***
Город – выродок, городок,
горы вырыты поперек
разухабистой мостовой.
Что, не нравится, ангел мой?
Что, не нравится, мой дружок?
Дуй, красавица, в свой рожок.
Рожи красные, белый снег –
что, напрасно наш прожит век,
что, напрасно вся эта боль?
Разъедает подошвы соль.
Не по росту нам городок –
все не просто в нем, видит бог.
Не пройти этот город вброд –
горы вырыты, время врет.
ВАРЕНЬЕ ИЗ МОРОШКИ
На севере, на севере
обледенели серверы,
обледенели серверы
и рухнул интернет
и все хозяйство сразу
накрылось медным тазом,
и в чем варить варенье
теперь большой секрет.
Большой секрет для маленькой
и для большой компании,
тут не помогут магия
и бубен заодно,
а в рот засунуть ложку
варенья из морошки
и мармелад из ягеля
нам больше не дано…
На севере, на севере
и дни и ночи серые
все лето, ранней осенью
и позднею весной,
на севере, на севере
восстановили серверы
и в мир тепло вернулось
и аромат лесной.
____
P.S. Рецепт варенья из морошки:
На 5 кг морошки 5 кг сахара, 0,5л воды
Варить на медленном огне в медном тазу до готовности.
***
Дульфан в усах и лето на излете…
На Кинбургской косе как вы живете
в саманном доме у солончаков?
Махнуть через залив – а там Очаков,
вернуться за полночь с авоськой полной раков,
уснуть в двух парах выцветших носков ,
а утром вновь в усах – и на этюды…
Пока жива коза, жива покуда,
и седина коснулась лишь висков,
пока непредсказуема палитра,
точна рука, и на столе пол-литра
и дышится легко, без дураков.
***
Не обобщать. Подняться до конкретного.
Найти слова.
Найти слова простые, неприметные,
Чтобы жива
Была в них мысль своею воплощенностью,
И строк игла
Соединить надежду с обреченностью
В душе могла.
И каждый шаг: и робкий, и отчаянный
Запечатлеть.
В улыбке разглядеть глаза печальные,
Морщинок сеть.
За скрипом половиц – тяжелой поступью –
Усталость дней.
За брошенною на пол папиросою –
Костер страстей.
Рассыпать ночь на вздохи и на шорохи,
На сердца стук.
И в ворохе щемящем – писем ворохе –
Всю боль разлук
Вдруг ощутить. И черною распутицей
Осенних снов
Шагать вперед. И мучиться, и мучиться
Созвучьем слов.
***
Жизнь прожита в игре воображенья –
бездумно, начерно, безвольно, кое-как.
Скажи, какое кряду пораженье
ты терпишь, недотепа и дурак.
Хотя в душе порой по воле рока
звучит попсовый аккомпонемент, –
у девки-лжи, наложницы пророков,
как ни крути, я все-же не клиент.
***
«Держу пари, что я еще не умер…»
О.Э. Мандельштам
Держу пари, что я еще не умер, –
заплаты на одежде и душе
лишь повод для мучительных раздумий
и выцветших стихов в карандаше.
Я жил на рубеже тысячелетий,
на вечность наведя свой объектив,
но помню лишь твой почерк на конверте
и ветром перевернутый штатив.
Увы, мне не поется с перепоя
над пропастью у мира на краю,
но я ведь жив и я чего-то стою
и сохранил дистанцию мою.
***
В потертом чемодане
с оранжевой наклейкой
хранятся писем тайны,
и старенькая «Лейка»,
и наши фотографии
осиротевших лет,
где все безумно счастливы,
а счастья нет как нет.
***
Нареку реку
я рекой Окой.
Над рекой Окой
помашу рукой, –
там село Поленово,
городок Таруса…
Голыми коленями
в небеса упрусь я,
голыми коленями,
мускулистым торсом.
Угостите пленника
на террасе морсом, –
посижу, поокаю
над рекой Окой,
с девой синеокою
поделюсь тоской.
Отойдет от пристани
белый пароход.
Все ищу я истину,
уж который год.
***
А намедни по реке проплыли плоты,
а намедни по тоске птицы не клевали…
Под откосом на траве спали я и ты,
а проснувшись поутру, долго целовались.
Ты неси меня река, мой разбитый плот,
ты неси меня река к Чертовым порогам, –
может насмерть разобьет, может пронесет, –
и когда чему черед не понять, ей Б-гу.
***
Памяти Ахматовой
Ее отпевали в Никольском соборе,
а птицы кружили крикливо и низко, –
крещенная волнами Черного моря
она обручилась с волною Балтийской.
Дорога легла от Большого Фонтана
до стертых ступеней Фонтанного Дома, –
не Анной Горенко – Ахматовой Анной
шагнула она в этот мир незнакомый.
На хрупкие плечи взвалила эпоха
расстрелов, «Крестов», лагерей бесовщину,
венком из крапивы и чертополоха
отчизна великую дочь свою чтила…
Но Вы не уснули в безвестной могиле
Елабуги, не погибали в Сучане,
на тризне кровавой Вас боги хранили,
чтоб Вы сохранили народа отчаянье.
Чтоб «Реквием» свой пронесли Вы сквозь время,
сквозь горечь потерь, нищету, униженье,
последнюю точку поставив в поэме –
вы знали: настанет страны воскрешенье…
Ее отпевали в Никольском соборе,
кружило порошей на спящем канале,
и волны любви Человечьего моря
так горестно скорбный ковчег омывали.
***
Давай с тобой поедем в Старый Крым –
он, говорят, такой же виноватый
как был при Врангеле. Там Александр Грин
уснул в могиле бедностью распятый,
там чудом сохраненная мечеть
стоит как нищий у дороги в Мекку…
И не под силу времени стереть
последний вздох Серебряного века.
***
Я уеду на святую землю,
свет увижу Иерусалима,
прикоснувшись лбом разгоряченным
к западной стене Второго храма.
Я пройду пустыней Иудейской
в раскаленном мареве хамсина
и увижу в небе темно-синем
высоко парящего орла.
Загляну в глаза слепой газели
и, припав к источнику Эйн-Генди,
жажду утолю. И вдруг услышу
звук надменный труб иерихонских,
римских легионов мерный топот,
распластавшись на земле Массады…
А потом взлечу над Мертвым морем
и увижу свет тысячелетий…
***
Займемся конкретикой. Помню
твой дом, запыленный подъезд,
и рядышком на колокольне
парящий над городом крест.
По снегу глубокому сани
нас за городскую черту
уносят. И пусто в кармане,
и привкус простуды во рту.
***
Улица в лунном сияньи, –
и через город пустой
мы на трамвае «Желанье»
едем и едем с тобой…
И от колес перестука
сердце надсадно болит.
Б-же, какая разлука
нам впереди предстоит!
***
Как разгадать мне темный смысл созвучий
случайных слов? Хотя быть может лучше
довериться звериному чутью,
и в темноте осиротевшей ночи
читать письмо твоих неровных строчек,
лишь зажигая памяти свечу.
***
На фоне осеннего сада,
в расстегнутом легком пальто,
как нота мажорного лада,
набросив цветастый платок
на плечи, стоишь. А пластинка
играет знакомый мотив.
Но этот момент фотоснимка
всего лишь начало пути.
***
Мы квиты, ты думаешь? Что же, пожалуй, мы квиты.
Лишь в сердце занозой осталась та давняя боль
и черный, когда-то тобою подаренный свитер, –
а так ничего, пустота оголенная, ноль.
И северный ветер, и ветер колючий восточный,
холодная ночь и почти опустевший перрон,
и крик паровоза пронзительной нотой неточной
какой уже год разрушает мой утренний сон.
***
На перекрестке утренних дорог,
где птичий свист не терпит возражений,
где кружится, как одинокий волк,
отбившийся от стаи, лист осенний,
пытался в книге жизни между строк
я выяснить свое предназначенье…
***
Когда я отмотаю
отпущенный мне срок,
когда я долистаю
последние страницы,
и истина простая
предстанет между строк,
я выйду за порог,
чтоб в небе раствориться.
