ЕВГЕНИЯ БИЛЬЧЕНКО

ВЕТЕР, КОТОРЫЙ УМЕР

ПОЭТ – ФИЛОСОФУ

                   Виктору Малахову

В небо высокое птицы уронены.
Смотрят деревья устало и пристально.
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
Как вам живется на ангельской пристани?

После бесснежья с азартом утроенным
Пудрятся снегом морщины Троещины.
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
Что вам поведали улицы вещие?

В городе нашем трагичность иронии
Перерастает в комичность трагедии.
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
Как вам живётся с чужими соседями?

Слева сосед – алкогольная Родина.
Справа сосед – кока-кольная фабрика.
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
Мудрость, наверное, водится в Африке:

Там, где пылятся развалины тронные
Древних империй, богов и кудесников…
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
С неба высокого сбросьте мне вестника!

Тихого вестника, Виктор Аронович,
Чтобы молчал, ничего не вещая он:
Ни титанической прощи с героями,
Ни заурядного с ними прощания.

Перемешались герои и прихвостни:
Общим они обозначены маркером.
Как вам живется на ангельской пристани,
Добрый волшебник из города Марбурга?

В мире, где строят валы оборонные,
Чтобы затем обратить их в пожарища,
Виктор Аронович, Виктор Аронович,
Благословите поэта, пожалуйста!

ФОРМУЛА ВЫСОЦКОГО

Поэта, который вымер,
Друзья увезли в музей…
Спасите меня, Владимир,
От ласковых рук друзей!

Над городом – небо в соснах
И готики тонкий шприц.
Примите меня, Высоцкий,
В апостолы вещих птиц.

Тоска замыкает обруч
Веселых своих оков.
Храните меня, Семёныч,
В свободной тюрьме стихов.

Звериную тропку к чуду
Никто отыскать не смог.
Шагает по ней приблуда –
Хиппующий скоморох.

Простой, как прямое дуло.
Святой, как «Иже еси»,
Шагает и в ус не дует –
Юродивый шут Руси.

Его голубая дудка
Хохочет в лицо ханжам,
А к Богу бежит попутка
Без обуви по ножам.

За кровь из босых мелодий,
За то, что на них стою,–
Единственный мой Володя,
Дождитесь меня в раю!

БАЛЛАДА ОБ АВТОСЛЕСАРЕ

Иду вперед упрямо и воинственно.
Считаю дни от чёта и до нечета.
Но ты меня не любишь, мой единственный,
И делать здесь мне, очевидно, нечего.

Сведя счета с богемной забегаловкой,
Отдав долги священнику и цезарю,
Я перееду жить в село Хотяновку
И там найду простого автослесаря.

Пусть не воздвиг он авторского детища
И не имеет творческого рвения,
Зато во мне признает он Поэтище,
Как минимум, вселенского значения.

Пока тоска гнетёт меня горбатая;
Пока мечусь, поддатая, в угаре я, –
Он молча деньги будет зарабатывать,
А летом увезет меня в Болгарию:

В отель жлобов и пугачёвогалкиных,
С бассейнами и жрачкой круглосуточной.
Себя провозгласив духовным сталкером,
Одной в семье я буду Божьей дудочкой.

Гордясь своей женой, как птицей редкостной,
Он вряд ли обвинит меня в агрессии,
Не выказав ни зависти, ни ревности
К моим понтам в науке и поэзии.

Не станет он в кабак с утра сворачивать
И водку пить с упругими доярками;
Не скажет мне: «Субъект я – слишком значимый,
А потому по жизни тунеядствую».

Не будет он в припадке истерическом
Собой кичиться перед поэтессами…
И заживем мы, братцы, феерически
С бездарным и надёжным автослесарем.

Его, конечно, прошибет испарина,
Когда под вечер явится в квартиру он,
Прозрев тот факт, что ничего не сварено,
Не убрано, не глажено, ни стирано;

Что чей-то след за мной по снегу тянется;
Что с потолка звучит другая музыка…
Что я сбежала из дворца в Хотяновке
Любить тебя, единственный, на мусорке.

МУЗЫКА

Никогда не бывало в морях моих тихо:
Здесь солёной водой заливает каюты.
А тебе пятый день, как нужна повариха
С пресноводным умом и семейным уютом.

Мне подвластны секреты санскрита и зенда.
Я пока ещё в силе, в ударе и в теме.
Капитан языка, я рифмую моменты:
Из цепочки моментов слагается время.

Я историю делаю прямо на кухне:
Вместо щей, по которым – полнейший я бездарь.
Как Пизанская башня, что дунешь – и рухнет,
Моя смерть наклонилась над жизненной бездной.

Подперев головы хаотичный излишек,
Я слежу, как из каждой расщелины дома
В меховых безрукавках из кошек и мышек
Появляются старые добрые гномы.

Башлачёв и Бетховен становятся ближе.
Их божественность плещется в каждой октаве,
А тебе мои песни – до жо… Ненавижу
Это слово, которое хочется вставить!

На наречии фей философствует Рихард.
Зороастр составляет коллаж из созвездий.
А тебе пятый год, как нужна повариха
С диетическим словом газетных известий.

Разлилась до небес музыкальная Волга,
Будто рай возродился в преддверие змея.
Ты рыдаешь ухмылкой, жестокой и долгой,
Но писать серенад я давно не умею.

Фуги, арии… Чем только мозг не напихан!
Отрывают ладони словесные гири.
Но тебе пятый век, как нужна повариха.

Ну, а я… Я уже пятый век, как в могиле.

ВЕТЕР, КОТОРЫЙ УМЕР

Зима, как седой игумен,
Обходит с крестом поля.
Безветрено… Ветер умер.
Осталась лежать земля.

В квартире моей, как в трюме,
Не слышно ни вьюг, ни пуль.
«Ты знаешь, что ветер умер?» –
Шепнула старушка-тюль.

Навязчиво длинный зумер
Похож на собачий вой:
Так ветер, который умер,
В саду шелестел листвой.

Сосед оставляет бумер
Чернеть у моих окон;
О том же, что ветер умер,
И думать не думал он.

Ему хорошо на свете:
Он шарит, чего и как.
Подумаешь, умер ветер! –
Зато не грозит сквозняк.

Грехи, если взять их в сумме, –
Всеобщей равны вине.
Но ветер, который умер,
Приходит ко мне во сне,

Стращая угрюмой думой,
Мешая дышать и жить.
Я с ветром, который умер,
Совсем не хочу дружить.

А ветер готовит сети,
Предчувствуя страшный час,
Когда умирают дети
Ещё до рожденья нас.

Плод истины ищет Фауст.
Пастух стережёт ягнят.
Наш мир – как большой артхауз,
Что Богом вчера отснят.

И снова приходит зритель
Из грамотных простофиль:
Смотрите, друзья, смотрите
Жестокий и грустный фильм

О том, что пророк безумен,
Как Будда у боддхисаттв;
О ветре, который умер,
Но так и не предал сад.

О том, что в родном кювете
Никто никого не спас…
Спаси меня, мёртвый ветер,
Хотя бы на этот раз!

В угаре всеобщей дури,
Как выстрел на слове «Пли!»,
Воскресни великой бурей –
И Землю смети с земли.

ОСТРОГ

                                      городу Острогу

В этом городе первый луч зажигают в пять –
В тот момент, когда гаснет в замке князей звезда.
Если я, наконец, позволю себя распять, -
Перед тем, как меня распнут, я приду сюда.
В этом городе под костёлами камыши
Изучают, шурша веками, за пядью пядь.
Здесь философ находит сердце своей души,
А художнику не с кем выпить, но есть с кем спать.
От двора до двора, как сеть, растянув фальцет,
Петухи здесь футболят солнца пшеничный шар.
Здесь в аптеке живёт таинственный фармацевт
И для всякой болезни варит крутой отвар.
Переулками бродит мартовский инвалид
И свою Галатею лепит из глины льда.
Надвигается ночь… Луна в небесах болит…
Зажигается снова в замке князей звезда –
И смыкается круг. Всё сказано. Всё прошло.
Есть старинный закон Вселенной, где все равны:
Кто изведал добро, до дна постигает зло

И несёт свой острог на хрупких плечах весны.

ПУШКИНСКОЕ

                   На холмах Грузии лежит ночная мгла…
                                                        А.С. Пушкин

На мхом дождя заросшее стекло
Последний луч спускается, как плеть.
Стоят часы.
В душе моей – светло.
Я ухожу. Мне не о чем жалеть.

Пропойца-март кабак задел плечом.
Волшебный факел потушил факир.
Арагвы нет. И Пушкин – не при чём:
Мы с ним давно убили этот мир.

Из всех друзей надёжен только враг.
Любой позор по сути есть почёт.
Я верю в то, что среди всех арагв
Одна моя от устья ввысь течёт,

Впадая Там в Семью Небесных Рек,
Что, в буре выжив, сделались тихи…
Смеётся ангел. Плачет человек.
Стоят часы.
Рождаются стихи.