ЕЛЕНА РЫШКОВА

ТЕКСТ

ХРИСТА РАДИ

я держала её за руку, Христа ради,
девочку, читавшую будущее с листа,
в кармашке фартука у неё зеленела падалица
тёмная, как запах сырца.
тростниковый сахар привозили с Кубы –
мы ходили смотреть на сладкие горы,
они пахли будущим – тем, ниоткуда,
что приходит внезапно и сладко, как Голем.
я держала её за руку крепко, не отпуская
и она стояла тихо, только вздрагивала чуть-чуть
девочка, похожая на меня, но другая
с лёгкими завитками морщин
у старческих губ.

БЕЗМОЛВИЕ

как резко стих раскалывает время
на «до» и «после» – встречной полосой
накатывает грузовик творенья
на запрещающий движение покой
и давит сердце жадно и нелепо –
по скомканному впопыхах листу
расплавлено стекает в урну лето,
стихами огрызаясь на ходу.
и, немотой перед рассветом маясь,
заглядывая в пустоту двора,
в который раз испытываю зависть
к безмолвию, доступному богам.

ВРЁТ ОНА

пробирается дождик по осени,
словно старый потрёпанный ёж,
между иглами жёлтою проседью –
то листок, то осинника ложь,
и такой вроде дождик умеренный,
а топочет совсем, как большой,
осень нынче красивая ветрено,
словно бал у неё выпускной –
завитками от рыжего к алому
бесподобна кленовая прядь,
как легко её ветры заставили
перелётные крылья менять,
прошепчу те слова, что заброшены
по рябиновым к ночи стихам –
пишет осень, что схожи не очень мы,
но расходится небо по швам
и сквозь дырочку в ткани сатиновой
светит долго ночная звезда,
обещая, что время помилует –
врёт она.

ВОЛШЕБСТВО

убавить громкость, шёпотом сказать
то, что само, как гром из поднебесья –
какая преданность отчаянная песья
у осени в синеющих глазах
когда идёт забывчивым дождём,
холодных щёк нечаянно касаясь,
и кажется – она уже босая
и след простыл хрустальных башмачков.
а фея обнищание своё
давно упаковала в саквояжи,
горят костры – готовя к ночи сажу,
чтобы марать небесное бельё,
но в синей шапочке немного набекрень
уже на утро встрепенётся зяблик –
и осень поведёт ветвями зябко,
и старой тыкве кликнет лошадей.

НАХАЛЬНОЕ

не прося иного имени –
чтобы ближе к божеству,
я всегда прошу – возьми меня
ровней твоему плечу,
чтобы было чем открещивать
всех, кто ходит по пятам,
бормоча – «вот это женщина,
бог такую целовал»,
пусть горит огнём отметина,
что под чёлкой – не видать,
прячет кожу платье летнее,
а под кожей сущий ад.
как тебе, мой вышний суженый,
рядом с пламенем печи?
если знаешь, как остуживать –
непременно промолчи.

ВСЁ МЕНЬШЕ

всё меньше хочется читать,
всё больше
смотреть туда, где небо вспять
стекает в «проще
молчать» и только вопреки
движенью ветра
то перистым, то грозовым
менять ответы.
всё меньше хочется любить
вечерний сумрак –
сиреневый настой обид
в словах «подумай»,
латать былые кружева
и дачный воздух,
всё меньше хочется добра
для общей пользы.

Я ВЫПИЛА СТАРОСТЬ

я старость глотнула домашним вином –
ударила в голову, навья,
теперь не понять, сколько лет за окном
в полёт собираются дальний
и чертят дорогу скворчиным крылом
на долгое к ночи зимовье,
я выпила старость
цикутой хмельной
затем, чтоб живым не досталась.

ЗА МНОЙ ПРИДУТ

за мной придут два ангела в плащах
из серого заляпанного шёлка,
и, не доев до донышка борща,
пойду за ними сквозь ушко иголки
суровой ниткой, вервием простым,
что зашивает колотые раны,
вселенная, уж ты меня прости,
за то, что обрываюсь слишком рано
и грубый след в материях твоих
искусной вышивке чужой опять не ровня –
за мной придут, чтоб написала стих
и залатала то, что было больно.

ЛОДОЧКА

лодочка моя одноместная –
ноги только вытянуть,
спину упереть,
не скрипят уключины песнями –
стонут до утра упыри.
днище тонко,
низко посажена,
как бы не наехать на мель,
лодочка моя –
мерил саженью –
что получишь видно теперь.
всё плывет
никак не закончится
Леты её злой ручеёк
в кулаке потеет просроченный
вышедший в расход пятачок.
лишь вода остылая катится,
отмывая старую ржу,
свято-пусто место под платьицем
там, где сердце пуговкой шью.

В РАЮ

мы будем там жить –
помидоры растить в грязи,
кормить с руки прилетевших на зиму пернатых,
в раю происходит то, о чём не просил,
но это лучшее из невозможных занятий.

там судный день, как все остальные, длинен
и так же часто его замедляют повторы,
мы вспомним – откуда, не зная – зачем идём,
давно не пугаясь конечного приговора.

и будем там жить неспешно и не дыша,
а главное – не познавая различий,
но, глядя вниз, где смерти бьётся душа,
мечтать о яблоке с привкусом прошлой жизни.

ТЕКСТ

жизнь – это текст с неправильными рифмами,
прочтёшь, не зная знаков препинания
и хочется, чтобы тебя урывками
отметили оценкой пятибалльною.
но будет шесть или четыре с присвистом –
написан текст с коротким послесловием,
душа влетает с веточкой сосновою
в любую точку, за которой избранность.
а на полях и за полями – красные
отметки исправлений удивительных
так радуют…
божественно бесстрастная
вселенная не знает алфавита.

В НОЧНОЕ

день ложится в тесные рамки вечера,
изворачивается наизнанку,
на другой стороне луны чернотой начерчено –
время жалко.
что потрачено попусту – то составляет вечность,
разбегается красными муравьями,
однобокой луне не спится по-человечески
в неба яме.
и стоит немота на часах у бессонной вежи,
день лежит у неё на руках,
звёзды смежив.