СЧАСТЬЕ В УЛОВНЫХ РУБЛЯХ
рассказ

Когда подошло к трём, Люля залезла с ногами на диван и принялась смотреть в окно. Пора прийти маме. Дочка всегда ждала её, а сегодня особенно: день зарплаты. Значит, будет вкусненькое. Рассохшееся окно ещё не вымыли после зимы. Вата между рам осела, как мартовский снег. Картонные  игрушки на ней скукожились. Люля постучала пальцем по стеклу, но обтрепанная бабочка за ним не проснулась. Делать больше было нечего, и девочка стала смотреть на дощатый забор. Сначала она услышит нарастающий  грохот трамвая, потом его дуга поползёт над забором, потом он остановится.  Скрипящую калитку отворит мама.
Минут через десять так и случилось. Майя Андреевна вошла во двор, но не сделала Люле ручкой, как заведено. Она опустила голову, чёрный дерматиновый портфель обвис, как щёки у старого пса. Что-то не так! Люля бросилась ставить на плитку грибную лапшу. Мама всегда сердита, когда голодная. А поест, что бог послал, оживает и принимается рассказывать смешные истории про учеников. Вроде такой: «Вовка Семёнов опять выдал, когда читал стих. Сказал: «Влага брызнула из гривы жемчугом вокруг». Из гривы! А надо - «игриво»!»
Сегодня мама была сама не своя. Даже вроде ростом меньше стала. А лицо белое-белое, недвижное. Жевала грибы, не видя, что ест. Дочка ловила каждый её взгляд, а спросить боялась. Но не выдержала:
- Мам, чего ты?
Люля никогда не видела маму плачущей. И сейчас у неё только морщины перерезали лоб, да ладонью она глаза прикрыла:
- Нет зарплаты.
- Как?
- Всю выдали лотерейными билетами.
- Почему?
- Сказали: «Государству надо помогать».
- А как же мы будем?
- Не знаю.
Мама сидела, уставившись в белёную стену, и твердила, раскачиваясь: «Не знаю, не знаю…». Люле было до ужаса её жалко.
- Давай я все тетради проверю.
Люля училась в четвёртом, а мама работала со вторым. Каждый день она приносила сорок тетрадей по русскому и сорок по арифметике. В шесть утра вместе с гимном из чёрного репродуктора мать и дочь, с трудом разлепив глаза, садились их проверять. Люля сравнивала ответы на задачи и примеры с правильными. С неправильными перекладывала маме для исправления. С недавних пор девочка начала проверять и по русскому, потому что много читала и потому сама ошибок не делала. Конечно, это занятие она не любила. Но сегодня была готова на всё.
- Не надо. Застели стол зелёным одеялом.
Майя Андреевна поставила на алую змею ‘электроплитки увесистый чугунный утюг. Достала из шкафа груду густо подсиненного белья. Распластала пододеяльник, побрызгала из чашки. Кошка Пуша не выносила этот звук и раздражённо взвизгнула. Люля залезла на лежанку и прижала кошку к себе. А мама запела. Эту песню она пела только тогда, когда ей было невмоготу.

«Жил на свете чернобровый
статный парень молодой.
Каждый вечер с песней новой
возвращался он домой.
А когда он песню пел,
самый старый молодел,
буйный ветер затихал,
сад зимою расцветал».

Люля не могла больше этого слышать. Ей тяжко было дышать. Она выбежала в прогретый солнцем двор. Никто не гулял. Люля от скуки принялась отыскивать собственные клады. На развалинах старого дома девчонки подбирали осколки разбитой посуды и хвастались друг перед другом. Сейчас самый лучший люлин клад нашёлся, но тяжесть на душе не проходила. Может быть, впервые в жизни она всерьёз задумалась, на что идёт мамина зарплата. Конечно, на завтраки, обеды и ужины. А ещё – чай. С сахаром! Иногда и с карамелькой (тут палец левой ноги высунулся из клеёнчатой туфли и напомнил, что нужно покупать новые). А ещё Люля хотела попросить два рубля на кино «Джордж из Динки-джаза». Соседка Шурка чуть не уписалась от смеха, когда, как она рассказывала, Джордж, весь в муке, ехал по конвейеру с сырыми булочками.
 Девочка бродила по двору и не могла придумать, чем заняться. Вдруг противно завизжала калитка. Зацепившись косынкой за гвоздь и чертыхнувшись, во двор вошла Глаша. Она крикнула в окно:
- Дома, серебряная?  
 Мама отозвалась, и Глаша вперевалку, уточкой, вскарабкалась на прогнившие доски  крыльца.
Она прибилась к Сергеевым давно. Просто однажды отворилась дверь (запирали тогда разве что на ночь), и ввалилась старая цыганка. Она глянула на маму и сказала хриплым басом:
- Ой, вижу, серебряная, на сердце печаль!
 Мама усмехнулась. У кого в те послевоенные годы не было печали? Но цыганка продолжала:
- Улетел твой голубь и пропал? Не мучайся -  получишь весточку. Не скоро, но получишь.
Люлин папа, служивший в лётных частях, пропал без вести в первые месяцы войны.
Майя Андреевна недоверчиво покачала головой. Но Глаша удивительным образом угадала некоторые события из её прошлого. Потом сказала такое, что уж вообще узнать было неоткуда:
 - У тебя начальница из тех, кого фрицы не любят.
Директриса школы, Шева Григорьевна, действительно была еврейка.
Глаша стала своей. Ходила она всегда в нескольких пёстрых юбках (цыганка всё добро носит на себе), галошах на ворсистый носок, шёлковом зелёном платке и с множеством побрякушек. Лицо её было изрыто оспинами. Профилем и длинными косами она напоминала Люле вождя индейского племени сиу из учебника географии.
Откуда являлась, куда пропадала – Глаша не докладывала. Приходила, просила чаю. Зимой садилась возле печи, отворяла чугунную дверцу  и подолгу смотрела на огонь. Сушила мокрые подолы юбок, грела руки и ноги. Пальцами с бурыми окаменевшими ногтями вытаскивала из пачки «Беломор». Когда чай на плитке закипал, Глаша доставала из вороха складок сласти. То баранок принесёт, то пряников, то слипшуюся пастилу, то просто горсть  пилёного сахара. Пила она из блюдечка, шумно втягивая чай.
- Ну спасибочки, - выдыхала потом Глаша, переворачивая чашку донышком вверх и кланялась, звеня монистами. Она снимала платок, отчего становились видны седые дорожки в косах, расстегивала пуховую кофту. – Теперь зови.
Майя Андреевна обходила соседок, и они гуськом тянулись к Сергеевым. Глаша отодвигала скатерть и раскладывала замусоленные карты. Даже не спрашивала, на кого гадать. Спрашивала: «На какого?» и выкладывала короля. Кто гадал на крестового - погибшего мужа, не веря похоронке, кто на бубнового – сына, кто на червового – жениха. Женщины внимали гадалке, заискивающе ловили её взгляд, словно надеясь кротостью вымолить радостную весть.
Люле было интересно наблюдать за гаданием. Она уже знала, что за  заключительной ритуальной фразы «Чем успокоится», почему-то всегда ложилась червовая карта, значит, кончится хорошим. Однажды Люля заметила, как Глаша тайком вытащила красную карту из рукава и положила на расклад…
Когда девочка вошла в комнату, мама с гостьей уже пили чай. Обе молчали. Люля налила себе остатки заварки, робко взяла две печенюшки и села читать «Робинзона Крузо».
Молчание затянулось. Горький дым папиросы, завиваясь, уплывал в открытую вьюшку.
- Ладно, серебряная, не убивайся. Переживешь, не впервой. Спой-ка свою,  сердце от неё переворачивается.
И мама завела чистым тонким голосом:

«Да ударил гром из тучи
над весёлой головой,
обожгло песок горючий
материнскою слезой.
А когда заплачет мать,
саду вновь не расцветать,
по весне не зеленеть,
под окошком не шуметь»

Опять нависла невыносимая тишина. Глаша отёрла рукавом глаза. С трудом стащила с узловатого пальца широкое золотое кольцо:
- Вот, сдай в ломбард. Выкупишь – вернёшь.
… Майя Андреевна сдала кольцо. Действительно, пережили.
Теперь стали ждать розыгрыша лотереи. Люля знала, на что потратить деньги. В единственном универмаге городка, на площадке между первым вторым этажом, висела огромная реклама. На фоне зеленого моря и синих пальм стояла женщина в белом костюме, придерживая широкополую белую шляпу. Свободной рукой она показывала в сторону, где красовалось изречение, которое, надо полагать, выплеснулось у женщины из души: «В сберкассе деньги накопила, путёвку на курорт купила».
Пальмы Люле не нравились. Обглоданные стволы и какие-то пучки из них торчат. А вот море… Они с мамой на выигранные деньги поедут в Сочи!
А Майя Андреевна не знала, на что потратить деньги в первую очередь: то ли приодеться им, то ли ремонт затеять. Да ещё дрова на зиму надо заготовить.
Газету «Правда» с таблицей принесла Люся из соседнего подъезда. Набежали и другие жилички. Все знали про положение Сергеевых. У Майи Андреевны газета прыгала в руках, поэтому номера стала сверять решительная Соня.
Проверили все сорок семь билетов. На два выпали выигрыши по рублю, на один – «Утюг дорожный электрический».
Люля представила, как они едут на курорт и в вагоне выглаживают белые платья. Потом до неё дошло, что утюгом дорожным электрическим они будут гладить только дома. И никогда ей не выбраться из этого серого, как мышь, городка. И она захлюпала носом.
Мама поцеловала её в макушку, крепко прижала к теплой груди и сказала:
- Ладно! С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Вероника Коваль