МАРИНА МАТВЕЕВА
***
Ты старше меня.
Ты раньше умрешь.
Я стану невидимой миру вдовою:
не рвать мне волос с показательным воем,
не сметь демонстрировать черных одёж.Ты круче меня.
Ты раньше умрешь.
Есть Божий предел и для самых отважных.
Моими молитвами выживешь дважды,
а втретье… другие пусть молятся тож!Ты лучше меня.
Ты раньше умрешь.
Такие нужнее в раю - для примера.
А я эпизодом приду на премьеру
кино "Без тебя". В сердце - тоненький нож…Ты любишь меня.
***
Мой ангел не слышит зова - он
весь там, где Небесный Царь и
где солнце к кресту церковному
привязано, словно шарик
воздушный.
…и невесомее
пушинки, и невесомей
пылинки, и невесомее…Поминки справляю в доме.
Там глыбы, что камнепадочно
с невидимых гор под ноги
нападали, и так рады, что
о них обрывают тоги
мои Цицероны мудрые
и точные Стагириты,
и головы дивнокудрые,
где лаврами плеши скрыты,
ломают. А с ними в купности
ломаться мне…Но живется
под треплющимся над куполом
таким невесомым солнцем…
***О ПРОСТЫХ ВЕЩАХ
… писать о простых вещах и о книжных полках,
о сборище дисков на полке, одной из книжных,
о том, что бывает лишь с человеком, только
с одним, которого я каждодневно вижу
в обыденном зеркале, чей подзеркальник полон
шампуней и кремов, и летних сухих соцветий,
и не понимать, где таится несносный холод
души, погруженной в себя, и пытаться встретить
строку о простых вещах, о приходе друга,
стыде перед ним за неубранную квартиру,
о том, что бывает лишь с человеком, туго
закрученном на себе и закрытом миру,
кто знать о простых вещах, о подарке к свадьбе
сестры, о дожде, который на каланнетик
не дал ей пойти, так не хочет, а надо знать бы,
и знания эти сложнее втрое тех кибернетик,
которые, высчитав ритмику, амфибрахий
заводят о богопознанье и прочем этом,
чем славится девочка Маша Машина в страхе
почтения перед нею как перед большим поэтом,
который не видит книжных полок, а видит списки
грехов и судеб человеческих пред Вселенной,
который не знает, в котором банке платить за прописку,
и уже год как не ставит себе Интернет из лени
идти договариваться, который не моет груши,
когда желает их съесть, и гостей встречает
недельным печеньем, и хочет писать о душах,
и лишь по себе единственной душу чает
постичь; о простых вещах, о попытке связи
с другими мирками, которые каждый сочен,
как эти проклятые груши: их безобразий
и радостей слишком много, а мир двуочен,
и третьего глаза нет даже у тех поэтов,
кто с помощью листьев травы его открывает…Сегодня погода будет, по всем приметам,
пора бы на лекцию по изученью рая…
***
Твои зубы стучали по краю узора
чаши с водой.
Твои руки - два огненных тореадора
в танце с бедой.
Беломраморной мертвенною сединою
внутренний яд
растекался по нервам, что мертвой водою…
Кто виноват?
Больно слышать тебе: вот костяшки вселенной
в окна стучат…
Мало прутьев тюрьме - смотрят в мир только стены…
Внутренний ад…
Словно ветви сухие терновые, виснет -
взгляд оплести -
Многотысячье рук, проникающих извне,
чтобы спасти.…Только жизнь - это точка, и кажется странным
"После" и "до"…
И стучат твои зубы по краю стакана
с мертвой водой…
***
РОЖДЕСТВЕНСКОЕБыл бы Он вечно маленьким -
в круге волхвов и ягнят.
Был бы Он вечно маленьким
и никогда не распят.
Был бы Он вечно маленьким -
с руку Марии, - и
радость мы всю отдали бы,
всю Eму, что могли.
Нам бы не знать печали и
быть в умилении
вечном от вечно маленькой
искры Большой Любви.
Не быть бы Ему подростком,
чтоб не теряться в пути,
и никогда бы взрослым,
дабы на крест нейти.
То не вина Пилата…
Времени не простив,
это судьба распята:
детям должно расти.
И вырастают смертники
времени на поклон.
Не воскресают смертники -
лишь воскресает Он.
…Нет, чтобы вечно маленьким -
вечное Рождество!Был бы Он вечно маленьким -
не было б ничего.
***
Это было как Божья слеза,
так случайно прожегшая крышу…
У нее говорили глаза,
только мир глухоглазый не слышал.Это было в эпоху поющих машин,
говорящих собак из цветного металла,
это было в эпоху бесполых мужчин,
перетянутого на себя одеяла.Это было как страшная месть -
- а душа - что застенок ГУЛАГа -
это было как чертова безд…
на вершину взнесенная флагом,чей носитель погиб на обратном пути
под тяжелою душно-холодной лавиной,
чей Спаситель, распятый на чьей-то груди,
на Голгофу такую явился с повинной.У нее было сердце иглы,
что ко смерти приводит, ломаясь,
даже самых бессмертных. Белы
были зубы Вселенной… Не каясь,у нее говорили глаза, и о том,
для чего даже Бог не придумал бы кары
в Судный день. Только мир оставлял на потом
все ее марианские мыслекошмары,что умела она прозревать,
но сказать не умела ни строчки,
ибо Небо не смело создать
для того звуковой оболочки,да и смыслов таких. …и кричали зрачки,
умирая от голода в пиршестве трепа…
Это было в эпоху Закрытий, таких,
что Великими станут на карте Европы -Евротрои, что скоро с ума
и с души соверзится в тартары.
А Кассандра… Кассандра - нема.
Да и Гекторы искренне старыдля того, чтоб спасать полувымерший дом,
для того, чтобы крыс выгонять из подвала.
…Это было в эпоху пустых хромосом,
перетянутого на себя одеяла…
***
Темная половина
Падает под иконы...
Темная половина -
Болью неразделенной...
Ни оторвать, ни бросить.
И ни "Равняйсь!", ни "Смир-рно!"
Воли "господ" не спросит
Темная половина.Темная половина
Есть у любого солнца.
Темная половина
В праведном сердце бьется.
Если ты счастлив - значит,
Грешен. Иной причины
Нет. Твое счастье - это
Темная половина.
***
... и Некто, высокий, суровый "дед",
тебя, салажонка, еще заставит
вылизывать собственный туалет
души языком - и еще добавит
потом, чтобы крепче любил ее -
ах, родину-мать - материнку-плату.
На ней суть единственное твое,
а все остальное - больной остаток,
а все остальное - неси в расход:
и каждый убитый тобой младенец -
- (ах, мысленно!) -
это Ее аборт,
и мира суть каждое неспасенье!И каждый срывной площадной наор,
и каждое слово - и это тоже -
всей сущей сущилище приговор
на то, чтоб тянула, терпела.
Кто же
такой и положит предел - атож! -
и суд ей устроит, да на престоле!Тяни и терпи, и да будет вхож
в твою материнку кристаллик соли...
***
Познать свои глубинные слои,
пройти сквозь внутренние извороты...
...И было так, что мерли соловьи
от собственного пения до рвоты,и было так, что тихо, как в гробу,
вращало мироздание белками,
и та звезда, которая во лбу,
перетекала в низовое пламя, -а так хотелось просто. Просто за-
кричать, упившись криком, как бальзамом.
Потом уснуть. И затворить глаза,
чтобы приснились облака над храмом......А в них смакует Бог из двух грудин
кровавый стейк, и кровь, как кошка, лащит...
Не отдавай меня, мой господин,
Тому, Кто любит и страшней, и слаще!Не отдавай! И все равно отдашь.
Мне с Ним тебе, Ему с тобой измена -
явление привычное, как блажь
актрисы, что кобенится за сценой.Хотя... не так. Иное существо
лишь частью целого умеет значить.
Ты - грешное орудие Его,
которым он меня... решать задачи,поставленные жизнью, научить
пытается: чтоб ничему не верить
и никому не отдавать ключи
от самой потаенной донной двери...И грех - Его. Он сам и Сатана.
Контраста грязи с белизной не чуем
иначе, вот и грешен Он - для нас,
Себя растляя, чистит и врачуетнас! ...А почто бы вам, ребята, не
любить друг друга? Душно, оголтело,
забыв предельно вовсе обо мне?
Идите оба. На. Святое дело.
***
В глазки твои, мой любимый начальничек,
вставить бы гвозди!
Скрепку в руках разгибая отчаянно,
вижу сквозь воздух:
поздно. …И снова я стану охотницей
и трисмегисткой:
плюну на всех и уеду на Хортицу -
к милому близко.
К любушке, что наслаждаться любовию
что-то не хочет…
Скрепку не зря захватила с собою я -
ай, гарпуночек!
Ухнем, дубинушка, милому в спинушку -
да и в пещеру!
…Бедный начальник, да ты, сиротинушка,
принял на веру
стол опустевший мой - солнцем зашторенный,
пылью повитый…
Ладно, не бойся ты, замониторенный,
дэсктопобитый:
флешками-мешками да анимешками
взор услаждая,
что тебе вемо, коробочный "мешканец",
в мире без края?
В мире простора, лесов да лужаечек,
птиц оголтелых?
Ладно, останусь. Да не уезжаю я! -
хоть и хотела.
Ты не ори, не бросай в меня сумочкой -
страшен и жалок.
Я тебе солнце и небо подсуну, чтоб
ближе лежало,
не затерялось в бумагах с визитками, -
чтоб хоть на часик
мог ты умыться прозрачными слитками
чистого счастья.
***
Окрымлённая - окрылённая…
Полуостров - что полусон…
В теплой дымке сады зеленые…Уходи, нелюбимый, вон,
город северный, осфинксованный -
освинцованный - и пустой.
На куски-дворцы расфасованный
пипл-хавальной красотой.
Изначально такой - построенный
под туриста. И на крови.
Не окно в Европу - пробоина,
дефлорация без любви…Без обиды, брат-петербурженец, -
он прекрасен, твой город-бог.
Но спала я в нем, а разбужена
теплой пылью горных дорог.Возвращение - как прощение.
Крым, и тишь моя, и кураж,
у тебя прошу разрешения
на чужих городов мираж,
на барочные, на порочные,
на дворцы и хибары их,
на разлуки с тобой бессрочные,
не тебе посвященный стих...А пока пускай на лицо мое
сядет бабочка - вещий знак.
Опыльцована - окольцована -
с принцем-эльфом вступаю в брак.
Крым, возьмешь ли меня, неверную,
вилу-посестру блочных чащ?
Я беру тебя. Чую, верую:
ты единственный - настоящ.
***
С утрева делать нечего. День будто сдутый шар.
В окна вползает к вечеру потного полдня жар,
температурит, лапушка, хочет моих пилюль.
Не разрешает бабушка. А на дворе июль.
Где-то в Сибири лаково-белым цветет сирень.
Наша же в май отплакала, словно в подушку. "Встрень
дедушку с поликлиники, медленно он идет.
И ходунков, былинонька, Бог тебе не найдет
в старости", - прошептала мне бабушка, хлеб в руке,
мякиш, как льдинку талую, плавя на языке,
ложечка, чай взволнованный, дует, жара, жара…
Я в белых шортах новеньких прыгаю со двора -
и мотыльком по улицам. Медленно он идет…
Бог - не слепая курица - что-нибудь да найдет,
что-нибудь да отыщется летним тягучим днем…
На ветростёклах тыщами - блики. …Давай свернем
в тот переулок, дедушка, помнишь, ты там играл
в детстве и с некой девушкой угол облюбовал
для поцелуя первого… Сам рассказал. Забыл?
Как в Воскресенье Вербное веток ей раздобыл, -
хоть запрещали праздновать, - в церковке освятив…
Бог - Он болезнь заразная. Скольких "врачей" сплотив,
мудрых и доморощенных, не излечила власть
прежняя. …Так короче нам, бабушка заждалась -
маленькая и верная, будто лампадный свет,
помнящая те вербочки тысячи тысяч лет.
Чаю тебе остудим мы, булочку подадим.
Видит Господь: не судим мы - будет же не судим
мир, оголенным проводом тычущийся в живьё…
Бог - дай Ему лишь повод - нам сердце отдаст Своё.