РОМАН КАЗИМИРСКИЙ

ЛЮБОВЬ
рассказ

Теплый и близкий, которого нет, поселился в стране, о которой не знаю ни строчки из книги, что в детстве читала мне самая близкая женщина. Мама на завтрак приносит, приносит, приносит, приносит, приносит, приносит – не помню – какие-то блинчики-гренки-яичницу, в школу пешком, это близко, всего-то одна остановка, зима, шарф по самые уши, торопимся – нужно успеть на работу, а вечером дома на ужин вареное что-то в семейном тепле истеричной усталости.
Музыка стонет застеночной фальшью, девчонка соседская режет смычком безответную скрипку. Мечта: поселиться над этой девчонкой, девчонкой, девчонкой, девчонкой, девчонкой, девчонкой, купить барабан и рояль, и гобой, и гитару и каждую ночь собираться с друзьями - терзать инструменты и нервы соседей. Но все это в прошлом, а в будущем нет ни гобоя, ни скрипки - есть только тоска по соседской девчонке, которая вскоре с семьей переехала то ли в Италию, то ли в Испанию. Мы же остались – в соломенном доме, в соломенном доме, в соломенном доме, в соломенном доме, в соломенном доме, в соломенном доме с гудящими трубами, дохлыми мухами в стеклопакетах. И долгие годы мы, как в Мавзолее, смотрели на этих сухих старожилов и ждали, что, может быть, завтра случится волшебное что-то – и мухи проснутся и скажут «спасибо». За то, что мы были настолько ленивы, что просто смотрели на грязные окна и верили, верили, верили, верили, верили, верили в то, что когда-нибудь, может быть, стекла опять станут чистыми-чистыми. Дом наш снесли. Вместе с мухами, детством и старой соломой…

– Вы уверены, что хотите забрать его домой? Вы должны понимать, что здесь мы имеем дело с тяжелым случаем ОКР в сочетании с довольно необычной формой шизофазии. Я прежде не сталкивался с таким случаем. Подумайте еще раз.
– Нет, мы с мужем решили, что сын будет жить с нами. Спасибо вам за все, доктор.

… и все, что осталось, вместилось в мою черепную коробку – как будто бы золотоносная жила, но только без золота и без старателей. Сколько рабочих тележек на рельсах, ведущих по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, по кругу, скрипящих друг другу о цели конечной, о ценности груза, о смазке, о долге. Я помню тоннель с миллионом дверей – и за каждой толпились какие-то люди. Любили, рожали, искали ключи и когда находили их, то вырезали все новые двери – живые, с глазами, морщинами, мыслями. Мама меня в эту дверь – я не помню, не помню, не помню, не помню, не помню, не помню, какую, столешница цветом неправильным, стулья обычные слишком, на полках нет книжек с картинками, мама, ты стала чужая, чужая, чужая, чужая, чужая, чужая!

– Пойдем, сынок. Папа ждет в машине. Все хорошо. Пойдем, сынок. Пойдем. Пойдем. Пойдем. Пойдем. Пойдем. Пойдем.