МАРИНА МАТВЕЕВА
***ТЕАТР АБСУРДА
Прячась в логово свое,
Волки воют: "Ё-моё!"Из Бродского
Мой сорокапятилетний герой,
мой демонический Homo Archangel,
воешь? Опять разлетается рой
футуропланов твоих эпохальных.Что твой мобильный перпетуум? Сдох?
Злая жена подложила колючки,
злая любовница всыпала блох, -
вновь довели тебя бабы до ручки…Плачешь? А я вот не плачу. А я -
даже не баба, не номер мобилы,
вечно ломающейся… Я - Змея,
родственница самого Крокодила!Нашей породе пристало рыдать
только над завтраком (Впрочем, фольклорно
это настолько, что прямо беда!).
Это о том, что мы плачем притворно.Нет, мы жалеем вас, жертвы любви
или же голода - что равнозначно
для динозаврски-холодной Змеи…
Но и такие, случается, плачут.
Ядом. А может, святою водой.
Но не слезами! Как бабы - не смеют!..…Первой едой моей был молодой.
Ты, мой последний, намного вкуснее…
***
ЭКСПЕРИМЕНТ ПОКАЗАЛ, ЧТО
мужчина - не Бог. Заявляю открыто.
И даже любимый, и даже убитый
тобой от тоски, от тупой безнадеги,
ну, чем-то тяжелым, ну, там, на пороге,
когда уходил - уходил и не видел,
что больно кому-то, что кто-то в обиде,
что кто-то завоет сейчас собачонкой…
Вот тут и убила. А после, в сторонке
присев, набрала номерочек заветный:
"Идите, вяжите…" А, может, соседке
сказала… А может… Да, в общем, не все ли
равно, если больше не будет веселых
встречаний… уходов и слез на пороге,
и чувства, что не упокоена в Боге……Но этот - не Бог почему-то - хоть тресни!
Лежит. И не встанет. И не. Не воскреснет.
***О ТОМ…
О том, как маршрутке махнула рукой,
а та пронеслась, негодяица, мимо,
о том, как шептала себе: успокой
проклятые нервы - как будто терпимо
и то, что она укатила, смеясь,
держалась при этом так прямо и гордо,
как будто бы вел ее киевский князь,
как будто природой ей дадена хорда…О том, как пустели ее закрома,
о том, как луна отбивалась от стекол,
о том, как луну отбивали дома
в таком кураже волейбольном жестоком,
что будто ослепли от этой игры,
а я подавалой была, за площадку
когда вылетала луна, а миры
болели, крича, и в таком беспорядкестремились оспорить неправильный счет,
"на мыло судью" и вцеплялись в сусала…
А я сочиняла: чего бы еще
им делать? … и - "чепчики в воздух бросала".
…О том, как искала глазами такси
и знала, что ночь и что больше не буду…
О том, как просила себя: не проси.
И как ни старалась на рифму Иудуне ставить, а все же другой не нашла
(не "чуду" же сдаться со всем своим "взрослым"
цинизмом). О том, как искала тепла…
А холодно было… А было промозгло…
А было… Неверие в чудо и то,
что чудо чудило без всякого верья.
…О том, как маршрутка сиамским котом
в мои прошмыгнула закрытые двери…
***
Ты плакала над сломанною куклой…
Потом - над двойкой, после - о любимом,
потом из-за детей, потом у гроба
родителей. Затем лила ты слезы
по красоте ушедшей. Напоследок -
о старческой ненужности. А где-то
забывшая тебя твоя кровинка,
сама - сквозь слезы красоты ушедшей -
одной рукою обнимала дочку,
что горестно рыдала о любимом,
другою - гладила ее сестричку,
что плакала над сломанною куклой…
***
НОВАЯ ТАТЬЯНА
О, безответная сладкая злая любоффь!
Небо стоит вертикально - то Божий экран.
Смотрит Он фильмы про Землю, про тысячи лбов
с метками Каина, пьет недоскисший айран
из облаков - дойных коз, что доятся слезой…
Щелкает пультом, находит кино про меня:
скучно, банально, но надо взглянуть хоть разок,
вдруг там не то, что терпимо, и надо унять.Что же мы видим: я просто смотрю на него,
просто смотрю. Будто губка, вбираю, как свет.
Скучно, банально, но надо отслеживать: вот
слово сказала ему - получила ответ…
Чуткое счастье, как бронзовый звон позвонков:
чувствовать шеею, видеть сквозь воздух, еще…
О, эта острая, тихая неналюбовь:
не подойдет и не ляжет лицом на плечо,не прикоснется и прикосновенья не ждет, -
вечно пространство меж нею и телом живым,
вечно и время, что брошено камнем в полет,
на ультразвуке небесном заставлено выть.
Только и может, что впитывать, есть сквозь зрачки
и резонировать лирикой, тонкой, как жесть,
и отзываться молчаньем на зовы тоски,
и ничего не иметь, ибо все уже есть,ибо… И Богу останется только зевать,
глядя на это, и Он ей идею письма
хитро подсунет, чтоб заговорили слова…
Это картину подразнообразит весьма.
…Меж неписьмом и письмом - лишь мгновенье одно,
то, когда в ящик бросаешь: забросил - и не
вынешь уже... Это ВСЁ. Только Богу равно:
главное, происходило чтоб что-нибудь с ней…И происходит… Она подыхает. Гробов
этих у Бога скопилось довольно внутри.
О, нутряная ты язвина, тихолюбовь,
лучше молчи, не юродствуй и просто смотри…
Просто смотри, ненавидься, не дай разорвать
струны твои, что сквозь небо до звезд допоют…
И не посмеет Господь полусонно зевать,
чувствуя тихую жуткую силу твою…
***
Чудеса бывают лишь под Новый Год -
и развенчиваются под новый день,
оставляя в жизни резкий поворот,
и на сердце - синевою - полутень.
И в руках - перо синицы. И перо
уверяет, будто в птице есть алмаз.
Вера в чудо и неверье - всё старо,
словно взгляд святых средневековых глаз.Вера в чудо, этот сладкий приговор!
Четвертует и сжигает каждый час.
И пока я, воскресая до сих пор
сотни, тысячи и миллионы раз,
понимала, говорила: "Как смешно!
Чудеса бывают лишь под Новый Год", -
но сегодня, видно, снова суждено
пережить счастливый путь на эшафот.
***
Не пишутся стихи.
Любовь молчит.
Счастливая - зачем ей распинаться?
От счастья абсолютного ключи
на полочке лежат, числом двенадцать.
Банальностей немыслимый обвал,
о том, что первый мне откроет это,
второй - другое…Вряд ли сознавал
избранник, что меня-счастливой - нет.Он
едва ли понимал, что счастье - гроб
души, живущей только в крестных муках,
едва ли знал, что по блаженству в лоб
шарахает, что катапульта, скука,
едва ли понял, с кем связался…Да,
ему устроят Трою с Фамагустом!
А ключики от счастья схватит та,
что, как дикарка, выживает - чувством,
что жаждет быть рабой и госпожой,
эсэсовкой и лагерной еврейкой,
что стала б лучшей из возможных жен
Батыю или адмиралу Дрейку,
де Сад и Чикатило морды бы
друг другу били за такую жертву,
ей скальпы скальпелем сдирать с судьбы -
как пыль стирать иному с этажерки,
ей…Лень.
Ей просто лень.Она лежит
в уютной не пускающей постели,
медлительно сквозь мозг ползут ужи
мгновений прошлой жизни на пределе…
пересеченном.
Взятом,
как Памир -
в безумном восхожденье инвалидов.Она лежит.
Ее закончен мир.И не продлить -
ни болью,
ни обидой…
***НОЯБРЬ
застарелые вишни
черные
как помада готки
сморщенные
как щеки моей бабушки
падают мне под ногиподнимаю
обтираю салфеткой
пробуюВино!
Старость - пьянит!
Попробуем постареть.
***
О, эта женская лирика, пух тополиный, цветочечки…
Вдовушка, мужа которой убило упавшее дерево,
пишет, что счастлива тем, что он был, и не хочется
ей, чтоб другие писали такое, что ею самой не проверено.
Грустной девчонке семнадцатилетней советует:
"Что ты вся в ранах, в отчаянье грешном потеряна?
Видишь цветочки и пух тополиный, и ветром так
славно качается (…это проклятое…) дерево,
видишь: я пережила и осталась счастливой, а ты еще
не переживала такого", - а девочка морщится:
о, эта женская лирика, чутких чистилище,
старая, добрая, вечно живая уборщица.А знаешь ли ты, вдовушка, чувствительная к цвету и запаху моря и сосенок, как это: войти в храм, встать перед иконой, закрыть глаза, расслабиться, ни о чем не думать, а просто смотреть "кино", которое "крутит" тебе Бог перед внутренним взором, - а Он показывает такое, что не запушишь никаким тополиным пухом,
и это в семнадцать, и так изнутри ты расстреляна,
что свет обагрен, будто снег на дуэли, - до бурого…
Ах, нежная женская лирика, валит деревья - и
складирует трупы под их же облезлою шкурою!
А где-то на небе живет Режиссер, и не ведаешь
ты, вдовушка, новых его нерожденных сценариев,
где кажется пух тополиный смертелою ветошью
на теле Земли, и решенья ее персональные
покуда растут и ветвятся в тупом ожидании
всех этих, что заживо счастливы в солнечных лучиках…
О, чертова женская лирика, о преисподняя дань ее
Иисусу-младенцу, чтобы не взрослел и не мучился…
***
ПРОФИЛАКТИКА
Остановись у бездны на краю,
Покуда не в аду и не в раю -
В преддверии любовного недуга.
Путям для отступленья несть числа.
Еще душа к душе не приросла,
Не больно отнимать их друг у друга.
Светлана Смоленская
А если проснулся
и понял вдруг:
уже приросло - и намертво.
А если проснулся -
а пальцы рук
паралич-лограммом замерли.
А если проснулся и -
ни-ку-да:
ни в сон,
ни в голодный обморок…
А если проснулся - а сердце… Да
не сердце - протухший окорок -
уже выгрызаемо изнутри
подвальною серой шушерой…
Уже догрызаемо…Говори!
Покамест еще послушаю.
О том, что какие-то есть пути,
которых число несчитано -
"пути к отступлению"…
От "пусти"
простого до сложно вытканной
интриги во зло, чтобы запугать -
чтоб даже и мысль кощунная
пропала…
Все можно.
А дальше, мать?
Я слушаю, ну же, умная,
ответь. Хладнокровная, проясни.
Серьезная и логичная,
дай руку. Дай руку
и
вы-тя-ни…
Работа профилактичная -
не всякой болезни спасенье: здесь
не кариес бленд-а-медичий.
…и были стоянья у края бездн
у страшной Марии Медичи
и той королевы, что лишь за власть
могла быть любима - собственной
рукою - сведённою - (о, нашлась,
и ей отступлённость!) - ссорилась
с любимым -
при помощи
топора!..
У бездны остановилась - так.
А как по-другому - где не игра,
а сразу все черти - вилами -
в тебя? И в того, с кем срастись - нельзя.
У них это - в книге "Правила…".
Спасибо за строки. Твоя стезя -
твой путь к отступленью - правильный.
***
Судьба пошла наискосок, и линий
с твоих ладоней не смотать в клубок,
чтоб стали руки плоскими, как синий
небесный потолок, за коим Бог
скрывает их немыслимые ярды -
клубков таких, чтоб вышивать миры.
Они что шарики на том бильярде,
на коем и планеты - как шары.Мы встретимся - и спутает котенок,
ручной бесенок, два клубка, и так,
что потолок небесный брызнет темным,
а солнце звякнет оземь, как пятак.
И эти перепутанные нити,
двуцветные, двусущностные, но
одноживые Бог нашьет на китель
себе для форсу перед Сатаной.И да. И жизневатые жизнишки
и смертеватых смертечек значки
в доверчивых ладонях, как по книжке,
прочитаны и смотаны в клубки.
***
Что ты смотришь на меня котом
бешеным? - да хоть бы ты разбилась! -
люстра, что пятиугольным ртом
вопиет мне, что она влюбилась
в серо-буро-вскниженный пенек
тумбочки с налетом из журналов.
…Будто некой истины намек,
вороша страницы их, познала…
Что ты, пятиокая! Смотри:
это только жалкая бумага
с жалкими словами. А внутри -
бабьи цацки из универмага.
Ты же - Солнце дома моего!
Солнце мира, что - мое творенье!
Чище и возвышенней всего
быть должно твое мировоззренье!
Только снова невпопад с утра
ты горишь окалиной распятной,
шепчешь:
"Не создатель ты - сестра
по несчастью. Пятиликий взгляд мой
застеняется рукой твоей…
Этот мир - творение изгоя.
Сколько в нем безликих серых пней
с интеллектуальным верхним слоем
понавыростало! Скольким ты
безвозвратно отдавала память!
…Книги - сумасшедшие коты,
гладимые нежными руками…
Что, не ты со страстью ищешь в них
так необходимые намеки?
Что, не ты впиваешь каждый стих
или повесть - как живые соки
Древа Жизни? Не Познанья, нет, -
плод твой не запретен.
И не сладок.
Только, тварь разумная, поэт,
ты не променяешь на услады
денег, секса, тряпок и котлет,
самодурства, самообольщенья
эти пни, которым сотни лет,
это прорастание Творенья
вглубь корнями.На моих очах -
не намеки.
Откровенья сниже.
…Потому я и люблю, крича,
то, что для тебя привычно ближе…"