Снег валил крупными хлопьями, прилипал к окну, и фонари на улице сквозь пелену его казались мутно-желтыми, теплыми и таинственными.
Мария заканчивала хлопотать у плиты, выставляла блюда на стол, накрывая их бумажным полотенцем, чтоб дети не увидели раньше времени и не схватили бы со стола лакомый кусок. Детей у нее было трое: два мальчика и девочка. Мальчишки - погодки, а Сонечка родилась на два года позже младшего, Алешки.
Стол у нее получался по-одесски обильным и вкусным. Хорошая хозяйка, она еще с лета заготавливала на зиму закрутки и варенья, свежую вишню перетирала с сахаром, накладывала в банки икру из синеньких и туго закручивала крышки. Когда был жив муж, хоть и не очень любимый, но хороший, непьющий, скромный трудяга, к которому Мария была привязана всем сердцем, домашнее хозяйство доставляло ей больше удовольствия. Ей нравилось ждать мужа с работы, печь в духовке пирожки с капустой и картошкой, которые получались у нее получше уличных, помешивать половником густой борщ в кастрюле, вдыхая его сытный уютный запах. Она предвкушала, как ее Петя сядет за стол, опрокинет маленькую рюмочку водки и, аппетитно прихлебывая борщ, взглянет на нее, как всегда - с одобрением. Если бы кто-то сказал Марии, что у нее нет к нему любви, а только чувство супружеского долга и абсолютная, доходящая до самопожертвования преданность, она бы очень удивилась. Они поженились как-то тихо, как будто это само собой разумелось, сразу после окончания железнодорожного техникума, где вместе учились, и Петр пошел работать на железную дорогу сцепщиком вагонов. Сказал жене, чтоб сидела дома и растила детей, а на жизнь он сам заработает.
Все это было раньше, а когда Сонечке исполнилось два месяца, Марии принесли страшную весть. Нужно было прицепить еще один вагон, а поезд велели отправить по расписанию. Петр решил: сцеплю, пока поезд медленно трогается, успею. Не успел. Хоронили в закрытом гробу - так его измолотило.
После этого всю душу свою, которую раньше делила между Петром и детьми, Мария отдала детям. В них был свет и смысл ее жизни. Железная дорога платила пенсию по потере кормильца, а так как Петр погиб при исполнении, то как-то хватало на то, чтоб свести концы с концами. Но не больше.
Марии до сих пор было больно вспоминать, как к Первому сентября, когда должна была пойти в школу Сонечка, у нее не хватило на пенал всего двадцати пяти копеек. "Ребенка будут ругать в школе в первый же день, за то, что у нее не все в порядке. С первого дня станет в задний ряд", - думала Мария, и у нее щемило сердце. Она пошла искать, у кого бы одолжить денег, и на улице вдруг увидела блеснувшую в пыли монету… Но это была случайность, которая могла и не представиться больше. С тех пор мысли о том, как дать детям образование, поставить их на ноги, не давали ей покоя.
За спиной что-то зашуршало. Мария оглянулась и увидела, как в отверстии печной духовки мелькнула какая-то тень. Печка оставалась от старых времен: во всем доме было газовое отопление, но Мария не снесла печку, как сделали многие ее соседи. Во-первых, печка напоминала о детстве, когда она, прижавшись к ее теплому боку, делала уроки за маленьким столиком. Во-вторых, квартира Марии была угловой, холодной, и когда в Одессе разыгрывались морозные зимы, Мария печку подтапливала. В другие дни там просто хранилась ненужная медная посуда.
Из духовки торчал тонкий хвостик, и Мария инстинктивно хлопнула заслонкой. Раздался визг. Заслонка крепко держала хвост. Мария с изумлением смотрела на него. Он был с кисточкой и гораздо крупнее того, который можно было бы ожидать от банальной мыши или даже крысы!
Не думая, руководимая одним только любопытством, Мария дернула за хвост и вытащила из духовки небольшое черное существо. У него была поросячья мордочка, тонкие ручки и ножки, на головенке рожки. На тельце, покрытом черным пухом, выделялся чуть отвисший животик. Неожиданно розовый и нежный, он колебался в такт прерывистому дыханию существа. Неизвестно почему, но четко определялось, что существо это женского, можно было даже сказать, девичьего пола.
Оно рванулось, желая сбежать, но Мария от удивления настолько крепко сжала в руке хвостик, что он даже слегка хрустнул.
- Пусти, твою мать! - завизжало тонким голоском черное существо с розовым пузиком.
Это было так неожиданно, что Мария расхохоталась.
- А ты кто? - спросила она, сама уже догадываясь. - Черт, что ли?
Страха никакого Мария не чувствовала. В голове мелькало: "Да что ж плохого может случиться в такую Святую ночь?".
- Не-а. Чертовка, девушка, - с гордостью заявило создание. - Ну-ка давай пусти, а то такого тебе перца задам!
- Да чего ты мне задашь, - спросила Мария, - если собственный хвост не можешь у меня из руки выдрать?
- Ночь такая, - огорченно выдохнула чертовка. - Мы, нечистая сила, сегодня не вполне в силе.
Мария задумчиво рассматривала нежданную гостью.
- А я-то вообще думала, что вас нет, что это суеверие. А имя у тебя есть?
- Есть. Мавка я.
- Ну да! Мавки - это такие лесные девушки, они заманивают путников вглубь леса и губят. Это же народные предания, украинские сказки. Не на самом деле.
- Много ты понимаешь! - возмутилась Мавка. - Вот ты Мария, так ты же не одна Мария. Мавка - это имя. Лесная девушка может зваться Мавкой, может зваться Разкой. Меня вот тоже Мавкой назвали. Вы, люди, ничего в нас не понимаете и всегда все путаете.
- А назвал кто? Родители?
- Да, приемные. У нас нет родных чертей-родителей. Наши родные отец и мать - люди, а потом старые черти берут родившегося чертёнка на воспитание.
У Марии глаза стали круглыми от удивления. Мавка захихикала.
- Что, не ожидала? Сами нас, нечистую силу и порождаете. Злитесь, ненавидите друг друга, чертыхаетесь… Вот из ваших мыслей и рождается всякая нечисть. Ну, это на ваш взгляд нечисть, а мы-то вам только благодарны, что плодите нас на каждом шагу. Так пустишь меня или нет?
- Конечно, нет. Сколько лет на свете прожила, а такое вижу в первый раз. И вот так взять и отпустить? Знаешь, как мне одиноко на свете? Хоть с тобой поговорю.
- Ну, хвост-то хоть отпусти, больно. Не уйду я, посижу с тобой маленько. Только я вот чего не пойму. У тебя трое детей, отчего ж одиноко? Они-то с тобой живут.
Мария вздохнула, отпустила Мавкин хвостик, и хотела, было, помыть после него руки, но подумала, что Мавку это может обидеть. Вытерла руки фартуком, вроде бы они просто влажные, и села на табурет. Мавка уселась на печку, скрестив тонкие кривые ножки.
- Да что дети… Они только лет до пяти около мамки, а потом пытаются самостоятельными стать. А в 15, как мои Сережка с Алешкой, и вовсе из дому бегут. То у них дискотека, то к друзьям на видео, то в интернет-кафе. Пока Сонечка около меня, а потом замуж выйдет, и в семью мужа перейдет. А я одна останусь век доживать. Вот и сейчас все убежали, а куда - и не сказали.
- Не пойму я, - отозвалась Мавка. - Да чего ж ты замуж второй раз не пойдешь? Ты ведь и в свои сорок красавица. Ну, на ваш взгляд, конечно, на людской. У нас такие синие глаза и светлая кожа - признак вырождения.
- Сначала Петра не могла забыть. А потом, года через два, встретился один. Звал замуж. Да только поставил мне условие: детей отдать в садик на круглосуточный, потом в школьный интернат. Богатый был, но из своих денег на моих детей и копейки потратить не хотел. Я его выгнала. И решила, что пока не вырастут, и думать не буду о замужестве. А сейчас как-то уж все равно стало. Привыкла я к женскому одиночеству.
Мавка подняла кверху свои черные ручки, потерла ладошки и захихикала. Ладошки у нее тоже неожиданно оказались розовыми, как животик.
- Незачем тебе привыкать, - сказала и снова хихикнула.
Мария недоумевающе уставилась на Мавку. Внезапно догадка осенила ее.
- Ты что? Хочешь сказать… Ведь ты все знаешь…
- Да, - ответила Мавка так важно, будто это от нее зависела судьба Марии. - Будет тебе жених. Красивый, хороший, любить тебя будет. На руках носить. Вот через год посватается, и будешь ты счастлива.
- А дети? - вскрикнула Мария. - Детей моих он будет любить?
Мавка помрачнела. Сказала сухо:
- Детьми тебя обрадовать не могу. Не очень они у тебя удачливые. Соня выйдет замуж, а муж ее сопьется. И ее втянет. Станет она с ним алкашкой, а он бить ее будет. Алешка в армию пойдет, там ему ногу в колене перебьют, и станет он инвалидом. Сережка один и брата инвалида и сестру свою непутевую на себе тащить будет. Из-за них и не женится никогда.
Мария остолбенела. Все ей казалось - вырастут дети, и все наладится. Оказывается, нет. Да и как она могла так думать? Образование-то сейчас платное, где она денег на него возьмет? На три института? А без института что за жизнь их ждет, в наше-то время? Видно такая судьба, что у отца их не удалась, что у них!
Мавка сидела молча и сочувственно смотрела на Марию. Внезапно та упала перед Мавкой на колени.
- Христом-Богом прошу, или как тебя надо просить? Может Сатаной, а? Сделай так, чтобы дети мои были счастливы! Молю тебя, жизнь мою забери, а сделай так, чтобы они были счастливы, сделай так, ведь ты можешь, я знаю!..
- Жизнь мне твоя не нужна. И душа тоже. Я не того ранга, чтобы душу забирать. Меня всего лишь школьник породил. Матюкнулся, и вот она я.
Мария не слышала, билась на полу.
- Молю тебя, Мавка. Ведь ты можешь, я знаю!
Мавка покачала головкой, подперла ее черными ручками.
- Встань, не шуми. Есть одно средство. Только жизнь твою я не возьму. Я красоту твою возьму и долю твою. С этой минуты ты станешь страшной, как болотная жаба. Жених твой, когда тебя увидит, прочь убежит. Ты ему противна будешь. А у детей твоих все наладится. Сережа бизнес откроет, станет богатым и уважаемым человеком. На свои деньги выучит брата и сестру. Все найдут себе достойные пары. И проживут свои жизни в достатке все трое. Согласна?
- Согласна, - выкрикнула Мария. - На все согласна!
- Подожди, это еще не все. Самое главное условие - они тебя покинут. И забудут. Уйдут из дома и не вернутся к тебе никогда. Умирать будешь в полном одиночестве.
- Покинут? Но они же любят меня, не смогут они родную мать покинуть! Нет, Мавка, ты их не знаешь, тут твоей власти не хватит. Забери красоту, забери мою долю, но детей-то оставь. Как жить мне, не видя их, моих кровинушек?!
- Не могу, - сказала Мавка. - Таков закон вселенной. Ежели что где прибавится, то в другом месте убавится. За все надо платить. Это закон сохранения энергии, слыхала? Так что выбирай. Сейчас на то твоя воля.
Мария поднялась с колен, села на табурет и закрыла лицо руками. Мавка терпеливо ждала. Ее розовый животик колыхался в такт дыханию. Много времени прошло, не меньше получаса. Стрелки приближались к восьми. Уже должны были вернуться дети.
- Хорошо, - глухо сказала Мария. - Согласна. На все.
Мавка вскочила на печи, потянулась. Мария, как завороженная, подошла, встала перед ней. Мавка провела по ее лицу розовыми ладошками, словно стирая с него что-то, и забормотала. Марии стало душно, жарко. Голова закружилась.
- Ну вот и все, - сказала Мавка. - Назад дороги нет. Прощай. А знаешь, жалко мне тебя, хоть нам, чертям, жалеть вас, людишек, не пристало. Это во мне что-то изменилось оттого, что я с тобой возилась слишком долго. Мама мне всегда говорила, что от людей надо держаться подальше. Сделать пакость и бежать. А ты меня на доброе дело раскрутила. Хотя, если на это посмотреть с чертовой точки зрения…
Мавка вздохнула, махнула на прощание хвостом и исчезла в темной пасти духовки.
Мария пришла в себя. Голова болела, но уже не кружилась. Вдруг ей показалось, что все это ей приснилось. "Ночь под Рождество, - подумала она. - Волшебная ночь. Вот и мерещится всякое". Должно быть, она вздремнула на табурете. Устала-то как. Сейчас придут дети, с веселыми возгласами, как всегда, усядутся за стол, будут есть и нахваливать ее еду. Ничего не произошло, ей только померещилось.
Мария закончила приготовления к праздничному столу, вымыла руки, сняла фартук и надела нарядное платье. Время шло. Пробило восемь, но никого не было. Она решила накрасить губы и подошла к зеркалу. И закричала - громко, пронзительно. Из зеркала на нее смотрела глубокая старуха. Глаза ввалились и помутнели. От носа ко рту пролегли две глубокие борозды. Лоб и щеки были изборождены морщинами. Седые редкие пряди свисали по бокам головы. Было странно видеть, как на молодом еще, стройном теле высится дрожащая голова отвратительной, уродливой старой ведьмы.
Мария без сил опустилась на пол. В голове стучало: "Правда… так это все было правдой!". Затем пришла другая мысль - но если это так, значит, ее дети будут счастливы, она недаром отдала свою долю. И тут же снова вспомнилось - они покинут ее, уйдут! А ведь ей только сорок, значит, сколько еще доживать в одиночестве, прячась от людей. Увидеть бы детей, только бы на минутку увидеть, а потом пусть уходят… Нет, нельзя, нельзя им видеть ее такой… Пусть запомнят ее, какой была!
Раздался телефонный звонок. Мария сняла трубку и не узнала голоса Сережки, всегда такого ласкового с ней.
- Слышь, мама, - раздалось в трубке на фоне веселой музыки. - Ты нас сегодня к ужину не жди, мы тут у Светки по полной отрываемся. Когда вернемся, не знаю, ты там ужинай без нас.
Короткие гудки. Даже ответа не подождал.
Долго Мария стояла у телефона без слов, без мыслей в голове. Потом аккуратно выключила всюду свет, надела полушубок и вышла во двор. Снег уже перестал, на всем лежала мягкая пелена, и было так тихо, как только бывает зимой, когда снег заглушает все звуки, а ночь царствует над землей в своем холодном зимнем великолепии. В темно-синем высоком небе сияла одинокая звезда.
Мария опустилась на колени в снег, не отрывая взгляда от звезды, единственной своей подруги на всю будущую жизнь. "Вифлеемская звезда, - подумала Мария, - это она".
Ладонями она вытирала слезы, текущие из мутных старческих глаз. Протянула ладони к звезде. Внезапно ей показалось, что кто-то невидимый подхватил ее под локоть, и ей стало тепло и безмятежно. Глядя на звезду, она спокойно и уверенно зашептала слова молитвы:

Отче наш, иже еси на небесех,
Да святится имя Твое,
Да будет воля Твоя…

Виктория Колтунова