ДМИТРИЙ АРТИС

ЕСТЬ ТАКОЙ ЧЕМОДАНОВ
(Андрей Чемоданов. Ручная кладь. –
М.: Воймега; Творческое объединение «Алконость», 2016. –
128 c.)

Нужно воспринимать любое отрицание той действительности, с которой не соприкасаешься (или не хочешь соприкасаться), единственно возможным доказательством её безусловного существования (её необходимости). По большому счёту, отказываясь от (казалось бы) излишних материальных благ, сам того не осознавая, человек выстраивает свою жизнь в полной зависимости от них. Общение с вегетарианцами непременно сводится к разговору о мясе. В прошлом изрядно выпивавший при каждой встрече будет сообщать вам о том, что вот уже энное количество времени совсем не пьёт. Месяц, два, год, пять лет, семь, десять… Конечно, радуетесь за приятеля, но будьте готовы к тому, что если раньше вы могли вместе зайти в какую-нибудь забегаловку, опрокинуть рюмку-другую и поговорить о том о сём, то сейчас будете показательно отведены подальше от возможных искушений и втянуты в утомительную беседу, где вам уготована роль восхищающегося стойкостью и выдержкой завязавшегося человека. И больше ничего. Зависимость от алкоголя переходит в зависимость от разговоров о пагубном влиянии алкоголя на здоровье человека. И ещё непонятно, от какой зависимости больше вреда.

я скажу одно мои соколики
общим с вами воздухом дыша
вырасту и стану алкоголиком
к этому лежит моя душа

Книга Андрея Чемоданова «Ручная кладь» – вся – от заголовка до содержания (его мессиджа) – наполнена отказами и отрицанием. Только они – отказы и отрицания – являются движимой силой. Разрушающей. А как иначе можно оценить на первый взгляд изящную, но в действительности – зловещую самоиронию, где фамилия автора уменьшается до названия книги? Желание сбросить с себя бремя наследственности, отказаться от рода и крови, попытаться переродиться в ручную кладь – пойти по миру, прихватив с собой старенький транзистор, будто из воздуха выхватывающий старенькие богом забытые мелодии прошлого, и попытаться дойти до первозданности, пусть не в физическом, но хотя бы в духовном смысле.

и первородства чечевица
кипит в протянутой руке

Отказ и отрицание становятся навязчивыми идеями. Сегодняшняя действительность в сознании автора откатывается назад. Он живёт не здесь и не с нами. Он там, всё ещё в подростковом конфликте отцов и детей, собирает бычки возле кинотеатра «Художественный», таскается по Арбату, где, к слову сказать родился и жил до недавнего времени, всё ещё слушает каких-нибудь битлов вперемешку с Высоцким и Аркашей Северным, с придыханием поглядывает в сторону Запада, мифологизирует Америку, но при этом к месту и не к месту цитирует (если уж не наше всё, то всё наше посконное) Есенина.

старый старый смешной дуралей
кто-то скажет наверно гад же ты
все же знают живых людей
поимели стальные гаджеты

Оформленные без знаков препинания стихи (заметьте, опять отказ и отрицание, в данном случае, первичных признаков грамотного письма) имитируют бормотание. Но в этом бормотании нет ничего схожего с ныне модным девачковым потоком сознания или с несвязной речью городского сумасшедшего. Речь автора последовательна. Пусть и напоминает периодически (вот и тяга выпестовать нечто первозданное!) выращенного в домашних условиях гомункула – это, знаете, когда под скорлупу цельного куриного яйца загоняют мужское семя, заклеивают скотчем дырочку, оставленную шприцем, и кладут его (яйцо, стало быть) в тёплое и тёмное место, а спустя месяц разбивают скорлупу и на свет появляется дурнопахнущее живое, но не способное к жизни, существо величиной с мизинец младенца. Вы разглядываете это получившееся, угадываете головку, тельце, ищите схожесть с человеком, самим собой, испытываете то отцовские чувства, то чувства брезгливости, но, в конечном итоге, выбегаете на лестничную клетку к мусоропроводу и избавляетесь от нежелательного наследника, всем своим видом порочащего вашу человеческую сущность.

…на месте продюсера-бога
дал себе бы всего три балла

Однако вы не найдёте в книге лукавых премудростей, описания алхимических опытов и почёсывания левой рукой правого уха. Всё, что автор пишет, ясно как божий день. Пусть и не близко, но понятно. Без вранья. Не близко, потому что автор осознанно отстраняется от читателя, не пытаясь угодить, потрафить чьему-либо вкусу, напротив, навязывает свой. Бьюсь об заклад, даже если вам стиль автора чужд от природы, у вас иной взгляд на жизнь, мир, литературу, то при прочтении книги стихотворений Андрея Чемоданова, упаси господь, конечно, но вам будет сложно вернуться на свою волну, не поддаться убедительности его письма.

я помню спидолу в которой был сева
всё время шикшиканья шли
а (д)уши взрывались как будто консервы
мы живы пока не нашли

шур-шур и шур-шур и шу-шу джимми хендрикс
и снова шур-шур рок-н-ролл
я слушал шуршание радостно щерясь
как будто я знаю пароль

опять под шушукание непогоды
короткие волны как ад
нам снова зашикают нашу свободу
и наш интернет зашуршат

Книга разбита на четыре части. Первая часть – «спидола» (стихи о детстве, отрочестве и юности автора) – напичкана, как впрочем и другие части книги, всевозможными центонами, реминисценциями, цитатами, аллюзиями. Всё это круто заваренное месиво позволяет нам понять среду обитания автора, культурный пласт, лежащий в основе его мироощущения. Нет смыла перечислять всё, к чему (и к чьим произведениям) отсылает Андрей Чемоданов, потому что многие отсылки работают исключительно на подсознательном уровне – они врываются в обыденную повседневную речь, как звуки идущие фоном из старенького транзистора, иногда попадая в смысл самостоятельной авторской речи – дополняя её, иногда противореча ей, как бы намекая на то, что в этом случайном несовпадение можно найти какие-то скрытые логические содержания (первые, вторые, третьи, …, седьмые планы), ибо нет в мире ничего случайного. Хотя, конечно, случайного в мире хоть попой ешь отбавляй. Повторюсь, нет смысла перечислять всё, к чему отсылает, но очень важно упомянуть этот постмодернистский приём, поскольку он характеризует авторский стиль, определяет его.

частично но я всё-таки умру

Во второй части, судя по названию – «а может быть зай-зай», настройки транзистора сбиваются на волну с поп-музыкой. Здесь собрана (в меру авторской возможности) сладенькая, но не без горчинки любовная лирика. Всё, что можно сделать со словом «заяц», употребляемое в качестве эпитета для большей художественной выразительности испытываемого чувства (зая, зайчище, зайчонок, заец, зайзаец) – неразделённого чувства, сделано.

как нелегко жить без зай зая

Третья часть, как следствие второй, суицидальная – «ай-ай». Автор перебирает известные способы самоумерщвления – вешается, стреляется, травится – но при этом, как заяц из всем известной детской считалочки, оказывается всегда живой, даже если в своих фантазиях уже давно похоронен.

свадьба риса бросайте горсти
предоплаченным голубям
а меня оцарапал гвоздик
гробовщик был немного пьян

не узнаете как люблю вас
в темноте моей тесноте
мой забитый землёю голос
отразится от средостен

я шуршу словно жук в коробочке
вы повадились сниться мне
прилетайте ко мне воробушки
на ваганьково по весне

Не правда ли схоже с уже ставшим фольклорным: «Мы лежим с тобой в маленьком гробике, / Ты костями прижалась ко мне, / Череп твой, аккуратно обглоданный, / Улыбается ласково мне»? Только в приведённом первоисточнике бесконечно счастливая история – умерли в один день и похоронены в одном гробу – у Чемоданова, как и должно быть в трагической истории неразделённой любви, всё по-гоголевски очень плохо. Жил один, умер один, похоронен один, но даже после смерти автора Она не перестаёт приходить к нему во сне. Вечно видеть во сне одну и ту же женщину, сродни проклятью Каина, – большего наказания для себя придумать просто невозможно, поэтому, наверное, смерть, как выход из ситуации неразделённой любви, становится практически нереальной.

в аду в раю одни и те же песни

Далее, по логике автора, не лишённого, к слову сказать, инстинкта самосохранения, ибо рыба ищет место, где глубже, а человек, где проще, спасительной соломинкой становится ничто иное, как нормальный такой, мужской вялотекущий, но продолжительный уход (или всё-таки выход?) в запой. Отсюда – четвёртая часть книги «несознанка».

ты прокрадись и найди пальто
там на крючке звезды
может в кармане найдётся сто
граммов от темноты

Но это выход самого автора, а что делать читателю? Можно ответить на вопрос словами послесловия к книге стихотворений «Ручная кладь», которое написал Евгений Лесин: «Когда вы просто знаете, что вот есть такой Чемоданов – уже легче жить и любить».