Владислава Ильинская

РИСУЙ

рисуй меня, рисуй
по капельке, по слою
под соло кастаньет
оттачивай туше
рисуй меня, рисуй
растрепанной, босою
рисуй меня такой,
чтоб жалко было жечь.
рисуй меня, рисуй
под жаркие te amo
упрямой и смешной
останусь на холсте
рисуй меня, рисуй
пускай сегодня рамой
окажется для нас
привычная постель

***

новое утро стягивает одеяло, как будто скальп.
плещет тебе, еще сонному, в лицо ледяной водой.
нужно подняться на ноги, нужно идти искать,
то, что и так всю жизнь волочится за тобой.
и пока ты вот так вот гоняешься за хвостом,
наступаешь себе на горло, расплющивая кадык,
твой хранитель кладет на коленку двойной листок
и старательным почерком записывает ходы.
и когда ты уже совсем собьешься и с ног, и с сил,
и поймешь, что по всем подсчетам прошел лишь треть,
подойди к нему спящему и тихонечко попроси,
чтоб он дал тебе на свое творение посмотреть.
а когда ты начнешь возмущаться и возражать,
мол куда подевался его знаменитый слог -
хорошенько задумайся и рискни ему доказать,
что твоя история интереснее чем колобок

ИЛИ СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП

cмерть осязаема: ВИЧ, гепатит, эбола
cлучай на производстве, шальная пуля
ежели жизнь была лишена глагола
смерть застает врасплох на скрипучем стуле

ты-то себя причислил к числу живучих
выстроил планы, возвел купола гипербол,
а за углом притаился несчастный случай
он терпеливый, ты у него не первый

ты-то себя причислил к числу героев,
ты воспитал детей, наследил в искусстве
стало быть, самое время уйти из строя
на ус наматывать квашеную капусту

стало быть, самое время поехать в Ниццу
или еще в какую-нибудь Верону.
только сегодня ночью тебе не спиться,
где-то поблизости мрачно кричат вороны.

ШЕЛУХА

от первого брака осталось кольцо на левой,
на правой - новый хомут в четыре карата
и я ей шепчу: снимай, моя королева,
не надо меня своими мужьями царапать.
спустя какое-то время, уже в прихожей,
холодными пальцами путаясь в складках шелка,
она говорит: тебе ли роптать, стокожей
и на прощанье небрежно целует в щеку.

***

и ей все равно, и ты ничего не помнишь.
вы оба давным-давно за линией фронта.
она уже не кидается к трубке в полночь,
гадая, откуда теперь: амстердам? торонто?

и ты не подросток - штампы, пеленки, справки
и куча своих скелетов за дверцей шкафа.
а где-то на облаке ангелы ставят ставки
и все ваши тайные мысли заносят в графы.

и спорят, чудные, во сколько вам встанет встреча,
и перья друг другу крошат в седые клочья...
а в городе N на проспекты ложиться вечер,
и что-то должно случиться хочешь - не хочешь.

***

если это любовь - то моя не в счет,
если секс - то… черт, мне кажется, он ужасен
если кризис жанра, возраста, что еще?
то мое плечо до сих пор у тебя в запасе

раньше память сбоила, сейчас - ничуть
проникая в суть, начинаешь бежать по кругу
по глухим углам раскатилась иллюзий ртуть -
говорят : не трожь! но, как маленький, тянешь руку.

***

догорели. но остался на руках манящий запах
и глаза еще слезятся от сиреневого дыма.
без оглядки заменяя то, что так незаменимо,
в одночасье улетаем покорять востоко-запад

догорели. и ночами, перевязывая память,
научились отключаться без стихов, без колыбельных.
никогда не разорвется то, что было нераздельным -
догорели. очень стыдно за проваленный экзамен.

***

заставить сердце стучаться реже,
заставить сердце стучаться тише...
случайный выбор - орел и решка.
последний выбор - петля и крыша.

кнутом отчаянья хлещет ветер.
кнутом отчаянья гонит к краю.
легко ложатся удары плети
и я хмелею, и я взлетаю.

а можно к стенке придвинуть столик,
на столик - стул, остальную мебель...
девизом старых жилых построек:
достать до люстры - достать до неба.

но я - на деле такой пропащий,
что в силах только ходить по кромке -
заставлю сердце стучаться чаще
и разрыдаюсь как можно громче...

***

по ночам, выкрикивая имя, которым впредь
обещал не пользоваться ни под какой подливой
он терзает ту, недавно начавшую стареть,
ту, что возможно сделает и его счастливым.

по пути в контору, чеканя безликий шаг,
постоянный клиент психической терапии -
он старается думать о самых больных вещах,
благо, за ночь они прилично поднакопились.

он доходит до перекрестка в двадцать больших шагов
и, если светофор успевает переключиться,
он уже уверен, что он наломает дров,
что вообще, ничего хорошего не случиться.

он проходит еще немного, сворачивает на крыльцо,
ненадолго задерживается на лестничной клетке
и выходит обратно всю ночь вспоминать лицо,
той, что останется навсегда запретной.

***

за рукоблудство,
за душезверство
меня сослали
в живое сердце,
чтоб с каждым стуком,
чтоб с каждым спазмом
все чувства мира
познала разом.
чтоб каждый вопль
в ночное небо
уставшим слухом
пропущен не был
чтоб каждым взглядом,
чтоб каждым словом
качать галлоны
горячей крови

***

что толкнуло к охоте - не помню. таков рецидив,
что гоняет по засранным стройкам, ночным подворотням.
оказалось, достаточно просто себя убедить,
что на все наплевать, что существенно только "сегодня".

бестолковый романтик - я красил улыбкой рот,
ни секунды не дрогнув, плясал на краю преисподней...
все останется прежним, ни кто никуда не уйдет,
ведь на все наплевать, ведь существенно только "сегодня".

и под низким дурманящим небом, на стыке ветров,
и в изгибах мостов, и в плену бесконечного полдня -
заворожено слушал стеной нарастающий рев -
здесь на все наплевать, здесь существенно только "сегодня".

я был жалким бойцом. я не знал, что такое война,
но когда в голове назревала кровавая бойня,
я сжимал кулаки и сквозь битые зубы стонал,
что на все наплевать, что существенно только "сегодня".

и когда, по прошествию долгих сегодяшних дней,
не нашел за спиной ни любви, ни восторга, ни правды,
я остатками памяти вывел на первой стене,
что существенно все - и вчера, и сегодня, и завтра.

***

я пишу тебе. в этом доме все ручки - хлам
их хватает едва ли на то, чтоб поставить точку.
не спеши читать, оцени изгибы угла
это нервными пальцами мялось в паузах, впрочем
не о том на свою беду открываю рот
и не так как умеешь ты - изливаю душу
я пишу потому, что гиеной во мне орет
тот, кого ты никак не захочешь слушать

ФРОНТОВАЯ ЛЮБОВЬ

фронтовая любовь. полно, фройляйн, прикройте окно
от речей ваших веет тоской по вчерашнему аду.
вы хотите вернуться - прошу вас! не все ли равно
под какими знаменами бегать за собственным задом?

фронтовая любовь. я за ночь до пятнадцати раз
просыпаюсь от страха, что снова чего-то не понял
и уже не слезу, а угарный отравленный газ
вытирают заботливо чьи-то сухие ладони.

фронтовая любовь - словно дикий затравленный зверь
наступает на пятки, отчетливо дышит в затылок.
полно, фройляйн, прикройте, пожалуйста, дверь
с тыла.

30 ШЕКЕЛЕЙ

так, как ветер вздымает новые паруса,
так, как воздухом наполняется парашют –
он стремился ворваться в сказочный райский сад,
забывая о том, что сначала положен суд.
а когда над каналом свешивалась луна,
ему снился тот, кто однажды его спасёт…
убиенных своих нашёптывал имена,
забывая о том, что за это представят счёт.
только утро всегда приносило такую муть,
что простить себя никаких не хватало сил…
день за днём проходил он тот же порочный путь,
забывая, о чём недавно ещё просил.
день за днем, постигая суть своего стыда,
он скитался по миру, прячась от пустоты…
правда, даже самые мудрые города
забывали о нём, не успев от шагов остыть.
и когда, наконец, случился тот самый суд
и спаситель ему представил тот самый счёт,
тридцать шекелей – знал он – точно его спасут,
тридцать шекелей – это мелочь, Искариот.


ИСТИНА

прозрачные слова меняются местами,
а истина лежит незыблема на дне…
лежит себе и ждет: ну кто ж меня достанет,
не век же мне торчать на этой глубине.
поднимется песок, закрутятся воронки
и, кажется, вот-вот начнётся путь на свет…
но истина лежит по-прежнему в сторонке
и горечи её конца и края нет.
проносятся года, муссоны и пассаты,
и тысячи комет, и сотни тысяч дней,
и мы с тобой, увы, совсем не виноваты,
что истина никак не станет нам видней.
в кромешной темноте, под тоннами иллюзий
не слышно ничего, здесь только тишина.
познавшему её нельзя вернуться к людям,
он больше никогда не сдвинется со дна.


БОННИ И КЛАЙД

ты сидишь в темноте и размеренно крутишь глобус.
я закуриваю сигарету, включаю свет.
это просто такая игра, чтоб развеять злобу…
говоришь: «доигрались, мы снова летим в европу.
ну поехали зарабатывать на билет».

на часах половина восьмого, уже светает,
очень холодно в тоненьких курточках на ветру.
я стараюсь не думать вообще о горячем чае,
ты – забыть обо всех судимостях за плечами
и уверенно так расстёгиваешь кобуру.

через пару часов в терминале мелькают в штатском
мы сжимаемся в точку и смешиваемся с толпой.
и пока мы всё ещё вертимся в этом танце,
никакие боги не вынудят нас расстаться,
никакие пули не вынудят нас расстаться…
я с тобой, мой любимый,
с тобой я,
с тобой,
с тобой…


***

расскажи мне о счастье, внезапно попавшем в кровь,
обернувшимся ядом, сжигающим изнутри…
как случилось так, что пройдя миллион дорог,
я застыл истуканом в проёме твоей двери?
расскажи мне о боли, которая вяжет трос
из оборванных нервов в жерле моей груди…
как случилось так, что пройдя миллион костров,
я сумел в это пламя адское угодить?
расскажи мне о жизни в свинцовом твоём плену,
где на завтрак потчуют лезвием под ребро…
как случилось так, что убив миллион минут,
лишь теперь получаю я самый жестокий срок?
расскажи мне о смерти. в прохладной её тени
танцевал я бездумно свою вековую жизнь…
как случилось, что именно здесь оборвётся нить?
объясни мне, хоть что-нибудь, господи, объясни.


***

на расстоянии вытянутой руки,
на поводу у расширенного зрачка,
неразделимы и варварски далеки
будем с тобой вот так коротать века.
будто бы нас казнил бесноватый царь,
только постигший пыточные азы.
будто бы в горло влили тебе свинца,
мне же скормили собственный мой язык.
вот и лежим раздавлены и тихи
каждый теперь в своём ледяном гробу,
лишь по ночам оттуда слышны стихи,
благодарящие и проклинающие судьбу.


***

я могу показать тебе рай и ад,
провести по канату к вершине фудзи,
но лежу неподвижно, как тот солдат,
подыхая от множественных контузий.
я могу открывать для тебя портал
в те места, где ступала нога шамана,
если ты досчитаешь со мной до ста,
если ты мне покажешься из тумана.
я могу написать тебе сотни книг,
миллионы пустых бесполезных строчек,
но любые слова заведут в тупик,
из которого выбраться ты не хочешь.
я могу непрерывно в тебя смотреть,
как другие глядят на огонь и воду…
продолжай же пожаром во мне гореть,
вытекай же из памяти на свободу.


***

меж бесконечных тавтологий
и бесполезных биохимий –
ты луч во тьме любой дороги,
ты штиль в груди любой стихии.
своей не понимая силы,
ты излучаешь столько света –
что мог спасти бы хиросиму,
родись ты раньше на полвека…
но вторгнись ты в клубок событий –
наперекор скупому небу –
его запутанные нити
не привели тебя ко мне бы.
и в мире – всё равно паршивом
(пусть малость просветлевшем внешне),
меня бы тихо удушила
тебе не отданная нежность.


***

остудить бы сердца, отвести войска,
привести бы в порядок свою страну…
и не следует правых в войне искать
(это тоже ведь способ вести войну).

поедает купюры голодный мир,
но когда-то приблизится «время Ч»…
и тогда не поможет ни фунт, ни лир,
ни кредитная карта, ни тревелчек.

не помогут подземные города,
не помогут воздушные корабли,
если с неба исчезнет одна Звезда
оттого, что с ней справиться не смогли,

оттого, что в спирали прозрачных дней,
заслонившись от света других планет,
разукрашенным стадом ползли по ней
почитатели блеска чужих монет.

но однажды обрушиться звездный шлейф
и когда ты увидишь его вдали –
не жалей, человечество, не жалей
положить пятаки на глаза Земли.


***

воображаемому сыну

всё начнется со света и им же кончится…
и пока твоя матушка в родах корчится,
ты впервые поступишь не так, как хочется,
покидая уютный мир.
из него выползаешь, как будто из лесу
(оторвавшись от самой надежной привязи)
в ледяные тиски мирового кризиса,
дикарём – на роскошный пир.
поначалу ты нем и не знаешь правил, но
не бойся, тебе объяснят, как правильно
нужно жить, чтоб тебя подключили к кабелю,
раздающему барыши.
реверансами будет намного проще, но
когда ты поймёшь, что везде непрошеный –
обнаружишь внезапно себя на площади,
среди груды горящих шин.
можно делать что хочешь, и жить по совести,
пребывая в тактической невесомости.
не просить и не спорить, ни с кем не ссориться,
посадить свой контрольный бук.
всё, что ты в этот мир принесёшь хорошего –
обернётся в итоге троянской лошадью,
и ты вновь очутишься на той же площади,
проклиная свою судьбу.
расширяется космос, планета вертится,
продолжает надежда оттуда черпаться,
и я знаю, родной, как тебе не терпится
доказать мне, что неправа.
твоя матушка просто трусиха, нытик и
переевшая этики да политики
на сегодняшний день может стать родителем
лишь красивым своим словам.


***

в сплошное полотно сливаются пути,
срывается состав с последнего маршрута.
не спрашивай меня, хочу ли я спастись…
пролистываю жизнь минута за минутой:
пытала тишиной, свистела соловьём,
то улыбаясь нам, то пробегая мимо,
мы грелись, как в мехах, в дыхании её
и верили всерьёз, что мы неуязвимы.
нам даже удалось не выжить из ума,
под сапогами тех, кого пустили в душу…
но ветер остывал, и близилась зима,
и мы в своих домах не знали, что снаружи.
сквозь горы и леса, поля и города,
сквозь суету витрин и тротуаров кротость –
по рельсам ледяным несутся поезда
и чёрная звезда им освещает пропасть.

***

нет никакой гарантии, это опыт.
это - уникальный эксперимент.
вам отпускается время, оно же - топит
в мутных своих глубинах. в один момент
ты превращаешься в точку небесной сферы,
ты превращаешься в пыль на краю земли,
когда твой внутренний доктор откроет двери
и скажет: простите, мы сделали что смогли.