НАТАЛИЯ ТАРАНЕНКО

ПЕРЕХОД НА ДРУГУЮ ОРБИТУ

АЙСБЕРГИ НЕБЫТИЯ

Как странно возрождаться из руин,
С небытием нащупывая нити,
Ведущие сквозь сон в пространство льдин,
Лишённых ощущений и событий,

Где мир на острие карандаша
Ещё не создан, не рождён, но… дремлет…
Я прикасаюсь к тайне, не дыша,
И в этот миг не ощущаю землю,

В одной всепоглощающей любви
Сливаюсь со вселенной… Дивно это,
Что даже ад всей тьмой своих лавин
Не может победить стихию света.

Нет вещи, не имеющей цены,
Лишь вечное бесплотно и бесценно…
И я под сенью вещей тишины
Учусь не быть и быть одновременно.

ЧТОБ ПЕПЕЛ – ЗАПЕЛ…

Как взрезанный край,
Разбитый сосуд, –
Взрывайся, играй,
Вбирай кровь минут

Сквозь кожу, глаза,
Сквозь зрячую плоть;
Не дай тормозам
Твой бег побороть.

Открой небеса,
И в мир потечёт
Рассветов роса
И солнечный мёд.

Костёр разложи,
Чтоб к звёздам – успел,
Чтоб ветер – ожил,
Чтоб пепел – запел…

ЛОВЕЦ ЗОЛОТОЙ КАПЕЛИ

Я не скажу тебе, на каких дрожжах
Было замешано пекарем это тесто…
Просто уже горошин не удержать,
Просто для слёз уже не осталось места.

Дай мне вина, золотого, как звёздный дождь,
И ничего, что стало чуть-чуть тревожно…
Острое слово – всё же не острый нож.
Трудно немыслимо – всё же не невозможно.

Злая привычка – всё же не западня.
Море шумит вдали… долететь бы только…
Видишь, цветок алеет внутри меня,
И лепестков раскрываются тонких дольки.

Слышишь весёлый шум голубиных стай?
Истина скрыта за множеством оболочек…
Ты не суди поспешно… Ты прочитай
То, что хочу сказать тебе – между строчек…

Солнечный дождь обжигает моё лицо,
Чувствую жар, мои щёки почти «поспели»,
В сети стиха заманивая словцо,
Я становлюсь «ловцом золотой капели».

Быль или небыль? Ладно, не всё ль равно.
Всё образуется – в том или в этом мире.
Пусть намоталось строк на веретено,
Я теперь знаю: с крыльями – небо шире.

Я ничего не подстраивала, поверь,
Просто, случайно, наверное, так совпало…
Сбились со счёта в спешке – и что теперь?
Не горевать же вечно – начнём сначала.

Это всё где-то в будущем.. А пока
Мы ещё пленники – верности ли? судьбы ли?
Я приношу домой звёздный дождь песка
С искрами счастья – небыли… или были.

СНЫ НА ВЕСАХ

Дожди уже прошли. У них свой ритм,
Свои привычки, график, распорядок,
Они живут, твоих не слыша рифм,
И воду льют, твоих не видя грядок,

Не зная, что ты с ними заодно,
Не ведая твоих к ним устремлений…
А может быть, и им не всё равно,
И вас связал любовью добрый гений?

Не раскрывай всех карт. Не говори
О том, как мир рождается из мифа.
Создай свой миф и мир свой сотвори,
И не разбей мечту свою о рифы.

Ты – зритель бесконечных кинолент,
Их автор, режиссёр и композитор,
И в них ты сам – и врач, и пациент,
И грешник, и Великий инквизитор.

Есть разрушение и есть любовь,
Она одна даёт нам жизнь и силы.
Ты из дождя напиток приготовь,
Чтобы любовь тот сон твой воскресила,

Где вечность не дробится на часы,
Где ангел о весне приносит вести, –
И положи два мира на весы,
И приведи два мира в равновесье.

ПЕРЕХОД НА ДРУГУЮ ОРБИТУ

Приходят прекрасные вести с небес:
Что мы перешли на другую орбиту!
И тема орбиты отнюдь не избита,
Как тема надежды и тема чудес.

А рифмы – как рыбки в прозрачной воде,
Их ловят поэты, гремя поплавками,
Проверено это искусство веками,
Поэта года не удержат в узде.

Я сделаю то, что мне скажет звезда,
Я ей доверяю бесспорно, всецело!
Я ей доверяю… Какое мне дело,
Что прежней меня не отыщут следа?

А в воздухе что-то ведь есть от зимы,
Какой-то бодрящий, особенный привкус,
И с ним никогда я, наверно, не свыкнусь:
Где ветер, там рушатся стены тюрьмы.

Ну вот, у меня есть почти все слова,
Осталось сказать о последнем, о главном:
О том, что, с орбиты сошедшие плавно,
На новых себя обрели мы права.

Мой воздух свободы – вино и еда!
Все стены придуманы нами нарочно,
Всё то, что любовь нам подскажет – возможно,
Все двери открыты. Открыты всегда.

***

Такие дни, что можно умереть
От чувства состраданья и печали,
Как будто время замерло в Начале,
А небо было, есть и будет впредь,

Лишь счастье – хрупко и не навсегда,
Как чаша из тончайшего фарфора:
Ты – часть всего, но всё исчезнет скоро,
И растворится в хаосе звезда…

Картины дня, размытые слегка,
Написаны нечёткими мазками;
На миг обретших плоть под облаками,
Их в сны уносит вечности река.

О, я боюсь: останутся следы:
Вдруг дрогнут, окунувшись в синь, ресницы, –
И зыбкий мир исчезнет, растворится,
Лишь тронет рябь волненья гладь воды?..

И я держусь за миг, как за утёс,
Чтоб не сорваться в бренности пучину,
Где есть привычки, следствия, причины,
И прочен мир, и неподвижна ось.

***

Мои стихи легки, как облака,
Мне с ними жить до боли интересно:
В них в строки вдруг сжимаются века,
И снам становится в секундах тесно.

От жёлтой кляксы – брызги до земли
Доходят. Я в себя, как промокашка,
Вбираю их… О солнце, исцели,
Зажги меня, чтоб не было мне тяжко

Нести свой груз сквозь темноту ночей;
Позволь гореть с тобой одной зарёю,
Не изменяя сущности вещей,
Не нарушая солнечного строя;

Прощать, дарить деревьям имена
И потакать нелепейшим затеям,
Пока звучит заветная струна,
И ключ от вдохновенья не потерян.

Мир чувствует цветочный аромат,
Бег трассы, новостроек многомерность;
Я нахожу строки волшебный лад,
И сердце детству сохраняет верность.

Мои стихи легки, как облака,
Но что слепить из облачного теста?
Мне бы коснуться лучика цветка
И вызволить весну из-под ареста…

Я ощущаю: где-то рядом смерть
Струится в мир невидимым потоком,
Но ей пролиться ядом не суметь
Туда, куда дано проникнуть строкам.

***

Как стыли пальцы в ледяной воде,
Как закрывались двери – и молчали,
Я, может быть, не расскажу нигде,
Не выдам глубину своей печали.

Но в невесомость уведут шаги,
И солнце знак подаст, что снова рядом,
И станут мысли строги и наги
Под его чистым и лучистым взглядом.

И оживут все струны, все миры,
Вернётся к па плясунья на канате,
И ноты, что дремали до поры,
Вдруг вспыхнут светом в солнечной сонате.

Да, это жизнь, и в ней – от света всё,
Всё тайна в ней, когда не знать закона.
Мы спасены, покуда свет спасён,
Покуда вырван из когтей дракона.

О сгинь, чудовище, рассейся, мгла!
Лучам любви доверюсь я всецело,
Чтоб танцовщицу нить не подвела,
Чтоб всё вокруг жило, звучало, пело!