" Представляешь, он мне сказал, что я пахну, как девственница".
Полдень, это звонит Даша, вновь пытается рассказать мне про своего нового любовника-стоматолога.
Зачем она мне звонит, не понимаю. Она мне говорит, что я ее друг и все такое, а остальные просто голодные прилипалы, и что только мне она может раскрыть свою душу, но я ей не верю. Наверное, ей просто скучно. Она бывшая пианистка и топ-модель и ей, наверное, иногда хочется поговорить о высоком.
Странно, почему мы еще ни разу не были вместе. Иногда я хочу ее, а иногда - нет. Дело в том, что она почти всегда под кайфом, а быть с такой не всегда приятно. Говорит, что Парикмахер просил ее выйти за него замуж. Заливает, конечно, хотя от этого типа можно ожидать чего угодно. Вчера, например, он чуть не выломал мне дверь, завалился с размалеванными писюхами из-под "Амстердама", а потом, вместо того чтобы заняться делом, начал лепетать про свою жизнь в Германии.
Недавно его выдворили оттуда. Теперь он пишет книгу "Воспоминания бывшего мужа немецкого полицейского".
Я все никак не могу добиться от него, - с кем он там жил: с мужиком или с бабой. А может с той розовощекой конопатой Анхен, которая приезжала с гуманитарной миссией, с ней еще случилась истерика, когда она впервые увидела его грушевидную голову. "Майн гот!" - только и успела воскликнуть она.
Пришлось ему, конечно, рассказать страшную историю про дедушку, Сталинград, - и то, как пришлось дедусе катапультироваться через дуло горящего танка. Не сумев преодолеть наследственное чувство вины, она вывезла его с собой в Германию. Говорили, что они жили какое-то время в Гамбурге, пока он не затосковал, не стал заглядываться на малазиек, а по ночам бегать на крышу их маленького домика, - смотреть в телескоп на звезды, прислушиваясь к треску аистов, и все чаще наведываться в Амстердам к друзьям, которые выращивали тюльпаны, коноплю и восторгались картинами старых мастеров.
Год назад он перестал отвечать на электронные письма, поговаривали, что он работает в каком-то казино в Мюнхене: то ли официантом, то ли крупье. В городе он появился неожиданно в начале марта. С этого все и началось.

Парикмахер, Вика. Сегодня 22 марта. Новый год по зороастрийскому календарю. Всю ночь шел мокрый снег. Проснулся от какого-то беспокойства. Почему так всегда - когда идет снег. Когда идет дождь - понятно. Дождь слышно: шум разбивающихся капель, шелест листвы под дождем, барабанная дробь по карнизу. Дождь - понятно. Но почему слышно снег, точнее, не слышно, но душа, сознание, или что-то другое, самое главное, сущностное, какое-то внутренне око регистрирует вот такие внешние изменения. Чудесно как - лежать так, - и еще не взглянув в окно, уже знать наверняка, что выпал снег. Нет, это не так, когда уже свет сквозь шторы. Нет, это другое, так - когда встречаешь в тринадцать лет девчонку на море. Случайно сталкиваешься с ней на посыпанной гравием дорожке, смотришь глаза в глаза, а потом, всю ночь думаешь о ней и почему-то знаешь, что завтра ты ее встретишь вновь. Знаешь, - и с замиранием сердца ждешь этого, и на следующий день, когда ты лежишь на пляже, утомленный, в дремотной неге, тебя совсем не удивляет, что она вдруг возникает рядом и присаживается на корточки, и что-то говорит тебе, улыбаясь, и легкие холодные пальцы гладят тебя по затылку. Так как снег. И это, кажется, сон, или явь, или что-то другое. Что-то другое...

Да, сегодня зороастрийский Новый год. Утром деревья стояли в снегу. Снег облепил все ветви, но к обеду растаял. По дорогам побежали ручьи. Температура поднялась до десяти градусов, и в полдень все уже было сухо. В полдень позвонила Вика.

- Слушай, мне так одиноко, - хрипло и пьяно вздыхает она.
- А красивые здоровые зубы, цветы, шампанское по утрам от стоматолога, - подкалываю я её.
- Та, это все не то... Да мы и не были вместе. Я не могла, а сейчас могу, приедешь?
- Нет, не получается, надо америкосов выгуливать…
Молчит, обиделась, а, - все равно. Надоело. Надоели эти слюнявые алкоголики, мечтающие о белых яхтах, собирая крохи со столов нуворишей; надоели вспыльчивые футболисты, гоняющие в карманный бильярд по ночам, надоели эти обшарпанные дома, эта импрессионистическая грусть на небе. Разворошить бы все это стоячее болото, взорвать бы корыто со всеми прихлебателями! Устроить бы всем сейчас Сталинград! Надоело дудеть в одну и ту же дуду, ходить по кругу и ждать - когда же придет лягушка и принесет твою стрелу. Стреляй - не целясь, стреляй, не целясь, стреляй не целясь!

Александр Леонтьев