ТИНА АРСЕНЬЕВА

МОЛИТВЫ

ХУДОЖНИК

Порвав прельстительные сети,
Чтоб после впутаться стократ,
Твои, Господь, шальные дети,
На миг смиренные, – у врат.

Как рвётся в небо пламень гибкий!
Всё то, что прах в Твоей горсти,
Даруй нам, Господи, с улыбкой
И, даровав, тотчас прости:

Сквозь лозы в скрытности беседки
Тот вороватый лунный блик;
Блудливой тоненькой соседки
Запечатлённый светлый лик,

Истлевшие обрывки радуг
Меж тонких пальцев выпускниц;
Всё то, чего не сыщешь на дух;
Всё то, пред чем пластались ниц;

Обряд причастия – без веры;
И зов небесный – в тишине;
Причастность, как вину без меры,
И неумеренность в вине;

Весь мёд, отравленный хвалами;
Весь яд, – его испил Ты сам…
Из преисподней вышло пламя,
Но тяготеет к небесам.

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

Отчего эти жёны – следом?
Отчего между братьев – лишний?
Отче, сыну отец неведом
Никакой, но один Всевышний.

Отче, любят – под общим небом,
А враждуют – под общим кровом.
К миру пусть моё тело хлебом
Прорастает – в раю ковровом.

Лишь златой расплескался волос
Благовонной буйной купелью,
Я услышал знакомый голос
Над раскачанной колыбелью.

Отче, слышишь ли это имя?..
Любодеев – повергну в пламень,
Но уже никогда – над ними
Ни один не просвищет камень!

С высоты Твоего чертога
Преклонись милосердным слухом:
Прощены, возлюбивши много,
И блаженны – нищие духом…

ДИТЯ

О молитве благодарственной
Много позже узнают.
Шаг ступив, войду я в царственный,
Мне дарованный, приют.

Всё, что полнило томлением
Ваши души и тела, –
Всё приму я с изумлением
В голубые зеркала:

И недвижное, чумазое
Голубиное крыло;
И кошачье, желтоглазое,
Шелковистое тепло;

И стенанье гули-горлинки,
Вездесущей, словно дух,
Где разнеженные дворики
Заволакивает пух…

Стану в травы на колени я:
Сыщем мамин гребешок.
Бог простит ей умиления
Легкомысленный стишок,

Он ей даст луну двурогую
Со звездою голубой.
Языком слова я трогаю,
Повторяя: «Бог с тобой».

ВЕЧЕРНЯЯ

К обетованной утренней звезде
Руки не протяну;
Но дай, Господь, в земном моём труде
Печальную одну:

Вон ту, что сбила в тёмные стада
Безродные дома
И лица погасила, но сама –
Вспомянь! – ни свет ни тьма.

На благо ли, Творец, или во зло
Младенческие сны
Бывали так тревожно и светло
Отсутствием полны?

И грех ли, не сочтя в морях песок,
Изведать на излом,
Как певчий голос гулок и высок
Под храмовым крылом?

Не Та ли, что печальна и смугла,
Не смевшая рыдать,
С благою вестью вкупе приняла
Прощанья благодать?

Оставь же мне заката ветхий плащ
С лучом его косым.
Смотри: уходит, кроток и скорбящ,
Возлюбленный Твой Сын.

ЕВА

Ты высекал меня, словно камею.
Сёк – беспощадно. Роптать – не умею.

В сердце разил, дабы плотью немела.
Жить – не дано. Умереть – не умела.

Благодарение, Господи, змею:
Знать – не хочу, позабыть – не умею.

СТАРУХА

Пересыпают в ладонях песок
Малые дети долгого дня.
Я Тебя слышу: на волосок
Дня не прибавив, кличешь меня.

Ни на песчинку ведь не передашь,
Не пересыплешь! Мытарь и страж,
Отче студёный, дышишь в висок.
Что с меня взыщешь? Тёплый часок.

Нет никого между нами. Постой
Рядом: сижу да слежу, без затей,
Неисчислимый песок золотой
В тёплых ладошках малых детей…

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

Несущий меч – есть Сущий Бог?
Нет, самозванец рукотворный!
Скорблю: колодец пересох
Терпимости моей нагорной.

Сегодня, Отче, мой черёд
Испить – под молнию косую!
А я ведь знаю наперёд:
Вся горечь мира канет всуе.

Вся истина стучит в груди,
А Ты – даруешь просветленье;
Зачем же, Боже, впереди
Грядёт не мир, но разделенье?

Ужель их мало от меча
Укрыло землю, слившись с нею,
И под рукою палача
Для мира Истина яснее?

Ужель не Слово, но кресты
Навек: нагорно и нательно?..
Душа моя скорбит смертельно…
Но будет так, как хочешь Ты.

ПОЭТ – СЫНУ

Ты дал нам притчу на излёте
Дыханья – жизнь Свою:
Что Слово тяготеет к плоти,
А плоть – к небытию.

Запечатлённый, никнешь снова –
Бессчётно! – на крестах.
Твоё безропотное Слово
С тех пор в чужих устах.

И не поймать его, – не птица!..
И благовест плывёт…
Но Слово ищет воплотиться –
Лишь этим и живёт.

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ – САМОУБИЙЦАМ

Нет, не отринуты вы небесами!
Всё претерпев, и мороку, и глад,
Непримирённые души, – вы сами
Будете вечно лелеять свой ад.

Пить – так до дна, чтоб из рёберной клети
Птицей рвануться – всего пожелать!..
О, для Отца вы – лишь блудные дети;
Я есмь ваш кладезь, а вы – Моя кладь.

Яйцеобразна та клетка: палата
Дома призренья. Смотрите в лицо:
Может, душа для того и крылата,
Чтобы стремиться покинуть яйцо.

Плачущих бег – не к Отцу, но, по млечной
Памяти, горько вскипевшей в сынах, –
К матери-Смерти, ревнивице вечной:
Та продержала бы век в пеленах!

И у смирения есть ипостаси, –
Вместишь – познай, а познав – воплоти!
Может, прилично душе восвояси
Вовремя и не прощаясь уйти?..

Нет, неподсудны витающи сиро!
Ангелы скажут Отцу, вострубя:
То суть поэты, все таинства мира
В душу вместившие, – кроме себя.

Я есмь спасенье, а если осина
Всуе помянет креста силуэт, –
О, и для тех, кому именем Сына
Дал отпущение дерзкий поэт!

ГОРОД

Благослови, Господь, травинку,
Растущу к небу плавно:
Тебе погибель не в новинку,
А нам так и подавно.

Ведь всяк, прося благословенья
В дорогу, лжёт невольно:
Благословенного мгновенья
На наш век предовольно.

Ведь ни одна Твоя травинка
Не вырастет превратно;
И вся-то наша дешевинка
Отплатится стократно:

Наш злак загубленный, и злата
Казённая палата;
И барственный – в отмену дара –
Барыш во фрунте бара;

Все раздраконенны диковины,
Болтливы колокольни
И разбазаренный, разменный
Наш день разминовенный.

СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ

Истинно свидетельство камней,
Ибо молчаливо, как молчание
Бога – в трепетании огней
Храма; словно мерное качание
Лун безгласных – наставленья жест.
Потому я понесу свой крест.