Если бы Таньку сейчас спросили, зачем она это сделала, она не смогла бы ответить по двум причинам. Во-первых, - ее всю колотило так, что даже зубы стучали. Эта противная, мелкая дрожь поднималась изнутри и накрывала Таньку с головой, не давая дышать. Во-вторых - она действительно не знала, почему начала читать не свое, а северянинское стихотворение.
Литературные чтения проходили в Доме творчества, в огромной комнате, занимающей добрую половину первого этажа. Дом когда-то давно принадлежал купцу Ганину, а в комнате этой располагалась столовая, и Танька, попав сюда впервые, подумала, что в такой столовой должны были подавать к обеду что-то необычное, изысканное: суп-прентаньер, например, или профитроли. Макароны явно отсутствовали в меню бывших обитателей этого старого, но все еще роскошного дома. И сквозь трещины на сложной лепнине потолка, и сквозь изуверски закрашенный масляной краской мозаичный паркет проступало былое великолепие. О супе-прентаньер Танька читала у обожаемого Михаила Афанасьевича, а о профитролях даже и не читала нигде: так, выплыло откуда- то само собой, прямо как это злополучное стихотворение. И теперь, сидя под лестницей на ящике, в котором уборщица хранила нехитрый свой инвентарь, Танька проклинала тот день, когда, поддавшись на уговоры подруги, пришла на эти литературные чтения. Тогда, месяц назад свои стихи читала хрупкая, рыженькая девушка, и Таньке они очень понравились, но у большинства присутствующих ничего, кроме снисходительных реплик, не вызвали.
- Так писать нельзя, - втолковывала девчонке худощавая сероглазая дама, поэтесса, довольно известная в городе как своими стихами, так и своей склочностью. - Это никому, кроме Вас, милочка, не интересно.
А сидящая рядом с ней обладательница антикварного серебра на тонких нервных пальцах (видимо, ее близкая подруга, потому что Танька видела, как они шептались все время о чем-то своем), снисходительно улыбнулась:
- Учиться надо, деточка, у классиков учиться.
В общем, стихи рыжей зарубили на корню, и Танька для себя было решила, что ничего из написанного читать здесь не будет, как вдруг услышала свою фамилию. Высокий седой мужчина, руководитель литературной студии объявил присутствующим, что следующая встреча состоится через месяц, и свои стихи прочтет Татьяна Чалая.
- Любопытно, - подруга сероглазой поэтессы так доброжелательно улыбалась, что Танька все- таки решила придти и читать.
Месяц пролетел незаметно. Танька давно уже отобрала пять лучших, на ее взгляд, стихотворений, как ей и было сказано, и в назначенный день и час пришла в Дом творчества, а попав в огромную комнату, вспомнила о "тарелочке супа-прентаньер". Она совершенно не слушала, о чем говорили собравшиеся, и опомнилась только тогда, когда седовласый назвал ее фамилию. Танька могла поклясться, что слышала эхо стука собственного сердца. "Ищи глаза, - вспомнила она наставления подруги, - найди глаза, в которые будешь смотреть, читая. И тогда все получится. Запомни - нет ничего хуже, чем нервно бегающие глазки читающего". И Танька выбрала спокойные зеленые глаза седого, отчего ей сразу стало как-то уютнее, и даже сердце ее успокоилось. Она прочла первую строчку, и перед глазами мелькнуло вдруг антикварное серебро. "Таким жестом королевы повелевали рубить головы, - подумала Танька. Вот стерва!" А стерва бесцеремонно произнесла:
- Громче, пожалуйста! Что Вы там себе под нос бубните? И потом, Чалая - это что, псевдоним, что ли?"
"Вот стерва", - подумала Танька и ответила:
- Чалая - это моя фамилия, а еще это масть лошади. Есть гнедые, есть каурые, а есть чалые!
- И что же это за цвет - чалый? - Владелица антикварного серебра явно была не в духе.
- Представьте себе лошадь, которая ухитрилась сделать мелирование, - Танька изо всех сил улыбалась, но внутри у нее снова все дрожало от волнения.
- Да ладно тебе, Соня, пусть девочка читает, - полненькая женщина с лицом доброй феи из старой детской сказки попыталась помочь Таньке. Антикварное серебро еще раз мелькнуло в воздухе и замерло на столе.
Танька прочла две первые строчки:

"Что я делаю?! Это же не мои стихи!" - Танька растерянно посмотрела на седого, но тот с совершенно безучастным видом делал карандашом какие-то пометки на полях толстого журнала.
- Что же Вы замолчали? Продолжайте, пожалуйста, - сероглазая поэтесса насмешливо смотрела на Таньку. И Танька продолжила:

Дочитав северянинское "Возрождение" до конца, Танька хотела сказать, что Игорь Северянин - ее любимый поэт, и поэтому она начала с его творчества, но не успела, потому что примадонна недовольно спросила:
- А что это за прилагательное у Вас в третьей строфе - "ручейково", или это не прилагательное, а наречие? Или вообще - черт знает что! Что за новшество? Да и "зальдить" Ваше режет слух. Это никуда не годится.
- У Вас какое образование? - опять это серебро перед глазами. На мой взгляд, все Ваши эпитеты, которыми Вы так щедро здесь разбрасывались, есть не что иное, как элементарная безграмотность.
Танька слушала нелестные эти отзывы и мысленно просила прощения у Игоря Северянина. Она, наконец, осмелилась посмотреть в глаза руководителю студии и с изумлением увидела, что тот едва сдерживает смех.
- Вы все знали и не остановили меня, - укоризненно прошептала Танька и в слезах выбежала из комнаты, а седой, не в силах больше сдерживаться, расхохотался.
Сероглазая поэтесса обиженно поджала и без того тонкие губы:
- Может быть, Вы объясните нам, что здесь происходит, Сергей Викторович?
- Нет уж, милейшая Анна Николаевна, я объяснять ничего не буду. А тот, кто желает получить объяснения, пусть обратится к творчеству Игоря Северянина.
По бледному лицу поэтессы расплылись бесформенные алые пятна.
- Так эта нахалка нам Северянина читала? Да как она посмела?! И Вы не вмешались, не прекратили этот балаган?
- Не может быть, - растерянно сказала ее подруга. А кто ее вообще сюда привел, эту дрянь?
Танька услышала шаги в коридоре и замерла. "Слава Богу, мимо. Ничего, скоро они разойдутся, и тогда я выберусь отсюда, пойду домой и никогда больше здесь не появлюсь".
- Выходи, Чалая, я знаю, что ты здесь, - услышала она голос седого, и сердце ее вновь забилось, как у пойманной в силки птички. Она вышла из своего убежища и тихо сказала:
- Простите меня, Сергей Викторович, я и сама не знаю, как это случилось. Я не хотела, честное слово.
А он смотрел на нее и вспоминал, как лет тридцать назад сам сидел под этой самой лестницей, только стены здесь были тогда выкрашены в какой-то другой цвет. Сергей Викторович улыбнулся нахлынувшим воспоминаниям.
- Да будет тебе, Чалая, не оправдывайся. Запиши-ка лучше мой телефон и адрес. Есть на чем?
- Есть, - шмыгнула носом Танька, доставая из кармана джинсов маленький, изрядно потрепанный блокнот.
- Я жду тебя через неделю со стихами. Только обязательно позвони накануне, лучше вечером. И, уходя по широкому, светлому коридору, добавил:
- Со своими стихами, Чалая, со своими. Северянин в моей библиотеке давно есть.

Людмила Шарга