ВОЛЦИЧА

Снова город ночной рукотворные звезды зажег,
Отпугнув темнотищу - голодную злую волчицу,
Не успевшую сделать последний коварный прыжок,
И, проспекты подмяв, их беспомощностью насладиться
И агонией звука, и бельмами окон слепых,
От нее закрываемых шелковой кожицей шторок.
Обжигают огни. Дикий зверь затаился, притих,
Выжидая, когда утомленный расслабится город.
Лишь под утро, лакая реки почерневшую кровь,
На востоке почует рассвета нечаянный запах,
Громко лязгнет зубами, нарушив дремоту дворов,
Зло оскалясь, отступит, качнувшись на дрогнувших лапах.

***

Бог - старенький сторож в небесном саду -
Гремел колотушкой, покрикивал грозно,
Он август созревший задел на ходу.
Как яблоки, сверху посыпались звезды,
А на полотенце махровой травы
На цыпочках утро неслышно ступило.
Уставшее за ночь, бледнело светило,
Еще не успев преклонить головы.
А я, обжигаясь хрустальной водой,
Небесный ранет собирала в корзину:
Друзьям пригодится в суровую зиму.
Вы пили когда-нибудь чай со звездой?

***

ЗАКАТ ДАВИДА

Ты помнишь, Господи: когда я молод был,
Победы вдохновляли, жены, дети?
О как я одинок теперь на свете!
Былое вспоминать - и то нет сил.
Все отдано за то, что совершил
Ошибку. Но пойми, великий Боже:
Когда б и Ты ее увидел тоже,
Уверен, что и Ты бы полюбил.
Прости меня за все, в чем виноват,
Хотя мой путь насыщен был и ярок.
Но как тяжел, Всевышний, твой подарок!
Как жалок и постыл такой закат!
Мне кажется, что лучше умереть,
Затихнуть, как мелодия напева,
Коль юная прекраснейшая дева
Ни оживить не может, ни согреть.
Скажи, я разве мог смиренно ждать,
Когда желаний полон был и молод?
О Господи! Как нестерпим твой холод!
Как бесконечна мертвая кровать!

***

Все реже - любимые лица.
И я заклинаю: "Держись,
Душа - перелетная птица,
На миг залетевшая в жизнь:
Наполнить любовью котомку,
Почувствовать в этом добро,
Успеть обронить для потомков
На долгую память перо,
Приметить крутую дорожку
И, не постигая конца,
Расклевывать времени крошки
На щедрой ладони Творца".

***

Этот город печальный и юный
С рыжиной одуванчиков первых
То ласкает души моей струны,
То, сорвавшись, играет на нервах.
Он стихи сочиняет к рассвету,
Строки улиц сплетая хореем.
Он сегодня проснулся поэтом
И бузит. Я его пожалею.
Знаешь, город, и я, как немая,
Слово в рифму ищу всю неделю.
Потому-то твои понимаю
Фонари, что глаза проглядели.
Все приемлю: и ритмы, и строки,
Многоточьями площади эти.
А поэты всегда одиноки
Среди многих поэтов на свете.

***

Пойду бродить по небу босиком.
Кузнечиками звезды из-под ног
Выпрыгивают. С лунным молоком
Большую крынку август приберег
И угощает. Пью. А по губам
Веселых капель зачастил пунктир.
Мне хочется еще один стакан.
Но молоко пролилось в спящий мир,
Оставив ярко-желтые следы
На листьях кленов. Августу смешно,
Он завтра дождь пригонит: без воды
Не отстираешь пятен все равно.
И месяц подливает молока,
Указывая мне за окоем:
Там тучи, нагулявшиеся днем,
Почесывают черные бока.
А время робко слушает цикад.
Так много их вокруг, что ночь поет.
Жаль, ноги утомленные гудят,
Предупреждая осени приход.

***

Вновь осенний туман совершает на город набеги.
Алой кровью рябины залили проспект, не щадя.
Ветер - старый Баян - песнь заводит о князе Олеге.
И вздыхают седые печальные гусли дождя.
Это осень опять перепутала время с пространством.
По опавшей листве, как по книжным страницам, бреду.
Кто мне скажет, зачем, сохраняя в душе постоянство,
Невзирая на век, словно в древности, витязя жду?

***

Наберу в ведро перезвон дождя,
Вскипячу грозой молодой июнь,
Заварю траву и, тебя щадя,
Не вложу в питьё горьковатый вьюн,
Поднесу тебе дорогой бальзам,
Чашу редкостной пряной сладости.
Убедишься сам: в наслажденье нам
Зацвели вокруг травы радости.
Ты таких цветов прежде не встречал,
Чтоб взошли они - счастье надобно.
Позвони друзьям, пригласи на чай,
И поделимся нашим снадобьем

***

БЕСКОНЕЧНАЯ ЛЕСТНИЦА В НЕБО

Наберу в ведро перезвон дождя,
Вскипячу грозой молодой июнь,
Заварю траву и, тебя щадя,
Не вложу в питьё горьковатый вьюн,
Поднесу тебе дорогой бальзам,
Чашу редкостной пряной сладости.
Убедишься сам: в наслажденье нам
Зацвели вокруг травы радости.
Ты таких цветов прежде не встречал,
Чтоб взошли они - счастье надобно.
Позвони друзьям, пригласи на чай,
И поделимся нашим снадобьем.

***

Бесконечная лестница в небо все выше и выше.
Кто идет впереди, те не видят меня. И не слышат
Отстающие все, будто я одинока на свете.
Лишь ступени, ступени, ступени и стонущий ветер.
Мне нельзя на пути оступиться и остановиться
Потому, что у всех, кто догонит, суровые лица.
И, быть может, осудят меня не конкретно, а в общем,
Да того и гляди, не заметят и просто затопчут.
А у тех, кто рванулся вперед, ощущаю насмешку.
Я за ними спешу неустанно, стараясь не мешкать,
Но для них навсегда остаюсь только младшей сестрою.
Никогда не узнать им, чего я воистину стою.
Крепко зубы сцепив, поднимаюсь, не ведая лени.
Что меня ожидает? Ступени, ступени, ступени...

***

ВИДНО, СКОРО ОСЕНЬ

Видно, скоро осень: разлетелись дети,
Постарел внезапно онемевший дом.
Все теперь иначе выглядит на свете:
Предстоит ребятам жить своим умом.
А гнездовье комнат синей грустью дышит,
Стала бесконечной ожиданья нить.
Может быть, приедут? Может быть, напишут?
Может, не забудут завтра позвонить?
Листопад вопросов закружился лихо,
Но о стены гулко бьется тишина.
И молчат подолгу аист с аистихой,
Часто на дорогу глядя из окна.

***

Поверишь ли, приснилось мне однажды
(И ты случайным это не зови):
Страна, своих не любящая граждан,
На паперти молила о любви.
Бомжихою к церковному подножью -
Нетрезвая, уставшая от драк,
Заискивая перед молодежью -
Приволоклась выпрашивать пятак.
Рассказывала, что была красивой,
Свободною и гордою была,
Историей - ворованною ксивой -
Оправдывала прошлые дела.
Не извинялась, матерясь безбожно,
Срамным лукавством оскверняя храм,
Ощупывала взглядом осторожно
И снова о любви твердила нам,
О том, что - мать, к тому же - героиня.
Да вот беда: опоры в детях нет.
И повторяла всуе Божье имя,
Протягивая руку для монет.
Выпрашивала чувства, словно милость,
Прикидывала, что доход немал.
И громко и неискренне молилась
О тех, кто жалость медью отсыпал.

***

А Мастер плакал перед Маргаритой,
Рассказывая ей про род людской,
Про то, что правда временем сокрыта,
А он устал и хочет на покой.
Припомнил, как роман писал когда-то,
Как прост и безыскусен был сюжет
С пленительною пластикой заката,
Легко перетекавшего в рассвет,
И тем одним из вечного народа,
Пытавшимся постичь своим умом
Идею безграничности свободы,
Когда о небо стукаешься лбом,
И совместимость честности и власти,
И тот неугасимый интерес
К вопросу: "Как добиться в жизни счастья?", -
Хоть счастье - не итог, а сам процесс
Длиною в жизнь - лишь крошечную точку
На смерти, как оси координат.
Но плакал Мастер, поджигая строчку,
Хоть рукописи, верил, не горят.

***

САМСОН

Наступившая тьма словно ширмою мир отделила.
И один на один остаюсь я с бедою своей.
А моя слепота - это дар твой последний, Далила.
Отвергая народ, я влюблялся в его дочерей.
Понимал: предала, знал и чувствовал, что не любила,
Ненавидел себя, но с тобою расстаться не мог.
Всем пожертвовать рад, даже Богом дарованной силой,
Чтобы вновь целовать твой, горящий в лучах, завиток.
Среди красок любви много темных, но я не в обиде.
Что-то рвется в груди, изначальную ясность губя.
Как, скажи мне, любить, если я твой народ ненавидел?
Как сражаться с врагом, если в стан свой он принял тебя?
Мне понятно теперь, что судьба объяснить захотела.
Но возможно ль прожить безошибочно и не спеша?
Ведь глаза нам даны для того, чтобы видело тело.
А вот зрячие мы, лишь когда прозревает душа.

***

То коньяк, то бальзам подливаю себе понемножку,
Потускневшее фото в альбоме опять тереблю,
О пузатый кофейник озябшие грею ладошки,
Но к чему прислонить бы промерзшую душу мою?
За окошком октябрь философствует, словно Гораций,
Отзвеневшим дождем об ушедшем июне скорбя,
Под горчащую взвесь угасающих ревербераций
Во Вселенной души, где давно не хватает тебя.

***

Густо кровью пропитано время на сивой реке,
Резкий воздух насыщен горчинкой шальных изотопов.
Потому-то страну невозможно постичь вдалеке,
Попивая шартрез в ресторанчиках старой Европы.
А прикрою глаза, и взволнует: из центра земли
С диким храпом и гиканьем где-то на киевском склоне
Мне навстречу летят, подминая собой ковыли,
Под чубатыми хлопцами серые сильные кони.
И сжимается в точку планеты воинственный шар,
Постигается Русью свободы великая школа:
Печенегов набеги, разгульные пляски хазар,
И пропахшие лошадью дикие души монголов.
Приоткрою глаза - двадцать первый стремительный век.
Снова кровь и усобицы рвут эту землю на части.
Изменилась эпоха, но не изменен человек,
И затравленно мечется в поисках денег и власти.
А Европа торенный торопится путь указать.
Но напрасны надежды, что Русь можно взять на поруки.
Видно, каменным бабам вовек на курганах стоять
И в молитвах за землю по-скифски заламывать руки.

***

Я жила в этом городе тысячелетья тому.
Там, где ныне церквушка, Дагона стояла храмина.
Я была влюблена и доверить могла лишь Ему
Эту девичью тайну, молясь о рождении сына.
Босиком на камнях, чтобы ночь поглощала шаги,
Тьмой укутавшись плотно, стояла под сводами храма
И взывала к Нему, и просила Его: "Помоги!",
На холодном полу отбивала поклоны упрямо.
А под утро едва покатилась по травам роса,
В слюдяные оконца пробились лучи золотые,
Трепеща от волненья, взглянула Дагону в глаза.
О проклятье небес! Идол слеп и глазницы пустые!
Я разбила божка, с пьедестала Дагона столкнув,
Я крушила в сердцах все, что под руку мне попадало.
Ах, никчемный болван! Как он подло меня обманул,
Ведь увидеть не мог все, о чем я его умоляла!
Много минуло лет, но я помню историю ту,
Потому никогда не молилась ни в церкви, ни в храме.
Я смертельно боюсь, я увидеть боюсь пустоту
Там, где должен быть Бог с голубыми земными глазами.

***

Я - зеркало. Я возвращаю свет,
А вместе с ним улыбки и кривлянья.
Смешно смотреть на то, как с резвых лет
Вы силитесь привлечь мое вниманье
И чаще отражаться. Вы горды
Своею красотой и юным веком,
И верою в бессмертье человека,
И в то, что можно с зеркалом на ты.
Потом вы реже ищете во мне
Себя. И начинает мне казаться,
Что вы уже устали отражаться,
Охотнее стоите в стороне.
Вы стали шаркать мимо и бочком.
Я покажу, кто вы на самом деле.
Ну, что, мой ненаглядный, поглядели?
Ну, где же вы? Мне душно под платком...

***

ГОЙЯ

Этот бал Сатаны с загнивающей рыжей гвоздикой,
Громко воют коты, как металлом по краю стекла.
И толпа, что вокруг, безобразна, пестра, многолика.
И гогочет, юродствуя, ночь раскалив добела.
И раздавлены звезды. И я по осколкам - душою
Сквозь кровавый, нелепый, отчаянный времени бег.
Подарите мне кисти. И я полотно небольшое,
Написав, озаглавлю: "Капричос. Сегодняшний век".

***

ЛОМБАРД ЛЮБВИ

То, что дорого мне, называлось: любовь.
Я сегодня ее заложила в ломбард.
Средь старинных гравюр, бриллиантов и карт
Она смотрится скромно в фольге голубой.
А оценщик - пузатый, картавый, рябой -
Говорит мне с издевкой: "Скажите, мадам,
Разве это товар? Разве он ходовой?
Я Вам больше десятки, поймите, не дам".
"Как десятка?!" А впрочем уже все равно.
"Говорите десятка всего? Ну и пусть.
Сколько в маркете стоит сегодня вино?
А дешевле? О, Господи, и не напьюсь!"
Я червонец замызганный прячу в карман
И квитанцию мятую рядом кладу,
Понимая отчетливо: самообман,
Я второй раз сюда никогда не приду.
Где-то там, на углу, звуки скрипки горчат.
И у ног музыканта - открытый футляр.
Я десятку бросаю ему сгоряча -
Безответной любви обжигающий дар.

***

РАЗГОВОР С БОЖЬЕЙ МАТЕРЬЮ

О любви я ее спросила,
Но ответила Божья мать:
"Я ведь, дитятко, не любила.
Мне не ведомо, что сказать.
Я законно иль незаконно,
Но мечтала любовь познать,
А не ликом святым иконным
Мир от мерзости заслонять.
Я хотела на этом свете
(Как представлю - бросает в дрожь),
Чтобы сын, как и должно детям,
На любимого был похож.
И моя нелегка судьбина.
Уж не знаю, поймешь ли ты:
Проступили в лице у сына
Не знакомые мне черты.
И все ходят и ходят люди,
Плачут, молятся предо мной.
Но сама, как о высшем чуде,
Я прошу о любви земной".

***

ТЫ И ВПРАВДУ МАЛЫШ?

Ты и вправду Малыш? Извини: я ответ не расслышал.
Я сейчас прожужжу по-над самым твоим потолком,
А потом полетим прогуляться по вымокшим крышам
И по лунной тропе, что протоптана летним дождем.
Ты заглянешь в дома и увидишь, как выглядят люди.
Это очень смешно. И неважно, что ты еще мал.
Мама с папой поймут и тебя никогда не осудят.
Не поверит лишь тот, кто всю жизнь ни о чем не мечтал.
Мы собаку найдем самой лучшей на свете породы.
Будем с нею втроем мы по лужам бродить до утра.
Только знаешь, Малыш, ничего нет прекрасней свободы
Ощущать высоту. Но домой возвращаться пора.
Я еще прилечу. Никуда друг от друга не деться.
Подсади на окно. Да на кнопку не сильно дави.
Одиночество я или Карлсон, что родом из детства.
Я - не найденный друг, а, быть может, начало любви.
Что ж ты, милый, ревешь? Говоришь, у тебя день рожденья?
Ну, держи. Я дарю. Мне для друга нисколько не жаль
Этот сказочный мир, как огромную банку варенья.
Пригуби и почувствуй, как горечью пахнет миндаль.

***

СТАРЫЙ НОЙ

"Вот и день отгорел. Видишь, Боже, измученный Ной
В утомленном ковчеге упавшие звезды качает.
И слезится душа. И над горькой, постылой волной
Кроме Ноя молитвой никто Тебе не докучает.
Позабыть бы о днях, когда рос этот мрачный ковчег,
О соседях, друзьях и родне, ребятишках и прочем.
Я доподлинно знал, что уже обречен человек,
Но без воли Твоей разве мог я хоть чем-то помочь им?
А когда напирала, с высот низвергаясь, вода,
И в отчаянье люди бежали под прорванным небом,
Я за них не молил, малодушно боявшись тогда
На себе ощутить отголоски великого гнева.
Помнишь, юную мать заливало холодной водой,
А она мне тянула бутон верещавших пеленок
И молила: "Спаси! Помоги ему! Смилуйся, Ной!
Ведь ни в чем не виновен родившийся этот ребенок!"
Я до смерти своей этим криком, как грязью, облит.
И устала душа принимать эту горечь без меры.
Потому-то, наверное, старое сердце болит,
Что придавлена совесть моей стопудовою верой.
Что мне делать, Господь? Я давно потерял аппетит
И смотреть не могу на сынов помрачневшие лица".
"Успокойся, старик. Видишь: голубь назад не летит.
Значит, будет весна. И Земля для любви возродится".

***

МАСТЕР И СКРИПКА

Было что-то не так в той, измучившей Мастера, скрипке.
Он проснулся. Голодная ночь доедала свечу.
И опять чертежи и промеры, и поиск ошибки,
От которой хрипит инструмент, прислоненный к плечу.
Узловатые пальцы ощупали теплую деку,
Попытавшись найти перепад гениальной кривой,
Дабы скрипка его, подчиняясь руке человека,
Богом созданный мир освятила земной красотой.
Сколько раз он во сне слышал эти шафранные звуки!
Сколько лет наяву был мучительной тайной влеком!
Как уставшая девочка, скрипка просилась на руки
И, прижавшись к нему, лопотала густым шепотком.
Он усердно молился, у Бога ища откровенья,
Признавая Гармонию центром Вселенских забот,
И желал одного, и для скрипки просил исцеленья,
Чтоб запела она, выплетая узоры из нот.
Он испробовал все. Даже больше. Но надо признаться,
Не почувствовал тонкий единственно верный момент.
Посмотрел на нее и погладил: "Пора расставаться.
Может, кто-то иной изготовит другой инструмент".
Самым острым ножом он проткнет неподатливость деки
И уставшее сердце - не принятый музыкой дар.
Но рука отскочила, со скрипкой простившись навеки,
Нанеся ей повторно отчаянный, жесткий удар.
Что за стон из-под струн, преисполненный страсти и муки?
"Скрипка, девочка, ты ли вместила все краски Земли?!"
И протягивал Мастер впервые дрожащие руки,
А у прорези в деке соленые звезды текли.

***

БАБОЧКА

Сказал ты: "Прощайте, мадам Баттерфляй!"
И я полетела, расправивши крылья.
А ветер стелился осеннею пылью.
И было мучительным слово "прощай".
Но окна твои излучали тепло.
Казалось, за ними спокойно, уютно.
О, как безответно, о, как безрассудно
Разбить я пыталась тугое стекло.
А мир был огромным, холодным, чужим
И горьким от кем-то сжигаемых листьев.
И только большие, тяжелые кисти
Призывно алели на ветках рябин.
И я к твоему прилетала крыльцу,
Как призрак давно отзвучавшего лета,
Любовью твоею ничуть не согрета,
Стряхнув, словно снег, золотую пыльцу.
И пусть за дверьми у тебя благодать,
Несет меня осень, как листик рябины.
Прости, мой хороший. Прощай, мой любимый.
Я больше не буду к тебе прилетать.

***

ТАМ ПУСТОТА

Там пустота и мрак, и тленье,
Энергетический распад,
Но постоянное стремленье
Вернуться в этот мир назад,
Присниться детям ли, строкою
Созвучье в душах обрести,
Фамильной тонкою чертою
В обличье внуков прорасти,
Всегда с любимыми в обнимку
Быть в застеклённой тишине
На потускневшем фотоснимке,
Давно висящем на стене.