ЛЕОНИД ЯКУБОВСКИЙ


***

Дожди, дожди размыли шар земной,
грязь разлилась во все концы вселенной.
Чай закипел. Сядь посиди со мной
за белой занавеской, как за пеной
всех океанов мировых, морей,
и помолчим о том, что скоро будет.
О том, как устаёшь среди людей
и как тоска подходит на безлюдье.
Наверно, всё бессмысленно вокруг.
Наверно, шорох мыши полон смысла.
Мы помолчим о том, как можно вдруг
поймать себя на откровенной мысли
(при этом не роняя ни слезы
и сдерживая в сердце восклицанье):
какое это счастье - вдруг в грязи
звезды увидеть чистое сиянье.

***

Ещё способна видеть свет
душа, что миру сострадает,
и в темноте над бездной бед
бесстрашно крылья раскрывает.

Но мне не жаль людей, не жаль
воюющего с жизнью мира.
Ещё мне сколько так лежать,
сверля глазами в стенке дыры?..

Я знаю, что убить смогу.
Встав меж охотником и волком,
я волчью сторону приму,
спиной прижавшись к тёмным елкам.

И грянет выстрел. И прыжок -
как растянулись вены, жилы!
И смерти протрубит рожок.
Охотник мёртв, а волки живы.

И мне не жаль его, но страх,
что я умру! Что я убил бы!
Что в мире том - в его дверях -
нет солнца и цветущей липы.

Что мне не жаль, и что любви
добрать я в жизни не успею.
Господь, какая боль в крови!
Достаточно, я полон ею.

***

СТИХИ

Н. Заболоцкому

Стихи - хрусталь гранёных кубков,
в которых каждый луч и грань
звучит созвучьем чистых звуков,
лаская трепетно гортань.

В которых трав зелёный омут,
вечерней рощи тёмный шум,
и звёздный небосвод развёрнут,
как свиток человечьих дум.

В тех кубках солнце неизбывно
горит и кружится, жужжа,
и тени всех животных дивно
там изломились, как душа.

И птица поднимает веко
и радует зрачка огнём.
И мысль во власти человека
сверкает золотым клинком.

Из кубков тех растут деревья,
и воздух, окружая их,
колеблясь, как земное время,
к бессмертью причисляет стих.

***

МАСКА

Повседневная маска грусти
выражением стала лица,
в немигающем свете люстры
на лице она, как пыльца.

И не снять её, не повесить
на гвозде, не засунуть в стол, -
сделать вид, будто бодр и весел,
или в крайнем случае - зол.

Не спугнуть её резким словом,
не смахнуть, словно утренний сон.
Вечно грустен в манеже клоун,
потому что просто умён.

И в улыбке его широкой
тень свою оставляет грусть.
Маска грусти печатью рока
не сотрётся с лица. И пусть.

***

ДУША

Какая боль! Какая боль!
В ночную мглу душа бежит,
уже не в силах эту роль
играть, не в силах дальше жить.

Ей, бедной, тяжело дышать.
Ей смертный ужас страшен, ей,
глаза закрыв, бежать, бежать
в страну деревьев и камней.

Ей, одичавшей, меж зверей
и птиц пристанище найти.
Ей стать морскою пеной. Ей
с ума бы только не сойти.

***

СМЕРТЬ КОТА

Рубеж веков судьбы жестокой.
Вот человек залез в траншею
и, видимо в тоске глубокой,
коту выкручивает шею.

И кот кричит. Сияет солнце,
на нас лучей бросая купы,
и бабочка к цветку несётся,
открыв для поцелуя губы.

Полна забав людей планета,
но с точки зрения удава,
всё сотворённое - забава,
хитро устроенная кем-то.

Всё держится на нитях тонких,
привязанных к руке ребёнка,
и мир, трубящий в трубы громко,
из черепков составлен ломких.

Душа же требует свободы.
Ум трудится в науках разных.
Ракеты рвутся к небосводу,
пугая ангелов прекрасных.

Что смерть кота с кривою шеей
в сравненьи с жизнью человека,
он ползает по дну траншеи,
пытаясь выползти из века.

И дух кота над ним мерцает
пучком светящим в виде розы,
и, зла не помня, угасает...

Висят, звеня, на нитях звёзды.

***

ЗИМНЯЯ ВЕТКА АКАЦИИ

А в шторах снег
сыпет хлопьями лёгкими, белыми.
Созвездий смех
пролетает колючими стрелами.

Ко мне в окно
одинокая ветка акации
стучит давно
белоснежными длинными пальцами.

И вот она
через сон, через шорохи, шёпоты,
в проём окна
пробралась в темноту моей комнаты.

И к ней большой,
как к любви запоздалой, просроченной,
тянусь щекой
по подушке, метелью простроченной.

***

ЖАРА

Миражи дивные на солнце,
как будто длится-длится сон,
беззвучно мумия смеётся
в кругу распаренных колонн.

Лаокоон бросает змея
и уплывает на спине;
змей извивается, чернея,
и засыхает в стороне.

В садах ни шелеста, ни слова,
и в море ни одной волны.
Всё замирает. Будто совы,
бесшумны облака и дни.

Как в остановленном мгновенье
бег лестниц, улиц переход.
И мимолётное виденье,
растаявшее у ворот...

Жара мне душу разморила,
и усыпила всех птенцов,
и скрипкам лень, как и чернилам,
над воронцовским петь дворцом.

***

Голый сквер продувной
в окруженьи домов-инвалидов
с историческим видом
и парадной внутри проходной.

Телефон-автомат
с размозжённым стеклом боковым,
он к прохожим на "вы",
хоть на нём и начертанный мат.

Впрочем, вот и "Привет"
(номер тел.) от прекрасной Татьяны...
А напротив из кранов
дарит чистую воду бювет.

В ряд скамейки стоят.
ветер треплет палатку пивную;
сквер похож на войну и
на разорванный старый снаряд.

Но не всё так уныло,
здесь глядит на нас евробалкон,
словно чаша блестящая он
меж разбитых бутылок.

Атаман здесь присел,
закручинился. Конь в поводу.
Над столбом вьётся ангел-летун,
взятый мной "на прицел".

Но милей для меня
эти голые в марте деревья! -
их верхушки и тонкие перья
в ожиданьи весны и огня.

Эти на тормозах
детства нашего лодки-качели,
что качнутся в апреле
и опять полетят в небесах.

***

ВЕТЕР

Ветер перебирает листья,
как клавиши пианист,
и музыка торопится литься,
перелетая с листа на лист.

От шёпота к звону солнца
стремится подняться звук,
и музыка льётся, льётся,
как солнце из рук.

Звучат, как трубы органа,
деревьев стволы в простор
воздушного океана,
где знамя своё простёр

лихой пианист, маэстро,
метущийся в мире дух,
и правит птичьим оркестром,
врывается в слух.

И тени поют, как свирели,
как струны - звучат лучи.
И - чудо! - запели сирени,
как пели б ручьи.

Зелёных клавиш аккорды
летят и летят в высоту.
Как будто мне юности годы
вернули мечту.

И с этой мечтой заветной,
как с дудочкою в губах,
пускаюсь смело за ветром.
Лечу в облаках!

***

ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДО

Господь мой, теперь осторожно
окраиной мира пройдём
за этот большой подорожник -
туда, где покой мы найдём...
На тёплом песке у причала
мы слушаем рокоты волн -
в них Слово, что было вначале,
бессмертную плоть обрело.
Две тысячи лет - две минуты,
что здесь неподвижно сидим...
Лишь тихо качнётся каюта -
качнутся над морем сады.
Качнётся в глазах твоих светлых
край неба и мира ребро,
но наши волшебные сети
не ловят ни зло, ни добро.
Померкло последнее чудо,
как солнышко пасмурным днём,
и рыба живая на блюде
беспомощно машет хвостом.
Ты просто остался Любовью
над верой, травою над всем,
что было омыто кровью,
войдя под небесную сень.
кричит безутешное горе,
страдание стынет в тоске...
А мы не ступаем по морю,
мы долго сидим на песке.

***

ЭЛЕГИЧЕСКИЕ СТИХИ

Человек звучит как одинокая песня
и замолкает, ещё шевеля губами.
Крестообразной трубой нательный крестик
Растёт из земли, как бессловесная память.

Надпись. Меж датами чёрное тире.
Человек истлевает в могильной норе.
И волос, как лошадь, поднимается дыбом
над бессмыслицей, расстилающейся дымом

и утренним паром кладбищенских сосен.
А что же ангелы? - Весело душу
поймав, в мускулистых руках её носят,
как листик акации или грушу.

Хватит. Лучше пройдёмте в сад
и будем ходить там вперёд-назад.
Море нам выбросит раковин гору,
будем их слушать, перебирать. - К морю.

Над морем акации, мосты и в камне
рычащие львы, из фонтанов струи;
бегущих лестниц застывшие гаммы
от "до" и до "си", и разные статуи.

Живые люди, живые птицы. Лицо, лицо.
Где же смерть? - Как тёмное змеиное яйцо
лежит она под урной, в зелёной кроне
любого дерева, иль затаилась в громе.

Представим - смерти нет. Ещё представим,
что мы болеем, мучимся, дряхлеем,
ползём через века, шипим гнилыми ртами,
и не живём - как прелый войлок тлеем.

И женщина, чьи милые черты
и в старости легко узнал бы ты,
а древность иссушила их до корня,
и вместо голоса - скрипенье горла.

И что тебе сады, фонтаны, песни.
Ты ищешь тёмное змеиное яйцо,
чтобы разбить и выпить с нею вместе,
взойдя на светлое и звёздное крыльцо.

Когда-нибудь мы точно будем вечны,
мы будем, как лучи, тонки, прекрасны
ходить среди цветов и звонких речек
под облаком прозрачно-красным.