погибла, нет. Я подошёл к ней. Она удивлённо посмотрела на меня. Я присел рядом, а она обняла меня и заплакала.

Не скоро она успокоилась и к ней вернулся дар речи… но в какой-то момент это случилось. Её рассказ не был очень уж длинным. История простая и трагичная. Всё произошло чрезвычайно быстро. Зомби молились, а в здание полетели дымовые шашки, значительно больше, чем обычно. Все заранее условились не выходить в случае атаки. Поэтому зомби стояли в церкви, внутреннюю часть которой полностью заволокло дымом. Каждый старался продолжить молитву, но пение расстроилось. Когда дым рассеялся, в церковь ворвалось подразделение солдат, все люди и ни одного зомби. У каждого в руках какое-то новое, ранее невиданное оружие, какие-то толстые трубки-стволы. Из них вырывался свет, стоило лучу лишь слегка коснуться тела зомби, и обгоревшее тело падало на землю.

Я выслушал рассказ и задумался. Как выжила Кунигунда? Это легко объяснить. Её просто не заметили. Это её естественный дар невидимости. На неё никто никогда не обращал внимания.

Ах, ларец! Я рассказал Кунигунде о последнем задании Гильома. Мы подняли красиво изогнутую крышку… Внутри оказался листик с картинкой, – сидящие король и королева держат венец над головой стоящего между ними ребёнка. Как я потом выяснил, это изображение – девятнадцатый рисунок из опубликованной в 1622 году «Philosophia reformata» Иоганна Даниэля Милия.

22. ЭПИЛОГ

Мы сошлись с Кунигундой, покинули зону, выдав себя за потерявшихся и одичавших ликвидаторов. Всюду царила относительная неразбериха, официальные бумаги часто теряли, а порой обнаруживали в самые неожиданные моменты. Случайность или подготовка к выборам? Не знаю. Но нам выдали документы людей. Добрая, мягкая, с глазами коровы служащая пожалела молодых людей, всплакнув, вспоминая о своей непростой юности. Я женился на Кунигунде. Мы завели ребёнка. Теперь мы ведём нормальную, размеренную буржуазную жизнь, дом–работа, работа–дом. Безынициативная рутина. Наша естественная стихия. Что может быть лучше для зомби? Это и есть счастье. Я уверен, что чекисты нас разыскивают и когда-нибудь найдут. Но я не боюсь смерти. Однажды я уже умер.