От редакции. В нынешнем номере «Южного Сияния» рубрика «ЛитМузей»
приурочена к 130-летию со дня рождения Веры Инбер.

ЕВГЕНИЙ ГОЛУБОВСКИЙ

ОТКРЫТЫЙ ПЕРЕЛОМ СУДЬБЫ
эссе

В народе говорят, что талант не пропьёшь. До конца в этом не уверен, но – народу виднее.

А вот то, что талант исчезает, когда человек подличает, приспосабливается, лизоблюдствует… Мог бы приводить примеры из сегодняшней жизни, но из классики звучит убедительней. Был, к примеру, прозаик Константин Федин. Даже в группу «Серапионовы братья» входил наряду с Зощенко, Кавериным. А потом стал столоначальником. И прекратилась литература, начались соцреалистические романы.

Сегодня хочу поговорить про похожий случай. 10 июля – день рождения Веры Инбер, ярко вошедшей в литературу и, поддавшись страху, кстати, оправданному, исчезнувшей из литературы.

Нередко события внешние оказывают настолько разрушительное действие на внутренний мир, что сравнить это можно действительно с открытым переломом – не руки или ноги, а судьбы.

Одна из самых весёлых, искрящихся одесских поэтесс начала века Вера Инбер одинаково легко писала забавные статьи о парижской моде, где учила быть современными, одеваться (а когда следует – раздеваться) одесских дам, акварельно-тонкие, акмеистские по точности, стихи, которые не мешали ей же, забавляясь, писать о груме Вилли, о сороконожке, даже о «девушке из Нагасаки», естественно, не догадываясь, что последнее стихотворение уйдёт в народ, станет на целый век любимой блатной песней не только Одессы, но всех лагерей, которые смогла вместить её родина.

Казалось, что из всех литераторов Одессы ей уготована самая светлая, самая яркая судьба. Но Вера Инбер (это по первому мужу, по фамилии журналиста Натана Инбера, а в девичестве – Вера Шпенцер) была двоюродной сестрой Льва Давидовича Троцкого, не раз проживавшего в их одесском доме. Он и сам писал, что с 9 до 15 лет жил в Одессе в доме своего двоюродного дяди, владельца типографии Моисея Шпенцера.

Надо ли объяснять, что после высылки Троцкого из СССР, после сталинского указания выкорчевать всех его сторонников, уничтожить всех его близких, для Веры Инбер началась другая жизнь, другая эпоха. Отражение того, что произошло с ней, нельзя не увидеть в её творчестве. Писательницу «выпрямили». Постепенно ушли «брызги шампанского», ушла ирония, осталась верность (даже не показная верность) генеральному курсу. Это и был открытый перелом судьбы.

Сейчас, в 2020 году, когда Вере Инбер исполнилось бы 130 лет (она родилась 10 июля 1890 года в Одессе, умерла 11 ноября 1972 года в Москве), можно сказать, что, к сожалению, в Большую Русскую Литературу Вера Инбер не вошла. Сегодня её забыли и представители следующих поколений, и немногие оставшиеся современники. Но могла войти в настоящую литературу, для этого в юности у неё были все основания. Кстати, составляя антологию поэзии XX века, Евгений Евтушенко включил туда не «Пять ночей и дней», стихи о смерти Ленина, которые учили в школах, не «Пулковский меридиан» – за которые Вера Инбер была награждена сталинской премией – а всего одно раннее одесское стихотворение.

Вернёмся из наших дней в 1912 год. В этом году у 22-летней одесской поэтессы Веры Инбер в Петербурге, в журнале «Солнце России», опубликовано первое стихотворение «Севильские дамы», и в том же году она начинает в Одессе публиковать цикл статей «Цветы на асфальте», а в 1913 году читать лекции под тем же названием.

Современники оставили ряд отзывов об этой лекции, где подчеркивали (цитирую по журналу «Одесское обозрение театров»): «Красивая лекция, может быть, слишком богатая, “варварски” богатая красочными этикетками, сравнениями, отступлениями… После разбора главных, наиболее ярких, значительных этапов развития моды лекторша перешла к моде наших дней и явилась её восторженным апологетом».

Но вернёмся к творчеству писательницы. Всё же главным для Веры Инбер были не статьи о моде, не статьи о Париже, а, конечно, стихи. В 1914 году в Париже она издала первую книгу «Печальное вино» (её заметил и оценил в печати Александр Блок), в 1917 году в Петрограде вторую книгу – «Горькая услада» (и вновь благожелательные отзывы Брюсова, Эренбурга). Это был ещё поиск стиля, поиск себя. И лишь в 1922 году перед окончательным отъездом из Одессы, в родном городе, она совсем как сейчас, за свой счёт – «издание автора», выпускает давно ставший библиографической редкостью третий сборник – «Бренные слова». Думается, лучшую свою книгу стихов.

Удалось мне разыскать забытую заметку Эдуарда Багрицкого, где он откликнулся на только что вышедшую книгу. Отнюдь не комплиментарно, достойно. Э. Багрицкий подписал рецензию своим первым псевдонимом «Desi». Вероятно, поэтому она надолго выпала из круга внимания исследователей. Поэт, знавший Веру Инбер по совместным выступлениям, по её работе в театре «КРОТ», увидел в новых стихах избавление от северянински-ресторанного, чем грешила ранее поэтесса.

Уехав из Одессы, Вера Михайловна в Москве пишет стихи и прозу, в частности, поэтичную и яркую повесть об Одессе – «Место под солнцем». Но это всё до 1927 года. И хоть в печати повесть появилась в 1928 году, с года высылки Троцкого и последовавших за этим событий, так радостно, так легко и поэтично Вера Инбер уже не писала.

Никого нельзя обвинять в отсутствии героизма. Можно лишь посочувствовать тому, что пережила эта хрупкая, маленькая женщина за последующие 45 лет. Почему Сталин, уничтожив всех родичей Льва Троцкого, не тронул писательницу? Можно ли разгадать психологию тирана?.. Но Вера Инбер, думается, все эти годы провела под пятой страха, результатом которого и стал перелом в творчестве.

Практически после 1927 года она писала заказные стихи и очерки, откликалась на все задания – от поездки и воспевания Беломор-Балтийского строительства до героизма защитников Ленинграда. Все было правильно и бесталанно.

И как требовало время – доносы писала. Прямо в газету. Так после её статьи о книге Леонида Мартынова «Эрцинский лес» (а статья называлась «Нам с вами не по пути, Мартынов»), опубликованной в «Литературке», поэта не публиковали до оттепели.

И всё же Одесса помнит Веру Инбер. В 1933 году она издала книгу «Переулок моего имени», где обращалась к правительству с просьбой – после её смерти маленький одесский переулок, Стурдзовский, где в доме 3 она когда-то жила, где была типография отца, назвать её именем.

В 1972 году, когда Вера Михайловна умерла, в газете «Комсомольская искра» я перепечатал это стихотворение. Оно попало на глаза первому секретарю обкома П. Козырю. И прямо на газете он написал резолюцию – уважить просьбу! Так тогда Купальный переулок (имени Стурдзы советская власть его давно уже лишила) стал переулком Веры Инбер. Может, это и правильно. Первые 37 лет жизни, связанные с Одессой были годами подъёма. В Одессе мы это помним. А уж пусть в Москве, в Петербурге думают, как оценить последующие 45 лет.

Мне захотелось напомнить читателю раннюю, забытую и плохо прочитанную Веру Инбер.

ДЕНЬ ОКОНЧЕН… ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО…

День окончен… Делать нечего…
Вечер снежно-голубой…
Хорошо уютным вечером
Нам беседовать с тобой…

Чиж долбит сердито жёрдочку,
Будто клетка коротка…
Кошка высунула мордочку
Из-под тёплого платка…

«Значит, завтра будет праздница?»
«Праздник, Жанна, говорят!»
«Всё равно! Какая разница!
Лишь бы дали шоколад!»

«Будет всё, мой мальчик маленький!
Будет даже снежный бал…
Знаешь, повар в старом валенке
Утром мышку увидал!»

«Мама! Ты всегда проказница!
Я не мальчик! Я же дочь!»
«Всё равно, какая разница!
Спи мой мальчик, скоро ночь…

1914