Ирина Иванченко
(Киев)
МАСЛЕНИЦА
1
...и прости нам долги наши,
как и мы прощаем должникам нашим...
Даже если Всевышний
Судный день упразднит,
я - себе, разлюбившей,
самый первый должник.
От тепла до Крещенья
втихомолку и вслух
я училась прощенью,
как рука - ремеслу,
как терпению - Лыбедь
или почерк - руке,
отпуская обиды,
как венки по реке.
Свет весенний для тела,
что зерно - голубям.
На Прощеной неделе
я прощаю себя,
чтобы петь о хорошем
и к добру - хорошеть,
чтоб зима ненароком
не примерзла к душе.
2
И паперти косил повальный март...
Борис Пастернак
Вот он, масляный, сырный
край озимых недель.
Звуковые посылки
шлёт февраль-свиристель:
переливистый щебет,
рьяный степ молотка.
Скоро месяц ущербный
округлится в боках.
Что ни день - то предтеча
златопевчей весны.
И в домах, что ни вечер,
затевают блины.
Пир горой - что в слободках,
что в высотках - грядёт.
И, шумней маслобойни,
март валит из ворот.
3
Снежный ворот отогнут,
и распахнута ширь.
Вот он, час подготовки
к воздержанью души,
к молчаливому соло,
заполнению сот.
Удержи меня, совесть,
от словесных пустот,
от острот и злословья,
охраняя простор
между блинным застольем
и Великим постом.
ПРОЩЕНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
1
С дословной нежностью к нетронутым местам,
к словам необработанным, простейшим
прочти меня, раскрой, перелистай
прощенную, воскресную, простившую.
По будням ли, по нелетальным дням
читай меня губами и руками,
пока моя подольская родня
Андреевский читает каблуками.
Еще следы рифмуем на снегу,
а в небесах уже по-майски жарко.
Послушай сам - на Левом берегу
гудит весна, как жаровыжималка.
Февраль - не хлебороб, а хлебосол:
хоть сыропустный, но чревоугодный.
А я легко отдам и кров, и стол
за чай с тобой, за хлеб с тобой, за соль
из рук твоих в мой казанок походный.
2
Отвоевала лишний день в году
и ночь с тобой у неба на виду,
а город мой опять в петле осады:
бульдозеры Андреевским идут,
как-будто танки рвутся к Сталинграду.
Последний снег в году черней смолы.
Читай скорей по буквицам нестойким:
устала я и улицы мои
слабеют и сдаются под застройку.
Кто в городе остался из родни?
Старейшин - в тыл, а юных - на ученья.
Одна весна в подмогу и одни
слова теперь выводим в ополченье.
Мне больно в одиночку по утрам
я плачу молча говорю с тобою.
А город мой спускается в метро
и уступает небеса без боя.
И на войне моей - как на войне:
зовут - встаю, иду на перекличку,
ведь ты и город спаяны во мне
пожизненно уже и постранично.
И как мне вас, любимых, уберечь
от старости и удержать от страсти,
когда и щит, и меч - одна лишь речь
славянской масти.
СОРОЧИНСКАЯ ЯРМАРКА
1
И жаркие они, и яркие
дни холодам наперерез.
А звезды падают, как яблоки,
на лес и луг, на луг и лес.
И нецелованные яблоки,
преображенские дары
везут в Сорочинцы, на ярмарку,
другие села и миры -
по кровеносным, давним, женским
путям земным, дородовым,
по светлым улочкам вселенским,
по темным кольцам годовым.
А солнце щурится спросонок,
в обед недолго прикорнув.
Идет сентябрь и за бесценок
скупает лето на корню.
В торгах и плясках многолюдных
проходит жизнь то там, то здесь
и ждет объявленного чуда
от серых в яблоках небес.
А люди плачутся о разном -
долги, дороги, недород,
и плачет скрипка, будто праздник
не повторится через год...
2
И говорить выходят сроки
в ряду событий и людей,
что мы публично одиноки
в труде, в застолье и в беде...
... и вышиванки из Китая
везут на праздник челноки.
На старом месте нарастают
тюки, баулы, клумаки,
ряды, лотки, горшки и плошки,
сусальный август про запас,
где мы пересекаем площадь,
а площадь рассекает нас.
Как резко отпускаешь руку -
так отлучают от груди,
так репетируют разлуку,
когда молчат "не уходи".
Хотя давно глазам не верю,
а только сердцу наугад,
но ожидание потери
страшнее будущих утрат.
...а праздник варится и вьется,
и остывает под кустом,
а солнце жарится и жжется,
дымится в воздухе густом.
И радио зовет откушать,
и площадь обращает лик
к заветной порции галушек
в хрустящий пластиковый крик,
а к вечеру откатит шибко,
туда, где музыка вопит,
в притоп выплясывает Скрипка,
в припев акустика сипит.
Но как бессонно и счастливо
гудит пчелиный окоем
и мед в бутылку из-под пива
нам доливает до краев.
Давно к тебе не дотянуться,
но можно площадь перейти
по лезвию гипотенузы,
по кроветворному пути,
где озирая мир и город,
как подзабытую строку,
нас перечитывает Гоголь,
ладонью подперев щеку.
ОДИНОЧЕСТВО И Я
Щедро гостя привечаю
на изломе января.
За ночным столом, за чаем
одиночество и я.
Пробуй, гость, пирог с малиной,
и варенье, и халву.
Я живу наполовину -
я теперь одна живу.
Оттого с такой охотой
угощаю пришлеца -
одарить его заботой
и печаль свести с лица.
Трудно верится в удачу -
хоть одной живой душе
рассказать, что я не плачу,
я оплакана уже.
Я чаевничаю наспех,
и срываюсь, и бегу.
Я вчера любила насмерть,
а сегодня не могу.
Я теперь живу украдкой,
затаилась - и живу.
Изменяются повадки
и привычки наяву -
по ночам не выключаю
верхний свет с недавних пор.
Доливаю гостю чаю,
продлеваю разговор.
Кто-то в доме и не страшно
снам отправиться вдогон.
Встану утром - гость вчерашний
ставит чайник на огонь...