***

ВЛАДИМИРУ МАЯКОВСКОМУ

Вижу
геологический сдвиг земли
и пласт кровяной колбасы на срезе
вижу
качаются большие весы
и на них колеблется
человек в железе

вижу нутро желудочного сна
там каплет кровушка с потолков пещеры
как будто вздернутая на крюк
весна
заплывает сумерками
улыбаясь и щерясь

на Галопогосских островах темно
кто-то вентилирует
воздух отдушин
комсомольская челядь
вносит в музей
знаменитое бревно
и не знает
что Карфаген должен быть разрушен...

***

ПЕРЕМЕНА ПОГОДЫ

... жду тепла.
О нем слабо напоминает не тающее
под морозным солнцем Хаджибея
затвердевшее от ветра белье
в наших старых итальянских двориках
какого-нибудь бывшего палаццо
какого-то там Гонзаго
с мраморными пустыми колодцами заросшими тишиной
эпохи Цезаря Борджиа
или какого-нибудь там Бенвенутто Челлини...

Античная мраморная отрыжка
золотая окрошка известняка
синие венозные отложения солей
на бедрах и икрах немолодых кариатид...

... еще зима, но в воздухе уже намеки...
И старушки, которые еле живут в своих зимних окошках,
показали свои старые рембрантовские лица и кости
в чепцах. Грея остопорозные косточки на острие солнечного луча,
задремали, задумались о смерти,
о весеннем равноденствии, о равнодушии.
О лете, которое переживет века…

***

ВАРИАНТЫ ЗИМЫ (рождество)

… Ханукальные свечи горят допоздна,
значит, скоро наступит весна.
Ханукальнве свечи над миром горят,
и о чем-то волхвы говорят.........

Оплывет свеча и рождается мир,
появляется мальчик - Христос.
Иисус в колыбели, на улицах пир,
пар из уст и сверкание звезд....

Он уснул как младенец...В пустыне волхвы
не боятся могучих владык...
Разгорается нимб у его головы,
и пока он к нему не привык.

За оградой гуляют голодные львы
у ограды теснится народ
...Эта очередь длится от самой халвы
и до самых кремлевских ворот.

На стеклянные лужи опускается снег,
золотятся усы у бродяг..
Там к монголу на ужин идет печенег,
(а монгол - людоед, печенегу не враг),
так доныне сбирается вещий Олег,
чтобы в греки уйти из варяг.

... А в толпе оживленье. Кто-то рожу кривит,
то ли жид, то ли антисемит...
Кто-то шапку соболью украсть норовит.
(Кто же знал, что народ воровит?)

Впрочем, это неважно. Здесь каждый прощен
и заранее пощажен.
…
а какой-то урод все смущает народ:
погоди-ка, узнаете, кто этот Тот,
Кто родился, но не умрет!..
Кто поверит уроду?
С тех пор каждый год
смотрит в небо доверчивый бедный народ,
ждет, пока его наглухо не заметет
снегопад из соседних широт…

...только Ирод в смятеньи. Он знает, кто Тот,
но не ведать ему торжества!
И стоит у ограды усталый народ,
и сияет
звезда Рождества…

***

1

Через четыре границы
через кордоны морей
я пробираюсь к столице
маленький тихий еврей

я оккупировал гетто
проволоку приволок
выстудил в сумерках лето
и побелил потолок

тихо в просторной коморке
свечи неслышно горят
чехов скиталец и горький
между собой говорят

осени легкое бремя
вечер в закатной пыли
медленно тянется время
вечность мерцает вдали...

2

броди по лугу, жуй траву
осуществляй мечту коровью
или усни в прохладном рву,
переполняясь чистой кровью

но погоди..! травы нарву,
к светилам обращусь с любовью
и крикну травам: "Я живу!.."
…
(назло погоде и здоровью)

***

ПАМЯТИ ПИСАТЕЛЯ

Он плоть свою сносил и вышел на покой
в далекой Фландрии, где дни его бежали...
В сухое горло дня простуженной клюкой
он всунул влажный кляп
сквозь звездные скрижали…

Он книги пестовал, как маленький злодей,
молился и гранил алмаз стихотворенья.
И будет славен он, доколь среди людей,
играя и смеясь,
живут его виденья!

И в зимних сумерках - с лицом, как у козы,
у страстотерпицы шестого века -
по летописям снов он повторял азы
и совести людской, и славы человека...

Когда на склоне дней
взойдет его трава,
на бархатный сюртук падут густые розы ,-
и все смешается:
табак "Маскуди", черные дрова
и северной страны крещенские морозы...

***

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ…

… я путешествовал тогда, имея виды
на берега Тавриды.
Там море, там в морской воде блестят болиды...
(там долго не купаются аиды)
там по ночам летят одни ставриды
и медленно гуляют инвалиды…

(В соседних домиках
шьют обувь нереиды).

Слепящий звездный дождь,
(сверкают Леониды),
там бродит старый вождь,
неся свои обиды…
…
Теперь там холодно,
сплошных сюрпризов груда -
Кругом простуда!
Там одинокий колокол звенит
и всех зовет в зенит...
Там ночь, шальные ветры и ринит.
(там дождик осторожно моросит…)…
там бродит Вечный Жид.

Там мне один знакомый говорит:
"Хоть пядей будь во лбу семи ты,
но победят антисемиты..."
М-мерзавец! Я ему сказал: "Иди ты…"
И он пошел недалеко. Мы квиты.

По улице неспешно семенит
мой друг семит,
за ним, естественно, следит антисемит
и всем хамит. Пока Москва дымит,
пока над составленьем гороскопа
корпит Европа, -
задумались ночные архимеды,
философы, мыслители, поэты,
бездельники и кифареды,
масоны, иудеи, вырожденцы
(в суровой жизни сущие младенцы)
и отщепенцы…

"Конечно, мы немолоды и седы, -
(у нас свои проблемы,
и мы не немы!)…
Но к нашему дерьму, друзья, нельзя привыкнуть -
и надо крикнуть…"
…
Наверняка их ожидают беды -
к концу беседы…


***

Дни заточения все длятся...
кровать пустынна, ночь горька
ни чада нет, ни домочадца,
ни племени, ни огонька.

Дряхлее жилы, тоньше волос,
темней и ядовитей кровь.
И гнев на милость,
град - на волость
меняю, как очаг и кров.

Да ветер в фортку тот же дует...
(А двор мерзее, стыд - лютей!)
На площадях метель колдует,
заносит кошек и людей.

И тонкой дланью отщепенца
листаю книги...Воздух пью
и петли слов позорно вью,
и жду… Возмездья и Младенца.

***

СТАНСЫ

Вот холода. А вот халдеи с гор.
А вот - хламидою укрытый вор.
Кто спас меня? А кто его? Кто спор
решил земли и неба в этот час?

Вот человек. А вот он ест.
А вот он снова есть... Когда ж он был?
Иль не было его вовек? Окрест
спускалась воинов христовых рать...
И шум над мирных крыл. Се - Человек!
(Ужасные сердца, ужасный век!)

Зачем ты здесь? Спроси меня, Рахиль.
И сняв епитрахиль и в ризы облачась,
кто семя выронил? Факир на час...
Кто небо распростер? Шатру подобен свод.
И тень великая у Гефсиманских вод...
(В селе соседнем - мор и недород)

… А вот и вечер. Вот и свет лампад
под небом теплится. В церковной нише - дрема...
И лица тех, кто был. Кто есть. Кто не отрекся.
Кто на холмах мерещится впотьмах,
кто в сумраке ночном,
кто в тьме могил,
кто дома…

***

1

Я узнал, наконец, как лечить голубые леса и тушить ночные пожары
"Анаис-Анаис" нас научит и в бездне искать оправданье жары
широта Бержнрака и узость трофейных штанов
широка та страна, о которой сказал бы "родная"
пирамиды ночного Хеопса
и далекой Помпеи глубоких колодцев ночные пиры…

Агротехника леса в процессе глубокого тайного пота
затекает в бюджет и нахрапом берет города
на холодной звезде
совершается злая тупая работа,
но на нотной бумаге
на закате Европы напишет запишет
допишет свой труд Деррида...

2

как мягкий зуб у кукурузного зерна
до зелени млад и сладок
я корневища слов из десен сна
тащил наружу бескровно и легко
цингой расшатанные клубни с грядок...

О Господи зачем ты выпустил из пены удила
нам напоказ сквозь белизну чистейших гор Кавказа,
как будто пахнущий потной князь
им помахал у веселящегося глаза?

Прожилки утра на перламутровом белке коней
голеностопных жил костлявых ног побеги
и завязь влажных гланд
у перебитых пней,
где ржущих лошадей
ловили радостно худые печенеги...

***

МАСТЕРСКАЯ

1.

И так не пишется… Но после Мандельштама
Грешно слагать сонет, опасно жить стихом.
Стих невоспитанный, дикарский, полный срама,
на треть с огрехами и пополам с грехом…

Я говорю себе: лелей свой стих, не сетуй,
что слог твой не блестящ, что гений не созрел...
Но губы так свежи, и я лечусь беседой
у ног скамеечки, где мастер не у дел.

На лопнувшей стене печать глухой разлуки.
В потеках от дождей - проступит натюрморт.
И мы забудемся… И затоскуют руки,
и в пальцах вздрогнет мир… и задохнется порт…

и мхом поросшая вдруг запоет рапана,
и каракатица вдруг выползет из дна,
и голубой моллюск проснется из тумана,
прихлынет океан, и сверзнется стена!..

И мир наполнится гомеровской октавой,
гекзаметром воды,
размером бытия,
и стих исполнится целительной отравы,
духовной жаждой снов, еды и пития…

2

… и я по захолустиям скитался.
Тут стыдно быть счастливым... То и дело
там птички перьями едва прикроют тело
и зябнут… Я бы тут навек остался

наверно, здесь бывает дождь по средам
и суп гороховый сияет на столе.
Ведут старушки меж собой и мной беседу,
и зреет девочка в соседней чайхане…

3

Я жду. Кровавое белье
стирает утро на заре…
А до Парижа - тыща лье,
и я красив, как Жан Маре.

Но верит мой озябший дух
в ту Францию, что так жива…
Здесь на стекле давлю я мух,
совсем один...В печи - Золя.