МАРИНА САВВИНЫХ
Красноярск

МОЙ ДРЕВОГРАД

КОЙСУ

                          Миясат Муслимовой

Так реки Лакии – текут или поют –
В пульсирующем каменном свеченье,
И шёпоты садов – затишье и уют –
И блеянье отар – по склонам там и тут –
Протяжные слова их стройного реченья…

Застенок или путь – теснины этих гор?
Под взорами орлов ты извилась тесьмою,
Как будто впереди предсказанный простор,
Не ведомый твоим излукам до сих пор,
Сулит проклятие или грозит тюрьмою,

И голос твой дрожит – вселенский плач и стон
Тебя преследуют предчувствием тяжёлым,
Что на тебя с высот кренится царский трон,
Вот-вот низринется обвал со всех сторон,
И смертоносный сель прокатится по сёлам…

Ты прячешься в камнях, ты замедляешь ход,
Ты сводишь берега, как раненые плечи,
И зимняя тоска тебе на грудь кладёт
Неотвратимый снег и неделимый лёд,
И еле слышатся тогда речные речи.

Но сон твой короток… ведь рекам не до сна,
Когда живая кровь толкается в истоках…
Минуют холода, и новая весна
До самого тебя распеленает дна,
И ты воспрянешь – дело только в сроках!

***

                  «Наш имперский микроб…»
                                   Виктор Ерофеев

Боль моя, удушье окаянное,
Нет простора для души и глаза…
Но встаёт, как облако туманное,
Надо мной святилище Кавказа –

В первом сне, в сосуде звона гулкого –
Колоннады Божьего чертога…
Через Домодедово ли, Пулково –
Всё равно… осталось так немного!

Где без кисти, без резца и шпателя –
Дерзновенным чадам в наставленье –
Запечатлены рукой Создателя
Канувшие в бездну поколенья,

Где трава и камни – начертания
Тайных иероглифов завета,
Где вода бормочет причитания,
Где не знает тень пределов света, –

Помня ли, во сне ль за правду ратуя,
Вижу их, горянок в платьях длинных,
Строгих, словно мраморные статуи
На забытых миром Эсквилинах –

Их сердца – испытанные бедами –
Болью изливаются, как песней…
Наши судьбы связаны обетами,
Родиной земною и небесной.

Вдох – как целованье… псалмопение –
Так дышать, как эти горы дышат!
Попроси прощенья и терпения –
И Господь приникнет и услышит!

Потому что истинного знания
За века не потемнела смальта,
Рвётся жизнь из-под руин страдания,
Как трава сквозь трещины асфальта!

О, Кавказ, тоску вражды и мщения
Утолив на переправе дальней,
Русский дух взыскует очищения
В роковой твоей исповедальне.

Верю: не всесилен бес растления –
Он твоею крепостью преткнётся!
Вот моё имперское мышление –
Было и доселе остаётся.

МОРГАНА

Хочешь – я стану твоей собакой?
Что может быть лучше, чем,
Уткнувшись мордой тебе в колени,
Созерцать, как струится дым
Твоей папиросы… и видеть при этом
Строгие башни старых селений
Где-нибудь в Кударском ущелье,
Куда чужих, наверное, не пускают…
Разве что по великим праздникам –
Когда собирают хвалы Георгию,
Чтобы умилостивить Уастырджи…

Но, похоже, тебе больше нравятся кошки.
Счастье – скользить, изгибаясь,
Под твоими тонкими пальцами,
Вдохновенно играть твоим электричеством,
Перекатывая шарики его щекотки
От кончика носа до кончика хвоста
И обратно,
И впускать сладострастные когти
В теплоту твоей ласковой плоти…

Пожелай – стану всем, что ты хочешь!
Хочешь, стану дождём,
чтоб шептать тебе грустные сказки?
Или – вспыхну звездой,
чтоб дразнить твои дерзкие грёзы?
Или буду расти под окном одинокой чинарой,
Чтоб тянуться-тянуться и веткой упругой
Сквозь беспробудные стёкла
к тебе, наконец, со свободы ворваться…

Я могу превратиться во всё, что угодно,
Повинуясь позывам самых безумных фантазий.
Лишь твоей женщиной быть не могу:
Даже в моём испорченном воображении
Не найдётся картинки,
Которая хотя бы в общих чертах
Соответствовала этой роли…

СОН О НЕБЕСНОМ ПЕТЕРБУРГЕ

                  Поэту Петру Чейгину

1.

галочье печалованье плач
оттепель проталины крещенье
отодвинь портьеру обозначь
истинность пропорций помещенья
не январь эпоха за окном
пафос жить разбитые коленки
ты пойди ещё забудься сном
обойди молчанием календы
обойди терпением февраль
жертвенник и жертвенное мясо
есть ледышка смысла и грааль
срам и окровавленная ряса
обойди обиду всё равно
не объять искомое столицей
свет крещенский ломится в окно
и хрустит по крыше черепицей

2.

всё в этом питере – возлюбленном как боль
и даже не сподобленном проклятью
всё втуне – карамель и карамболь
и пуговицы к завтрашнему платью
и только неразборчивость твоя
доверчивость угрюмая оскома
ведёт к тому чего не помню я
поскольку с лексиконом не знакома
сей умопомрачительный словарь
возвышенная цель моих раскопок
и наизнанку вывернут январь
освобождённый от своих заклёпок
от этого над Невским стон и гуд
туда туда к невыспавшимся водам
вокабулы раздетые бегут
насытить небеса законосводом

***

                                                      А.Г.

Эти розы держались так стойко, стояли так долго,
Словно их отсечённые корни питались небесною влагой
В молодильном цветочном раю, где подвижницы долга
Наделяются неистребимой растительной тягой…
Эта крепкая плоть, совершенная в каждом изгибе,
Этот запах, сулящий нирвану в одном лишь соблазне,
Эта прелесть страданья – когда созерцается гибель
И лелеется жизнь в наблюдениях длящейся казни…
Умирать – восхищая… легко, беззаботно и сладко…
Это участь художника – как бы ни крысилась пресса!
Умираешь – как Бог – на кресте мирового порядка,
Воскресаешь – как Бог – на волнах мирового процесса…

***

Мой Древоград осаждает
Безжалостный царь дождей,
Жадный сеньор рыщущих наваждений…
Не призовёшь воинов и вождей!
Все они пали жертвами заблуждений;

Все они заблудились среди согбенных лип,
Мокрых чинар в чадрах, сгорбившихся от плача…
Можно ли откликаться сердцем на каждый всхлип?
Небо шуршит в траве, и пустяка не знача.

Я заблудилась, город моей мечты,
Между твоими розами и огнями.
Что означают статуи и цветы?
Траурные стволы с мраморными ступнями?

Ты заблудил меня, околдовал и сдал
Царству чужих тенёт, призрачной паутине…
Хлор или серебро? Ладан или сандал?
Или твоя – навек… Или мертва – отныне...

Пленнице – под платок: талер, цехин, дукат…
Грудь – на разрыв! – Спаси, Господи, Твоя милость!..
То ли кровоточит вечной любви закат,
То ли приемлет дух – всё, что бы ни случилось…