ЛЮБОВЬ КОЛЕСНИК
Тверь

Я БУДУ СНОВА

Я буду снова. Как-нибудь потом.
Я буду. Завтра или послезавтра,
родившись снегом, деревом, котом,
весенним ветром, заревом, базальтом –
я буду, но ни слова не скажу,
не напишу и буквы все забуду.
Я семечко, летящее в межу,
смиренно покорившееся чуду.
Я то, что не записано в тетрадь,
не издано, не проклято, не стерто.
(Не существует – незачем стирать.)
Я тонкая трепещущая хорда,
протянутая с неба до земли, –
я и была такой, но кто б заметил…
Смотрите, в расцветающей дали
я снова есть.
Я облако.
Я ветер.
_______

ГЕННАДИЙ АКИМОВ
Курск

НАПЕВЫ ЛЯ МИНОР

Речь состоит из горечи и хрипа,
а пение – из громкой пустоты;
нам в клюве принесли немного гриппа,
тельца свернулись, жалобы просты.
Казалось, мы почти её достигли –
земли, где рай цветёт в урочный час,
но чудища в тени ветвистых библий
на подступах вылавливают нас,
как ребятню, затеявшую прятки
в бедламе постоялого двора:
ку-ку мадам, у вас гнездо на шляпке,
там кто-то снёс три пушечных ядра,
а вы, месье, шутили столь неловко,
что пополам сломались на ходу…
«Бог справедлив, умна боеголовка» –
изрёк один учёный какаду.
Философы, художники, поэты,
ночной дудук скорбит, и потому
рисуйте нам красивые портреты
эпохи, захлебнувшейся в дыму,
скудельный мир – комок слюны и грязи,
где скорпионы выползли из нор,
где прочно сплетены арабской вязью
песчаные напевы ля минор.
Мы, сорок лет жующие в пустыне,
поющие в терновом словаре,
колючей безголосицей простыли
и до земли, и соль земли, и ре,
и реквиемы чёрных незнакомцев,
заполонив немеющий ландшафт
водою мёртвой взорванных колодцев,
угробят слух и зрения лишат.
_______

ЕВГЕНИЯ БОСИНА
Нагария, Израиль

***

Когда придут большие холода,
А мы, конечно, будем не готовы,
Что нас спасёт от холода тогда?
Какое нас тогда согреет слово?
Когда метели выстудят наш дом,
Ничьим дыханьем больше не согретый,
На чей огонь во тьме мы побредём?
Кто нам с крыльца фонариком посветит?
Когда придёт Великая Зима,
Да так придёт, чтоб навсегда остаться,
Я разбираться буду с ней сама –
Не всё же ей со мною разбираться!
Накину плед, на пальцы подышу,
В который раз скажу себе: «Не бойся!»
И, если сил достанет, опишу
Великой стужи признаки и свойства,
Чтоб понял всяк, настигнутый Зимой,
Какое ей, Зиме, угодно слово,
Чтоб в холода идущий вслед за мной
Не так страшился холода большого.
Но кто же тот, кто в сумерках густых
Встречает – на крыльце ли, у колодца?
Не знаю… Разглядеть его черты
Мне из-за слёз никак не удаётся.
_______

СЕРГЕЙ КРИВОНОС
Сватово Луганской области

***

Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый.
Паутинка сединки тревожно дрожит на виске.
И ползёт муравей по своей муравьиной державе,
А потом по моёй утомленной работой руке.

Отчего ж ты, храбрец-муравей, так беспечно рискуешь,
Вот укусишь меня, и прихлопну тебя сгоряча.
И никто не заметит такую потерю простую,
Нам ли, людям большим, небольших муравьев замечать?

Вот укусишь, и сразу окончится век твой недолгий.
Страшный зверь – человек, но тебе, видно, страх не знаком,
И толкает вперед вечный зов муравьиного долга,
Без которого не был бы ты никогда муравьём.

Люди тоже чуть-чуть муравьи на огромной планете –
Мы вгрызаемся в мир, в суете бесконечной живём.
Посреди васильков, посреди скоротечного лета,
Понимаешь, что жизнь – изначальное счастье твоё.

Вот пополз и второй муравей, презирая опасность,
По уставшей руке. И подумалось грустно сейчас,
Что среди муравьев есть какое-то крепкое братство,
Но не встретишь подобного братства, увы, среди нас.

Каждый сам по себе посредине занудного быта,
Каждый сам по себе, оттого и на сердце тоска.
Есть среди муравьев единящие накрепко нити,
Ну, а нам единящие нити – веками искать.

Поле. Небо. Заря. Запах скошенных трав освежает.
Золотится простор. Снова щёлкнул вдали соловей.
И ползёт муравей по своей муравьиной державе,
И не знает, что он – лишь частичка державы моей.
_______

ОЛЕГ СЕШКО
Витебск

ЛЁТЧИЦА

Тесно собаке в комнате, в старом промозглом хосписе.
Голуби в лунном омуте песни поют о космосе,
Мухи влетают в форточку: «Хай» тебе от поклонников!»
Ангелы чешут мордочки, сидя на подоконниках.
Смотрит на всех растеряно, зависть во взгляде вышита.
Кажется – не растение, а не взлетишь повыше-то!
В ухе свербит высотами, хочется в небо коршуном.
Пчёлкой жужжать над сотами тоже ей не положено.
«Кто он великий выдумщик, “Главный над эскадрильями?”
В хоспис его бы вытащить, вдруг нарисует крылья мне.
Боль заберёт нечаянно (счастье когда-то было ведь).
Ноги вернёт хозяину, дело за малым – выловить!
Значит, прорваться к выходу, лапы в пути изнашивать.
Ангелы с жиру пыхают, вот бы хлебнули с нашего –
Толстыми стали, ленными! Эх, проморгали прошлое…
Нынче-то здесь, за стенами, служба им стоит дёшево.
Чёрт с вами, спите, толстые. Вам не поднять хозяина.
Помню, бежала вёрстами, в небо смеялась, лаяла…
Таял хозяин куполом, белой снежинкой ласковой;
В зиму летели кубарем, резали снег салазками,
Падали в реку буйную, шторм побеждали аховый,
Пели под шестиструнную, чай разбавляя сахаром.
Ангелам было весело, резвыми были, жаркими.
Двадцать второго вечером в пух разодрались ангелы,
Сгинули той же полночью. Не было двое суток их.
Скоро пять лет исполнится случаю с парашютами…
Спят, не летают год уже. Крылья примерить хочется.
В самую пору, то-то же! Станет собака лётчицей.
Тссс, погодите, что-то здесь… что-то не очень правильно…
Спите, не будьте жмотами. Ноги бы для хозяина».
Над перелеском, хатами, над одинокой хижиной
Выла стихи хвостатая, верная, тёмно-рыжая,
Жалась к больному, гордому, грела крылами пыльными.
Сказку слагал за городом «Главный над эскадрильями».
_______

СЕРГЕЙ ДЬЯКОВ
Кемерово

ВСЕ ЧАЩЕ НЕ МОЛЮСЬ, А ВОРОЖУ

Из всех искусств я выберу одно –
Скрестив уток тоскливости весенней
С основой чувств и самоосмыслений, –
Словами ткать ночное полотно.
В котором зримо:
Почек скорлупа
В сплошной тиши расщёлкнется сверчками
И разожмутся листья кулачками
В густой воде,
Где плавает крупа
Икринок млечных, квантовых мальков.
И телескопы вертят звездоловы
В своих руках
В предчувствии улова.
И шевелятся перья облаков.
Заря царапнет матовый винил.
Обмажет ранку ранняя зелёнка
И, в воду капнув,
Вытянется плёнкой
И разрастётся в загородный ил
На мачтах веток, днищах земляных,
В полях озимых, в трюмах парниковых.
И пенье рыб
Проникнет в сон суровый
И расцветёт в наличниках резных…
Когда тепло достигнет глубины,
То расцветёт над ней кристальный лотос.
И белый свет
На многослойный Логос
В нём распадется –
Станут дни длинны.
И сплетены опять в узле одном.
В быту сермяжном, в облачном эфире,
В полуденном или подлунном мире,
Который смотан звёздным полотном…
_______

НИКА БАТХЕН
Феодосия

МИНУТА

Прячутся мальчики в старых книгах,
                                 в тусклых открытках «Восьмого ма…»
В пульках свинцовых, монетках, нитках.
                                 Как незаметно пришла зима!
Тащится туша пешком по лужам, палка о камни – скирлы-скирлы.
Ужин не нужен, и дом не нужен,
                                 разве в кровати считать углы,
Прятаться куклой под одеялом, гладить обои, скрести узор.
Стал отработанным матерьялом,
                                 шлаком, отходом, позор, позор!
Буки крадутся к забытой зыбке, серые волки падут на грудь.
Мальчик, ты слышишь? Играй на скрипке, выйди из тени, останься, будь!
Ты, шестилетний, с песком в кармане,
                                 видишь, твой мячик упал в Неву.
Ежели Таня тебя поманит – прячься от Тани, сиди во рву.
Вот тебе корка и сахар сладкий. Вот от отца полтора письма.
Вот от бабули чулок с заплаткой. Мама исчезла восьмого ма…
Ты уцелеешь. Забудешь голод. Вырастешь сильный и молодой.
Чуешь – в тебя прорастает город,
                                 серым гранитом, густой водой.
Скрипка останется в бывшей детской.
                                 Крошится жёлтая канифоль.
Мальчик, уже никуда не деться – только по нотам, на страх и боль.
Только минута и я не стану. Ты, шестилетний, живи пока –
Струнным квартетом, зерном каштана.
Камешком
В клапане
Рюкзака…
_______

КЛАВДИЯ СМИРЯГИНА
Санкт-Петербург

О ВОДЕ

Когда покорно стонут провода
в объятиях метели сизокрылой,
молчит и крепнет стылая вода,
которая про речь и бег забыла.
Довольно бы ладонного тепла,
набухшей пухом почки краснотала –
и вспомнится, как пела и плыла,
зачем на эту землю с неба пала.
Слоится блинной стопкой за окном
густой желток февральского заката.
Спит под стрехой капели метроном.
А поздний вечер входит виновато,
и ты опять растапливаешь печь,
чей жар отогревал нас не однажды.
А марту – быть, и талой влаге – течь,
пока хоть в ком-то сохранилась жажда.
_______

ВЛАДИМИР ЛИТВИШКО
Ессентуки

МОЖЕТ, ВСТРЕТЯТСЯ ГРИБЫ ПОУТРУ…

Опрокинулся небесный чертог. Над водой едва видны берега.
Плещут волны о подгнивший порог.
                                 Чешут лоси о деревья рога.
Стылым камням холода нипочём.
                                 Не страшны им ни туман, ни мороз.
Коль запасся к этим дням первачом, то не вешай в огорчении нос.
Здесь до гор, как говорится – рукой!
                                 Хоть топи, хоть не топи, всё – в сквозняк.
Дождь прошёл. Царит в округе покой.
                                 Даже лай не долетит от собак.
Летом, в лодке порыбачить бы смог –
                                 жаль, нахохлившись застыла, мокра.
Надоевший интернет, словно смог, –
                                 сброшен осенью в мои вечера.
Чай согрел из подвернувшихся трав.
                                 Покурил на склоне дня табачок.
Прав был в жизни, или в чём-то не прав?
                                 Ни к чему перебирать. Всё, молчок!
Кот, свернувшись, спит – и морду прикрыл. Мышковать, видать, устал по ночам.
Не поев, прилёг у печки, без сил.
                                 Только уши по привычке торчат.
На заброшенном посту мы одни.
                                 Никого сюда «взашей» не пригнать.
Уплывают однобокие дни. Им вослед течёт с небес благодать.
Ни уехать, ни уйти никуда. Поезда и самолёт не про нас.
Ломит зубы ледяная вода. Дарит музыку в приёмнике джаз.
Стены елей, поздней ряски панно,
                                 для медведя приготовлен жакан.
То грустишь, то беспричинно смешно.
                                 Чуть мерцает позабытый экран.
Так и тянется заброшено год. Незатейливую цедишь игру.
Может, смена через месяц, придёт…
                                 Может, встретятся грибы поутру…
_______

НИКИТА БРАГИН
Москва

РОЖДЁННЫЙ ДВАЖДЫ

Всё время слышу, как вокруг твердят,
что плохо всё, что жизнь не удалась,
и некто, полувыбрит и поддат,
клянёт погоду, родственников, власть, –
всё, что припомнит, разве только Бога
не упомянет (он же атеист!),
и всё никак не вырулит к итогу,
зануден, пустословен, голосист…
Угадываю жадное желание
иметь в запасе жизнь, а лучше две,
прожить одну, а дальше – знать заранее
все прикупы (и джокер в рукаве!).
Желанье знать таблицу лотереи,
листы вакансий, ценовой разброс,
исчислить всё и разрешить скорее
квартирный или половой вопрос.
Но, выслушав, я снова промолчу,
и свой секрет, как робкую свечу
ладонями от сквозняка закрою.
Не по плечу мне, да и не хочу
в распивочной разыгрывать героя.
Ты знаешь, я живу не в первый раз,
я мог бы целый год плести рассказ
о людях, знаменитых и не очень,
о городах, державах и эпохах,
включая всё, что льётся между строчек,
все капли, растворенные в потоках
прожитой жизни. Тот бесценный опыт,
казалось мне, способен уберечь
мои пути, дела и даже речь
от всех невзгод, пожаров и потопов…
Но отчего же, помня каждый шаг,
я повторяю прежние ошибки,
шагаю неуверенно и зыбко,
смотрю не там, и делаю не так?
Я вновь теряю дорогих друзей,
и в горькой ссоре расстаюсь с родными,
и, словно варвар, заплутавший в Риме,
иду в Макдоналдс, миновав музей…
Ступаю на знакомую тропинку,
и через миг – в неведомом краю…
Произношу молитву без запинки,
а после – продаю и предаю…
_______

АЛЕКСАНДР СОБОЛЕВ
Ростов-на-Дону

***

             «Если не будете, как дети…»

Забыл о тусклых, его – запомнил.
Он был недлинный.
…Как будто – день, и на ум пришло мне
идти долиной.
По палой хвое, по мягким тропам,
не знавшим пала,
и по полянам с густым сиропом
нога ступала.
Мело пыльцой над лесной округой,
беспечной силой
сияло небо и по заслугам
наградой было.
Горбатый корень, валежник влажный,
резные лозы –
всё отзывалось на эту жажду
мгновенной грёзой,
то муравьями, то муравою
ступней касалось,
плелось желанием и мечтою…
Опять казалось,
что спелым будущим день наполнен,
как рот – малиной,
и жизни полдень! Чуть-чуть за полдень
перевалило,
где сытно пахнет с корзинкой в рифму
грибной мицелий,
кораблик солнца минует рифы,
чудесно целый,
струится, светится напоследок
спиральным светом,
и хмель по вантам то так – то эдак,
то там – то этам…
Одушевлённый и каждой частью
во мне продлённый,
он знал, как лёгок, красив и счастлив
полёт подёнки,
он был любовным напитком лета
и аналоем,
он звал ребёнка, он ждал привета,
он пах смолою,
корой сосновой оттенка чая,
лесным левкоем…
Он жил единым своим звучаньем,
своим покоем.
Недолгий, он дорогого стоил.
На белом свете
мы были – целым, нас было – двое,
и с нами – Третий.
_______

ЕВГЕНИЙ ИВАНИЦКИЙ
Фрязино Московской области

ПОПЫТКА ОГЛЯНУТЬСЯ

Колеблется пламя, дрожит, угасая,
Свеча затухает… Займётся ль другая?
И что же запомнилось, что же осталось?
Был шарик воздушный, надежда и жалость,
Мишень паутины и тонкие струны
Над пентаграммами пыльных петуний,
Июнь первых ягод и дачного чая,
Июнь, что сломался, как ветка сухая…
Шатается память, ведь ей не по силам
Обратный отсчёт, возвращенье к могилам,
Тот запах лекарств и молчанье кукушек,
Кардиограмма еловых верхушек.
Слоняется память в толкучке больницы,
Она не забыла угрюмые лица.
Не тешься надеждой, не жалуйся другу:
Несчастье – кругами, несчастье – по кругу…
Так дайте мне время! Забуду о яме.
Трава эту глину скрепляет корнями,
Скрепляет – не может. Стою в чистом поле
С душою озябшей, а глина глаголет…
Но были не только несчастья, больница.
Я видел другие, счастливые лица,
Улыбку мальчишки на площади скучной,
Взлетающий в небо шарик воздушный.
Был в храме гудящем огонь нисходящий,
Огонь нисходящий над жизнью пропащей.
Дыхание Бога, дыханье любимой,
Движение жизни неизъяснимой…
_______

АЛЕКСАНДР АЛИСОВ (Джоу)
Москва

ПОЭТ ВНЕ ВРЕМЕНИ ЖИВЁТ…

Поэт вне времени живёт,
Вне липкой темени.
Поэта время жёстко бьёт
Клюкой по темени.
Наука эта тяжела,
Не всякий выстоит,
И он уйдёт, не помня зла,
Тропой росистою.
Ведь суть поэтова ина –
Дитя беспечное,
С ним речь в ночи ведут луна
И небо вечное.
Он горстью пьёт из родника,
Что за деревнею,
И были слышит сквозь века,
Напевы древние.
По сердцу жить, не по уму,
В тиши, в прорухе ли,
И горше горького ему
Слеза старухина,
И нищета родной земли,
И запустение,
И храм всё видится вдали –
Маяк спасения…

И не дано ему узнать
Душою чуткой,
Кому Господь дозволил стать
Своею дудкой.
_______

ВИКТОР СКОРОБОГАТ
Москва

ГУЛЛИВЕРЫ

Да поможет нам бог
в одиночку тащить корабли
по колено в воде,
без любви,
без надежды
и веры…
если мы до сих пор
удержать их канаты смогли –
это значит, что мы,
слава богу,
ещё гулливеры.
И куда б ни забросил
с тобою нас Джонатан Свифт,
и куда б он ни вёл,
наши судьбы вконец перепутав –
у него во дворце
постоянно курсирует лифт
из страны великанов
и до страны лилипутов…
Не читая роман,
мы попали с тобой в переплёт,
и казалось бы – чушь,
но закручен сюжет не на шутку –
мы с тобой гулливеры,
и кто же теперь нас поймёт:
я влюблён в великаншу,
а ты полюбил лилипутку!
И похоже, никак –
ни тебе и ни мне –
никому,
в вековую нетленку
вот так без согласия канув,
нам с тобой не обняться
в масштабе один к одному:
ты – в стране лилипутов,
а я – я в стране великанов…
Посему да поможет
Господь нам тащить корабли,
в одиночку тащить, без любви,
без надежды и веры…
Если мы до сих пор
удержать их канаты смогли –
это значит, что мы,
слава богу,
ещё гулливеры!