ДМИТРИЙ ВЕДЕНЯПИН

КАК БУДТО ДОЖДЬ…

***

Над пустой дорожкой в осеннем парке,
В qui pro quo измученной ноосферы
Тот же столб из воздуха, тот же серый
Тон, как там на Горького, где «Подарки»

И, как в песне Зыкиной, в смысле, долго
Под балконом (ох, держись за перила!)
Тявкал грузовик, текла «волга»
И «победа» фыркала и пылила.

Николай Бердяев любил свободу,
Пушкин тоже, хотя иначе,
А Подгорный так говорил: «Задачи
Поставлены, цели определены – за работу, товарищи».

Вот и мы говорим: задачи, цели…
Брежнев с факелом, воздух свободы…
«Где охрана?» – как выкрикнул Квиллер… Смотрели
Лучший фильм всех времён и народов?

Почему никто ничего не помнит?
Ладно б только какие-то даты
Или химию или сумрак тех комнат,
Где мы жили когда-то…

***

Чтобы не остаться наедине
С тишиной внутри себя и вовне,
Потому что слишком большие волны,
А кораблик утлый и лоцман – полный
Идиот, и скучно лежать на дне,
Капитан по имени Чан Суй Фай,
Чуть займётся утро, включал hi-fi.

«Звук подобен морю: прилив, отлив;
Тишина коварна, как мель, как риф», –
Поучал Чан Суй, и простые души,
Моряки, внимали ему, забыв
Обо всём на свете. Один Ван Чи,
Вежливо кивая, вставлял беруши,
Глядя, как на брызгах стоят лучи.

***

Как свет под соснами, где ты и тут и там,
Как Фигаро, а то и Мандельштам,
Порхающий над эс-эс-эр, как слово
Над вещью… Там и тут, два мотылька,
Один – оттенка светлого желтка,
Второй – как небо: нежно-голубого.

«Вас к телефону», – говорит зола
Золе, и та встаёт из-за стола,
Под окнами сосед кричит: «Пошёл ты…»
Другому пьянице… Над клумбой у грибка
С песочницей кружат два мотылька:
Небесно-голубой и бледно-жёлтый.

И получается зелёный день, где там
И тут, и сразу весь Адам,
И даже то – вот сели, вот вспорхнули –
О чём сейчас вот здесь и только здесь
Туда-сюда шьют солнечную взвесь
Два мотылька под соснами в июле.

ТЁТЯ ДОСЯ

Не хочется банальностей и бредней.
Я помню полноту и доброту,
И как она несёт пакет со снедью
На пляж… Бульвар Французский весь в цвету.

Из слов её я помню только лишь
Вот эти вот потом по телефону
Мне ахнутые: «Что ты говоришь?!»
И что-то вроде стона.

Но это было позже, а тогда
Утёсов пел про тоже патефончик,
Мы пили чай, к которому всегда
Мне полагались сахар и «лимончик».

Был сахар сладок, а «лимончик» кисл.
Позавтракав, мы шли на пляж с пакетом.
И если в чём-то сохранился смысл,
То в этом.

***

В прозрачной дымке на краю земли,
Как, может быть, сказала бы графиня
Ростопчина, взглянув в окно на синий
Еловый бор, мрачнеющий вдали…

День угасает. У крыльца цветёт
Сирень какой-то чрезвычайно редкой
Нездешней разновидности; в беседке
Темно. Уже написан «Идиот».

Сирень мерцает; соловьи гремят,
Захлёбываясь в собственных руладах…
Графиня медленно идёт по саду
Меж старых лип, любуясь на закат.

ПАМЯТИ И.М. СМОКТУНОВСКОГО
(Царь 1)

Всё дело в том, что дела нет ни в чём.
Есть человек и голос, говорящий:
«А ты, Аринушка, Минеи б разогнула,
Да житие святого Иоанна Ветхопещерника прочла бы мне».

Бояре, стольники, сокольничьи, собаки,
Конечно, тоже были, но не зря
Театр (весь мир – театр) тонул во мраке,
Свет был направлен только на царя.

И было всё понятно: Гамлет, князь
Мышкин, Юра Деточкин, – вот доблесть
И честь… Так образ входит в образ…
Я весь спектакль сидел не шевелясь.

Тогда в Москве ещё существовал
Ряд крайне одиозных представлений
О том, что нужен Бог и важен гений…
Потом зачем-то дали свет на зал.

Наверное (как выражались встарь)
Рискуя показаться попугаем,
Я всё же проскриплю: у нас был царь-
Юродивый – и жизнь была другая.

***

Как будто дождь, как будто дождь, как будто –
Всю ночь – шуршат страницы, льются слёзы.
Нет ничего реальнее «как будто»,
Не улыбайтесь, господин философ

Не ночь, а Мунк: безумье, мрак и страсти.
С рассветом настает пора «как будто».
Тебя как будто нет и тут же – здрасьте-
Пожалуйста – ты входишь. С добрым утром!

Нет, здесь уже не обойдёшься светской
Улыбочкой, как в тускловатом зале
«Недорогой» гостиницы со шведским –
Buffet – столом и розой на рояле,

Которая ни очно, ни заочно
Не заблагоухает – это точно.

СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ

           Я хочу на «тот свет» прийти
           с носовым платком. Ни чуточки меньше.
                                 В.В. Розанов

Всё-таки очень трудно
представить себе рай.
Хотя,
если постараться,
то можно.

Для начала
надо вообразить
абсолютно прекрасное самочувствие,
какое
последний раз
было у тебя, наверное, лет в шесть.
Нет! Ещё лучше.
Потом – родные.
Все живы-здоровы.
Сказано, что в Царствии Небесном
не женятся и не выходят замуж –
слава Богу! –
но про еду ничего не сказано.
Поэтому вполне можно представить,
что бабушка
стоит у райской плиты
(кстати, не так уж сильно отличающейся
от двухкомфорочной электроплитки,
которая была у нас в Александровке),
помешивая что-то райское
в райской кастрюльке.
Баба Нюра ушла в райский магазин.
Папа собирается на райскую работу.
Мама шьёт бабушке райское платье…
После обеда мама с бабушкой
читают,
устроившись под соснами
на широкой райской раскладушке.
День полон множества других райских чудес.

Вопреки расхожему мнению,
основанному
на неверно понятом библейском стихе,
время в раю
есть.
Естественно, не такое, как здесь.
То же касается и пространства.
Принцип трёх единств,
насильственный
и для земной драматургии,
в драматургии небесной
просто отменен.
Наши самые смелые представления о свободе
посрамлены.

Говорю это на тот случай,
если кто-то уже собрался
обвинить меня
в чересчур жёсткой режиссуре.
Мол, бабушке,
может быть,
совсем не хочется стоять у плиты,
а то и, вообще, быть бабушкой,
а папе – ходить на работу,
даже райскую.
Конечно, в раю
каждому дарована способность
находиться где угодно, когда угодно.
В том числе,
в разных местах одновременно.
А понятия возраста
там вовсе не существует.

Былое сбудется опять,
по-видимому,
вернее,
невидимому,
означает следующее:
главное прошлое –
единственное,
что тут
точно есть –
станет частью того,
чего тут нет
и не может быть,
а именно
будущего
(в настоящем смысле этого слова),
или –
sub specie aeternitatis –
настоящего
(в будущем смысле),
которое –
представляй-не представляй –
другое, другое, другое…