АЛЛА РАХМАНИНА

ДУХОВНЫЙ ДАР

 

«Примите мой духовный дар, Алла…» – так надписала мне свою книгу для дошкольников и младших школьников поэт Тамара Башмакова.
«Свои книги, в том числе, и эту, «Февраль-бокогрей», я издала за свой счёт», – уточняет Тамара. Я сижу в её уютном номере в Доме Творчества писателей, который теперь называется и гостиницей. То есть, кроме престарелых писателей здесь любой человек может купить койко-место. «Надо выживать», – утверждает начальство, и по священным для нас аллейкам, где прежде можно было встретить Арсения Тарковского и Беллу Ахмадулину, Бориса Можаева, прогуливаются теперь подвыпившие, но авторитетные мужички.
Тамара Башмакова позвонила мне за два месяца до встречи и назначила день своего выступления в нашем «караван-гараже», как назвал его критик Станислав Лесневский.
– Я буду читать стихи и расскажу о своём трактате, – сказала мне Тамара.
– А как вас обозначить в афишке, которую мы обычно вешаем на воротах музея Чуковского, где будет проходить эта встреча, – «поэтесса» или «поэт», как называла себя Ахматова? – спросила я.
– Конечно, «поэт», – последовал лаконичный ответ.
Мне тоже нравится слово «поэт», хотя некоторые дамы ни в коем случае не хотят так называть себя – только «поэтесса». По правилам пола.
Дверь мне открыла – сказать «худая женщина» – ничего не сказать – истощённый человечек с испуганными глазами и сбитыми в кровь пальцами на ногах, замазанными зелёнкой.
– Я работаю, – поймав мой взгляд, сразу, с порога, объяснила Тамара. – Ношу телеграммы. Иногда – вип-персонам. Правда, телеграммы принимает в основном прислуга. Мне тяжело, участок большой, а ещё и мой сменщик вечно болеет, да и жара стоит под сорок, смог дикий, сами видите, но жить-то надо!
Я отказалась от гостеприимного чая-кофе, и мы условились о встрече на её вечере через два дня.
Она появилась стремительно, в глазах по-прежнему ужас, но весь её хрупкий облик с замысловато прибранными волосами и аметистовыми бусами в несколько рядов на её тонюсенькой шее создавал трогательный, какой-то гоголевский образ. Тамара сразу сказала, что выступает она часто, привыкла, и будет читать стихи и короткую прозу.
Читая стихи в позе великого Маяковского – со вскидыванием вверх и вбок правой руки – она преобразилась. Исчезли тревога и какая-то острая настороженность. Перед нами сидела уверенная, по-своему красивая раскованная дама неопределённых лет – от сорока до семидесяти. Она подробно рассказала о муже: пил зверски, в одиночку и с друзьями, постоянно избивал, сидел на её шее. Это на такой-то практически невидимой тонюсенькой шейке сидел здоровенный бездельник?
– Но очень меня потом, когда изобьёт, жалел. Говорил, ничего не может с собой поделать. Десять лет его уже нет, – вздохнула Тамара Башмакова, поэт и телеграммоносец.
– Он говорил, что оттуда, – она показала на наш деревенский деревянный гаражный потолок, – будет мне помогать материально.
– Помогает? – спросил сидевший рядом писатель Вальшонок.
– Конечно, я ведь работаю, деньги зарабатываю. А раньше я работала и на трехгорке, и в банке. Правда, из банка пришлось уйти, я боялась, что муж с дружками ограбят его.
Опять полились стихи – в начале детские.

Льется тихий свет луны
Сквозь густые ветви.
В чаще леса у сосны
Еж лисицу встретил.

И взрослые, в основном, печальные. И любовь в них была грустная, не очень состоявшаяся, но восторженная.
«…Ты явись ко мне, лучистый…».
Или «…Нету проблеска добра…». Или о том, как героиня пришла, но он, любимый, её не опознал. «…Ты не остался со мной…». Или совсем грустно, с обидой: «…Но не найдешь у них в святых телах эдельвейса…».
Несколько стихотворений она называла православными. Иногда, скромно потупясь, уточняла: «Они, правда, немного и языческие».
Она очень старалась. Что называется, лепила образ. Читала громко, уверенно, рука вновь и вновь вскидывалась резко, отработано.
– Вы любите, чтобы аплодировали? – спросила я. – Вот у нас не так давно читал стихи знаменитый артист Лев Прыгунов – так он просил, чтобы, когда закончится цикл, ему аплодировали.
Тамара, снисходительно улыбнулась, кстати, впервые за вечер – она, по-моему, никогда не улыбается – и произнесла:
– Великий Дебюсси так сказал однажды: «Когда восходит солнце, ему никто не аплодирует». Ну, что же, нет – так нет.
Она читала долго, пот струился с восторженных лиц посетителей не градом, а рекой, прервать её на лёгкий перерыв я пыталась кротко, интеллигентно, но не тут-то было. Она оказалась сильной, упорной, умеющей постоять за себя и свои выстраданные православно-языческие стихи. Сказывалась привычка к вечной борьбе за своё трудное существование.
Я попросила рассказать о трактате, она упоминала о нём при первой нашей встрече.
Тамара заулыбалась:
– О, это отдельный разговор, ведь он тоже с элементами язычества.
Нужно отметить, что послушать стихи Тамары Башмаковой в наш скромный сарайчик, где Корней Иванович Чуковский держал свою «эмку», набилось довольно много интересного народа. В углу, потупив взор, скромно сидела дама, занимающаяся, как потом выяснилось, проблемами глобализма и как-то хитро связавшая их с национальным вопросом.
Несколько человек приехало издалека не только послушать Тамару Башмакову, но и почитать свои собственные стихи. Они добирались до Переделкино из Москвы на электричке, в дымовую завесу – ведь все знают, что в эти дни горели торфяники. И в нашем «караван-гараже» температура была зверская. Замкнутое пространство, много людей, о проветривании и подумать страшно, ибо на улице – дым, Африка. Словом, подвиг совершили приехавшие к нам люди. Поэт или поэтесса, издательница рассказывающего об успешных современниках журнала «Ху есть ху», решилась после некоторых наших уговоров почитать свои стихи.
– Они все о любви, – уточнила она, – я пишу только тогда, когда влюблена.
Красивые серые глаза, высоченная, сильно оголённая грудь, слегка распластанная по столу… Тридцать лет тому назад эта женщина приехала завоевывать Москву из Луганска. Судя по уверенному облику – получилось. Стихи её оказались довольно профессиональными и какими-то даже умными, что обычно о поэзии не говорят.
Поскольку люди приехали издалека, а некоторые живут неподалёку, но всё же в сорокаградусную жару явились послушать странную, прекрасную, чистую до какого-то невероятного предела Тамару Башмакову, я всем дала слово.
Стихи Зиновия Вальшонка – правильные, географически разнообразные – аж до самой Франции – искусные, литературные. Он их может сочинять километрами. Благо, богатенький чудесный сын их издаёт в огромных глянцевых количествах. На обложке последней книги – большой портрет самого Зиновия, обрамленный венцом из крохотных фотографий Ахматовой, Пастернака, Цветаевой и других немыслимых знаменитостей. Классик, одним словом, – назвали мы его, и Зиновий воспринял это ну очень серьёзно. Он рассказал нам также о своём посещении только что открывшейся галереи знаменитого Евгения Евтушенко: «Хозяин галереи-музея радушно принял меня, обрадовался, мы мило побеседовали. Я обратил внимание на одну деталь: на спинку стула был небрежно повешен пиджак, словно хозяин только что здесь был и вот-вот вернётся за ним». Словом, музей, весь в дорогих и сверхдорогих картинах, подаренных Евтушенко великими мастерами, произвёл на Вальшонка неизгладимое впечатление.
Знаменитый бард Сергей Крылов с очень немолодым, похожим на мягкую игрушку, лицом, на котором запечатлены все житейские бури, невероятно точно сказал об увиденном и услышанном. Он нашёл очень проникновенные слова о поэте Тамаре Башмаковой: чистота, почти невыносимость страданий, детскость – и много других возвышенностей.
В самом деле, от встречи с этой удивительной женщиной осталось острое ощущение чего-то настоящего, ностальгически правдивого и, главное, – осталось чувство неподдельной любви. Любви ко всем нам, пришедшим, привыкшим иронично воспринимать странных людей, не похожих ни на кого поэтов, неподдельно детских, но занявших свою собственную литературную и человеческую нишу.
Все эти дни, пока Тамара жила в Доме Творчества, ко мне подходили его обитатели – ну очень серьёзные писатели – и удивленно спрашивали, зачем я пригласила Тамару Башмакову читать у нас, куда, в основном, приходят корифеи? Одна дама с возмущением убеждала меня, что и стихи у неё никакие, и сама она странная, практически «чокнутая», словом, неадекватная. И ни с кем-то она не общается. Я порадовалась за Тамару. Обычно писатели здесь ходят небольшими такими стайками. Все вместе. Вместе в столовой, вместе на прогулке, в кучке, как все. Один – известный, и рядом – остальные, с отсветом его знаменитых лучей. Глядишь – поможет, поддержит. Полезно, словом. Я ещё помню, как по улице Серафимовича, на которой стоит музей Чуковского, строго по одной и той же тропинке утром и вечером прогуливался Валентин Петрович Катаев в вечной клетчатой кепочке. Ходил, что называется, с напряжением. Вынашивал, вышагивал, вероятно, свой «Святой колодец». Всегда один, всегда замкнутый, невероятно красивый старик. Об обратной перспективе любил порассуждать, как сейчас помню.
– Вы знаете, – обратилась ко мне однажды та самая дама, – сегодня Тамара пожелала мне приятной прогулки!
Я подумала: как же хорошо, что я познакомилась и чуть-чуть прикоснулась к судьбе поэта и маленькой отважной женщины Тамары Башмаковой.