АЛЁНА ЩЕРБАКОВА. ХРАНИТЕЛЬ ШАГОВ

часть II. О Ч Е В И Д Е Ц

ДВЕ ПАНТЕРЫ - МОИ ГЛАЗА

«Когда же видел я в последний раз
прозрачных, лунных леопардов?..»
У.Б. Йейтс

АННА

Индийские боги золотили волосы Анны,
Когда ходила одна кромкою океана,

Плеск – по стволам сбегал,
С храмовых лил экранов –
Звук, отдавался рано –
Змеёй вдоль мерцанья стана,
Браслетами по ногам.

Если долго смотреть в сторону океана,
Настоящее в кожу врастает наколкой тайны,
Пряча взгляды в солнцезащитный сумрак.
Есть Волосы Вероники и тихая поступь Ганга.
Но я видела в мастерской художника портрет Анны –
В подплывшей стене гибкий стебель, стоящий без рамы.

ЗОЛОТАЯ ТОЧКА НА КРАСНОМ ФОНЕ

Душа – как кочевник,
Ей мало бессонной плоти,
Бури пустыни,
Невесомости моря.
Колчан ситара
Равен ее охоте
Пружиной огней,
Легко раздвигающих створы –
Формы вещей,
Изобретая дальний
План, что глазу и плоти
Предложит отдых,
Когда совпаденьем,
Как тишиной одарит,
Схватит, как заклинание –
Сante hondo.

БАРАБАН

В сполохах, извивах растений –
Жар под кожей ветра расстелен,
То ли чар игра веселит
Светом кости- недра земли.

Отпускаю в ночи зигзаг
Двух пантер – мои глаза.

Маятник раскачан начал
От царей и до янычар,
Кто из них увидеть посмеет
Танец быстрых языков змей.

Там упруго мчат в глубине
Две пантеры моих теней.

Перекличка духов, качели,
Пляска рук над смертью вещей,
Майя, иллюстрация, миф,
Магов перевёрнутый мир.

Барабан играет по мне,
Барабанщик знает, как нем,
Бесподобен и одинок
Тот, кто с ритмом встретиться смог.

ТЕНЬ ОТ ПТИЦЫ

Тенью укрывшись от посторонних,
Время сверяешь шкалой строки,
Птицу, что нежность твоя не тронет,
Горьким уловом кормить с руки.

Плещет ведь море её плечами
И отличает любых прилив.
Легче остаться, трудней – отчалить,
Вот отчего тишина печалит,
Сон не мельчает. Не раз-любив,

Liebchen, моя радость, судьба пуглива,
Тоже ведь птица, пои – не пои,
Слов неоплатные аперитивы,
Правд переплаченные бои.

Что же тебе в перестук вагонов
Стонами жечь из окна ночей,
Памяти талию сжав легонько,
Зная, что лишний,
И что ничей.

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО

1.

Каллиграфия птичьего клина текла
По эмали вблизи, взгляд спустил удила –
Как тугая стрела, ни добра, и ни зла
нашу речь, будто реку на миг рассекла.

Выходи оглянуться на берег с холма,
Где ни всплеска шагов, только росчерка взмах,
Где в глазах промелькнешь, зацепившись вполне
О задумчивость улиц-убийц, как в окне

2.

Юг. Побережье. Ром. Тонкие руки
Капель на стёклах баров танцуют румбу
И предлагают, как выстрел, замене слов –
Небо цвета картин Фриды Кало.

Чёрное золото дюн вдалеке заметней
Курортного лоска, пены его затмений,
Сквозь коленкор юго-восточных лун
И сквозь неон пробираюсь – новый Колумб,

В голос и смех – смесь табака и меха,
В джазе шагов твоих – привкус колкого снега.

3.

На тебе антрацитовым вечером взгляд-леопард
И сфумато тумана, и северный ворс рассветов,
Хищных звёзд алкоголь и эффект перепадов
Географии ветра,

На тебе никотин насекомых, молекулы амбре,
Переулочный сюрреализм пистолетов и стрел,
Амальгамовых бус бестиарий, в декабрь
Тротуаров зарытый секрет.

4.

...ты запомнишь колодец во влажном зрачке пустыря,
Где шатаются звёзды на пьяных ходулях деревьев,
Как пространства изъян и, конечно, его декаданс,
Передразненный временем,
Где земля, затянув поперек фиолетовый шарф,
Отряхнет уголёк с дальних палуб, спасаясь пожара -
И падет горизонт, как сухое движенье ножа,
На большак, электрическим лесом и тьмой пережатый.
И на влажных ночей простыне, что под звездной сталью,
Впору дымом, и чёрным мелом
Мне выписывать профиль твой – с той стороны холста,
Заверяя эскиз ароматом травы и мадеры.

ФАНДАНГО

Ступени оторопи серийной –
И вечер вдребезги,
Взглядом сорван
Взгляд,
Подтверждая асимметрию
Звуком, в тебя заходящим с горла.

Сколько у ветра плетей и платьев!
Твердь смещёна,
И вперёд оплачен
Шаг, восходящий
Тёмною гладью,
Встречного зрения
Не одурачив.

Миг для движения – лишнюю ноту
Только б не взять по старинному праву:
Все виражи – с витражами на равных.
Ночь – чёрный ход и трамплин для взлёта.

Каждый из двух
Знает, как зыбок
Удавшийся жест,
И не замечаешь:
Танец – время иллюзий и выбора
Ночь – как вывернутая перчатка.

КОГДА ОСТЫВАЕТ ЧАЙ

Лепет снега утром, когда остывает чай,
И судьба плывёт в медных лодках над головой,
Лепит верхние тропы между тобой и мной
Голос снега, схожий с пением горностая.

Не спрошу, сколько весит, протянутое в руке
Одного из нас, но и ты идёшь налегке,
Но и твой каждый шаг может быть глубже дня и длинней,
От излучин тоски, и от радости в стороне.

Так зачем мы поём о доме и говорим,
Что иная боль не далее, чем внутри,
Что иная свобода – не менее, чем на дне
Мирозданья, петлёй свернувшегося во мне.

Так сидишь в зимней лодке, чувствуя благодать,
Размышляя, благодарить мне или рыдать,
Что запомнил твои шаги я, когда устал,
И воздушный зверь над Приморским в ночи мерцал.

ЧЕРТА ОТСУТСТВИЯ

«Что мы считали началом – часто конец,
а дойти до конца означает – начать сначала».
Т.С. Элиот

ОЗНОБ

Ты в сети города слезой
Проваливаешься и снишься
Не улицам, чей холод – зов,
И невротичность поз, и ниши,
Чьи чётки каменные гладят
Домов, глядя глазами пса,
Где солнце чёрное осядет,
Ввинтившись в смальту, провисал
Чердачный ход, подвальный пепел
Баюкал руки паутин,
Где ангел потолка запел бы –
К углу двери прильнув, притих.

ПАССАЖИР

В аэропорту, на окраине утреннего озноба,
Между чашкой пара и наваждением встречи
С отрешенностью пассажира и сноба
Позволяешь пространству снаружи в тебя перетечь,
Чтоб сорваться в него, оставив пальто и сумку
На стуле в фойе, будто вот-вот вернёшься,
Будто и правда можно уйти отсюда,
Или пейзаж, как пальто, впредь тобою сношен.

ФИЛЬМ

Бывает так: становятся длинней
Провалы зимних опустевших улиц,
И город, полон дыма и теней
Свой черно/белый ретро-фильм крутит,
Когда не замечаешь, как рука
Скользит о край стола или стакана,
Он пишет в нас уже наверняка,
И неизменны образы, и рано
В приморском покосившемся кафе
Жонглируешь опадшими мирами –
Привычный, хоть избыточный трофей,
Где внешний шум не более, чем странен.
Ты вновь идешь в прокуренном пальто,
Такой же, и в замедленном движенье,
Средь призраков прохожих и авто
Своё не обнаружив отраженье.

МОРЯ НЕОТВРАТИМОСТЬ

Пропуская сквозь горло туманов тёмную взвесь,
Навсегда растворишься в чаду вокзалов.
Ты в свой город, похоже, вернулся не весь,
Или так показалось.

К утру гасишь свет, долго смотришь в окно,
Веки разжав, в безупречности снега
Усомнившись, но зданий непрерывное домино
Собирает в окна по капле его, как аптекарь.

И тогда поймешь – судьба лишена звена:
Помещаясь в гербарии фотоснимков,
Превращаясь в звукопись сна,
Память, как и видимость, мнима.

И чем ярче виденья – шаги навстречу верней.
В каждом белом, с усилием прожитом, длинном
Дне, который даже на самом дне
Исключает отчётливость линий.

А с той стороны сна – четыре стены,
Перо, чернильница, меланхолия, ибо
Даже в инверсии чувств, все мы
Связаны гамлетовским «либо - либо».

Надевая низкое небо в колючих ветках,
Или в острых футлярах дрейфующих небом – льдин
На свое одиночество, можешь вброд перейти,
В ожиданьи ответа.

Ты в свой город, похоже, вернулся не весь,
Словно медиум, вызываешь души амплитуду -
А снаружи спускается снег, лёгкий на вес,
Обжигающий, как микстура,

Привыкая к абстракции окоёма,
Где время – усталая память случайного почтальона.

НЕФ

Плывёт и снежит город. Нет известий,
Как времени у слова «постоянно».
Слова зимой напоминают звенья
Для тонкого запястия тоски.
Ты смотришь вслед, но скомканы созвездья,
Не жертвеннее расстоянья,
Пока ложатся отрешенно тени
На отражённость зимнего эскиза.

Их клочья забиваются за ворот
Задворок и крадущегося века,
Чей сношеный мундир, как фрак, повис
За створкой механических часов,
А тонущий в аквариуме город
Из синей раковины сыплет синий снег,
Он мне не сочиняет ночью писем
В пакгаузах забытых адресов.

В ДЮНАХ

На самом деле не материк –
Вода заполняет пространство глаз.
Того, кто к оседлости не привык
Приметы узнаешь сразу.

Того, кто к оседлости не привык,
Не остановит военный приказ.
Вода умеет запоминать звук –
Тело состоит из воды и глаз.

Мои наблюдения теперь острей,
Отчетливее, даже если в них
Нет океана – а много морей,
И в каждом море свой Моби Дик.

Вода - проводник взгляд скитальца пленит,
Как моллюск, пробирается ритма вдоль.
Море мглисто и ветрено, сны длинны –
В сердце дюн врывающийся прибой.

Не потому, что противен город
С ознобом неона в его крови,
А устал. Станем молчать подолгу,
Ибо жизнь несносна и поправима.

ОДА СНЕГУ

Снег канул, напившись, как вор,
Сока надтреснутых ягод,
Льется по горлу гор
Лавой багровый паводок.

Счастья взведен затвор,
Целишь ли призракам в спины –
Вот и зимний эскорт.
Каково на чужбине?

Киноплёнкой поезд, как ночь
По временной спирали –
Ранен ли, так ли нов?
Слезы взгляда не старят.

Для одиночки души
Память всего лишь ссылка,
C личный камерным шифром
Внутри часовой копилки.

Зуммер окраин впусти
Эхом шагов в поле зренья,
Гаснущий объектив
Перехватив у тени.

ЛЕД

1.

Город, я буду прощаться с героем.
Задуй все огни на ладонях порта,
Город, у прибывающих с Норда –
Пульс, как маяк – ярок и ровен.
Сделай вид, что тебе не хватило патрона,
А в доме напротив погибли не мы,
Отравлены воздухом разряжённым
В центре циклона слов немых.
Город, я буду прощаться – бескровно,
Отправив фрегаты за моря барьер,
Пишу ниоткуда, с…обрыва миров,
С песчаных карьеров секунд, курьером
Из пограничной зоны войны,
Пополнив твои леденящие списки,
Ад беспримесной твоей тишины
Выдернув из-под любого регистра.
Только не дай оглянуться повод,
Искрой мелькнув на линии порта,
Это твой электрический провод
Протянут по центру моей аорты.

2.

Память, которую так любил,
Учись ненавидеть,
Так, словно город, который открыл
Старый путеводитель.
Мчатся по венам его поезда –
N километров,
Скорый до одури путь в никуда,
Вышел – и нету.
И потому так темны фонари,
Давит у шеи –
Тьма раздевает тебя изнутри
С ловкостью швеи.

3.

Протяни мне свой город, пронзивший насквозь
Отчужденьем каналов и каменных поз,
Где кусающий северный ветер – форпост
За оградами в полный рост.
Чтоб отчаливать нерпой в густевшую мглу,
Точно лёд, пробивать лет железный валун.

Протяни мне свой мост, опрокинувший взгляд
В зеркала отреченья, как в полый снаряд,
Чтоб вколоть нежность лет медным шпилем разлук
Прирастающим к улиц сырому нутру.

Так стреляй же обоймою окон в глаза,
Прорастать заставляя – и вновь исчезать,
Чтоб не слышал, как каждое слово горчит
Мой тревожный связной, мой невидимый гид.

ХХ

Я донашиваю ХХ век,
как форму холодной войны,
как высшую меру в зоне
каждой перенаселённой страны,
между природой
и гильотиной лжи,
в братской литературной могиле,
... во ржи,
как призванные в Восьмой мировой
и как ручающиеся за них головой,
я донашиваю ХХ век,
как ремарковский дождь,
рассекая в сверхскоростной
автогонке все «после» и «до»,
как в осаждённой Польше еврей
очки в золотой оправе,
как желанье предостеречь
и невозможность предостеречь судьбу,
я донашиваю ХХ век пулей во лбу,
как переписанный набело черновик,
как смирительную рубаху,
под коею бьётся стих,
как яблоко на макушке удерживал
вильгельмов сын,
и как первородство женского «упаси»,
как акафист и как уличный мат,
срывающийся нервно,
как слёзы во сто карат,
как привычку, как никотин курить,
и если есть хоть что-то,
что может меня примирить
с прощением всех голгоф,
Твой восходящий ритм,
небо твоих шагов

СУМЕРКИ

Так, будто зимовать на дне чернил.
Ты невзначай мне буковку черкни,
Настоянную сердцем виноградным.
Смеркающийся день кричит, как Мунк,
И дробью птиц стучится в бубен лун,
И клочья луж – как отраженья ада.
Падение-обрыв-обвал-облом,
На спины дрём просыпан ночи хром –
Но точка с притяжением обратным.
Так можно, не взыскуя, ночевать
И здесь, но милым вслух не называть
Всего, и на полях не ставить даты.

ВНЕ

Я пришёл в этот сад –
Откровенья развалин,
Лицедейством разъят,
Чародейством охвален.
Что в смещённых мирах –
То в условных кофейных,
Где блюститель батрак
Обыватель молельни,
Где притворен нагар
За трухою повит и
Где лужённая старь
Утешающим ритмом.
Так качалась судьба
На окраинах спален,
Где срывалась, пропав
Со стропил готовальни.
Вне названий и дат,
До полос истлевая,
Не стоят – предстоят,
Не живут – пребывают.

ПОЭМА С ГЕРОЕМ

Этажи, перекрёстки, числа…
Кто, не названный беглой мыслью,
Бережёт сокровенный знак?
Горизонты, лестницы, диски…
Высекая из камня искры,
Не сойти бы с письма – ты знал
И привиделся тем, кто может
Русской сказкою явь тревожить,
И огнивом заморским лечить,
Улюбивших себя хандрою,
Западавшими на героев,
Загадавшими на ключи.

В зеркалах моих пух да перья,
Кто виновен – мой шут или маг,
Что в эпоху Большого Неверья
На руках моих запах потери,
Недочитанного письма?

О-ПАДЕНИЕ

По зову
Отсчитывая шаги,
Впиваясь
В прострелы улиц –
На вдохе,
На выдохе –
Падать медленно, гибко,
На выдохе –
тянет в проёмы пустот.
Инерция боли,
Твои влеченья
Не обусловлены.
Но сквозною
Платой слов ли,
Иным ученьем
Выбьет из глаз
Решето сплошное.

РАЗЛИВ

Осенние дни - морфинисты. Весна, неотложно
По городу гонит деревья; пытаясь спасти
Все краски округи, вплеснет пешеходу под кожу,
Как будто с собой навсегда можно их унести.

Мелькание сути предметов и вкрадчивость формы –
Но вещь нам подаст ли ответ,
Себя исцелявших чужим, исчезающим полднем
И звуком, которого нет?

НЕМНОГО БОЛЕЕ НЕРВНО - НА НАШЕМ ЮГЕ

Притяжение солнца – стрелы и мёд,
Мы с тобою подходим к порогу имён,
Дней сбегается ткань с четырёх сторон,
И от вдоха шалеет свод,
А твой голос, он мечется влажный, как шелк,
А мой голос – голодный, израненный волк,
Я беру у себя откровения в долг,
И когда-нибудь заживёт...
Я взаймы у Него откровенья брала,
Притяжение солнца – мёд и стрела –
И от выдоха взорван лист.
Где-то в доме Его – звездопад, снегопад,
Где-то в снах обо мне – смысл.

ПОРТРЕТ ГОЛОСОМ

Мне не нужен гражданский паспорт,
если он средство идентификации,
мне нужен сотовый телефон,
если это способ связи,
мне нужен бумажный диплом,
если он повод для статуса,
мне не нужен билет в общественный транспорт,
если это зона контроля.

1. Изобретенье Движения.

Чтобы увидеть себя, я прикоснусь к твоим глазам,
чтобы встретиться с тобой, я встречусь с собой,
чтобы знать ответ, нужно стать вопросом,
чтобы перемещаться нужно столько раз
умереть и родиться.

2. Изобретение Расстояния.

Апофеоз жизнеописаний
требует установленных деталей,обобщений,версий,
(-кто-как-где-когда-с кем-что-)
Что если история жизни не умещается в хронологию
общественно-приличий-чужих-среднестатистических-правил
механических-гражданинчиков пластмассовой системы координат.

3. Изобретение Миров.

Все равно, как если бы речь шла о любви – и кто-то пытался ее
интерпретировать, приводить к адаптации, искажать отражение, примерять смысл.
поступкам же моим (как размышлениям и состояниям) не требуется
ни сурдопереводов, ни подстрочников.

4. Изобретение Смысла.

Нам же достаточно мостов между мирами,
Или просто молчанья.
Мы, как центр циклона
В говорящее-творящем затишье,
Доизданные и неизбывные,
Приходим, садимся на светотени берега,
Глядя в даль, и в который раз не узнавая
Дюны и фьорды морей воздушных.

5. Обретенье Любви.